«Господи, да неужели…» – мелькнуло в голове Рибаса, но Бецкий сидел за столом, опустив голову на руку. Через минуту выяснилось, что умер Вольтер. Известие о смерти великого отшельника-энциклопедиста пришло только что, и Бецкий объявил в доме траур. Говорить с ним об отъезде в Англию не имело смысла. Иван Иванович собирался к императрице в Царское село, говорил, что племянница Вольтера продает его вещи, а, главное, библиотеку.
– Я думаю, она купит ее, – говорил Бецкий. – И украсит Эрмитаж прекрасной гужоновской скульптурой моего незабвенного друга.
Проводив безутешного Ивана Ивановича к карете, Рибас отправился по Дворцовой набережной пешком и увидел напротив Зимнего ошвартованные галеры. Среди офицеров и суетящейся команды он различил знакомую крепко скроенную фигуру Марка Войновича. Обрадовавшись встрече, они коротко переговорили, и вечером Марк Иванович был у Рибаса в кадетском. За ужином вспоминали Италию.
– На своей «Славе» я из Средиземного плавал в Черное море, – рассказывал Войнович. – До самой Тавриды и назад через Босфор и Дарданеллы. Конечно, для турок мы выставили коммерческую цель плавания. Но на самом деле наши сканечные журналы – клад для Адмиралтейства. И берега, и проливы в них подробно описаны.
В Петербурге Войнович состоял среди офицеров на шлюпке ее величества. О проекте Рибаса отправиться в Англию отозвался скептически. Все время говорил о» Тавриде, Крымском ханстве, сетовал:
– Жаль, что Алексей Орлов отошел от дел. Потемкин суетлив. Орлов в Новороссии быстро бы навел порядок.
– В корпусе мне совсем невмоготу, – сказал Рибас. – Нет, я отлично устроен. Но… Что вы мне посоветуете?
– Конечно же, Новороссию, – убежденно ответил Войнович. – Это клад для людей, ищущих дела.
Непредвиденные события заставили на время забыть о всех планах. Письмо Дона Михаила о приезде Эммануила задержалось в пути, и брат свалился на Рибаса, как снег на голову.
– Ты мне обещал, что я буду рядом с тобой. Я приехал.
Рибас откровенно любовался Эммануилом. Они не были похожи. Волевое, но отнюдь не лишенное приятного обаяния лицо господина майора, его стать, в которой угадывалась большая физическая сила – все это Рибас унаследовал от отца. Эммануил, напротив, мягкими чертами лица, хрупкостью юношеской фигуры напоминал мать. Рибас поселил его у себя в корпусе, начал хлопоты по устройству брата в какую-нибудь службу и тут впервые пригодились его масонские связи. Генерал масон Мелиссино, которому замолвили слово о брате масона Рибаса, принял его поручиком в кадетский корпус. Эммануил был в восторге, и брат отвез его на кадетском тарантасе через Тучков мост на соседний Петровский остров, где у реки Ждановки расположились неказистые строения артиллерийского корпуса, а на плацу стояли четыре пушки в красных лафетах. Служба брата началась в роте воспитанников первого возраста.
С приездом брата господин майор ясно осознал: минуло три года! И чем они были заполнены? Составлением бесконечных списков кадет, масонскими бдениями, визитами Екатерины к Бецкому, во время которых воспитанники корпуса представляли французские оперы-комик, посещениями оперного дома, где арапчонок Азор играл африканского вельможу и раздавал особые билеты, по которым доверенных лиц пропускали в покои Екатерины, а там у карточных столов стояли ящики с бриллиантами, каждый в один карат, и при игре в макао, когда выходила девятка, выигравший брал из ящика один бриллиант… Три года пролетели, а вспоминались лишь неудачи, бесконечные дождливые дни, эрмитажные собрания, на которых статс-секретарь Безбородко внимательно прислушивался к беседам, и если кто-то говорил: «На Волге поймали сома, а в нем нашли гусли, ногу в сафьяновом сапоге и коробочку с толчеными французскими мухами от укуса бешеных собак», такого господина вели к императрице, он повторял свою историю, и с него брали десять копеек медью за вранье, деньги опускали в специальную копилку, которой заведовал статс-секретарь. При этом Екатерина говорила:
– Люблю послушать превосходное вранье.
– Тогда пригласите в Эрмитаж первый департамент Сената и будете довольны, – отвечал Безбородко, а государыня смеялась: первый департамент заведывал полицией.
В эти годы Гименей перестал тревожить стариковский сон Бецкого. Настя сумела отдалить от него юную Глафиру, и генерал отвел ее под венец. Она вышла замуж за Алексея Ржевского – человека статского и сочинителя стихов. В эти годы Алеша Бобринский превратился в шестнадцатилетнего замкнутого и скрытного юношу, изучающего военные науки и закон божий, и легко краснеющего на балах под взглядами юных смольнянок. В эти годы неаполитанец де Рибас одолел крепость под названием русский язык и узнал весь Петербург. Но заглядывая себе в душу, он находил беспокойство и неудовлетворение.
Начало 1779 года не предвещало никаких перемен. Потемкин дал маскарадец в Аничковом дворце, где галерею обставил тропическими растениями и ароматными цветами «разных родов в чрезвычайном множестве», а на обеденном столе поставил «монумент в достопамятство города Херсона, воздвигнутого великой Екатериной».
В марте случилось неожиданное. Разыскивая свой экипаж возле оперного дома, Рибас был остановлен женщиной, которая отворила дверцу наемной кареты и сказала по-итальянски:
– Прошу вас о помощи.
– Всегда к вашим услугам.
Лицо женщины скрывала полумаска.
– Мне сейчас нужно ехать на маскарад, – сказала женщина, волнуясь. – Не могли бы вы поехать со мной?
Что и говорить – через секунду майор был в карете.
– Хочу спросить лишь об одном, чтобы отправиться с вами хоть на край света, – сказал он галантно. – На ваш маскарад можно пройти без костюма?
– О да, – она вдруг рассмеялась в круглую меховую муфту. Рибас удивился. Ехали молча. Затем женщина сказала:
– Не волнуйтесь. Мой край света совсем недалеко.
Карета остановилась, кавалер помог женщине выйти и увидел, что они остановились у дома Чичерина, возле овощной лавки итальянца Бертолотти. Женщина вошла внутрь и Рибас поспешил следом. Остро запахло пряностями и кофе. Лавка оказалась переоборудованной в кондитерскую. А из кухни вышел Руджеро – хозяин ливорнского «Тосканского лавра»! Женщина сняла полумаску, рассмеялась и растерянный кавалер узнал Сильвану.
– Черт возьми, где я?! – воскликнул господин майор.
– Подай гостю стул, – сказал Руджеро сестре. – Сеньора не держат ноги.
– «Тосканский лавр» переехал в Петербург?
– Я купил у Бертолотти его лавку, – ответил Руджеро. – Открыл кондитерскую. А название «Болонья» оставил.
Нечего и говорить, что Рибас засиделся здесь до полуночи. Тунцы и тосканское вино были великолепны, общество Сильваны неожиданно и приятно, только болтовня Руджеро о ливорнских новостях наводила на раздумья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Я думаю, она купит ее, – говорил Бецкий. – И украсит Эрмитаж прекрасной гужоновской скульптурой моего незабвенного друга.
Проводив безутешного Ивана Ивановича к карете, Рибас отправился по Дворцовой набережной пешком и увидел напротив Зимнего ошвартованные галеры. Среди офицеров и суетящейся команды он различил знакомую крепко скроенную фигуру Марка Войновича. Обрадовавшись встрече, они коротко переговорили, и вечером Марк Иванович был у Рибаса в кадетском. За ужином вспоминали Италию.
– На своей «Славе» я из Средиземного плавал в Черное море, – рассказывал Войнович. – До самой Тавриды и назад через Босфор и Дарданеллы. Конечно, для турок мы выставили коммерческую цель плавания. Но на самом деле наши сканечные журналы – клад для Адмиралтейства. И берега, и проливы в них подробно описаны.
В Петербурге Войнович состоял среди офицеров на шлюпке ее величества. О проекте Рибаса отправиться в Англию отозвался скептически. Все время говорил о» Тавриде, Крымском ханстве, сетовал:
– Жаль, что Алексей Орлов отошел от дел. Потемкин суетлив. Орлов в Новороссии быстро бы навел порядок.
– В корпусе мне совсем невмоготу, – сказал Рибас. – Нет, я отлично устроен. Но… Что вы мне посоветуете?
– Конечно же, Новороссию, – убежденно ответил Войнович. – Это клад для людей, ищущих дела.
Непредвиденные события заставили на время забыть о всех планах. Письмо Дона Михаила о приезде Эммануила задержалось в пути, и брат свалился на Рибаса, как снег на голову.
– Ты мне обещал, что я буду рядом с тобой. Я приехал.
Рибас откровенно любовался Эммануилом. Они не были похожи. Волевое, но отнюдь не лишенное приятного обаяния лицо господина майора, его стать, в которой угадывалась большая физическая сила – все это Рибас унаследовал от отца. Эммануил, напротив, мягкими чертами лица, хрупкостью юношеской фигуры напоминал мать. Рибас поселил его у себя в корпусе, начал хлопоты по устройству брата в какую-нибудь службу и тут впервые пригодились его масонские связи. Генерал масон Мелиссино, которому замолвили слово о брате масона Рибаса, принял его поручиком в кадетский корпус. Эммануил был в восторге, и брат отвез его на кадетском тарантасе через Тучков мост на соседний Петровский остров, где у реки Ждановки расположились неказистые строения артиллерийского корпуса, а на плацу стояли четыре пушки в красных лафетах. Служба брата началась в роте воспитанников первого возраста.
С приездом брата господин майор ясно осознал: минуло три года! И чем они были заполнены? Составлением бесконечных списков кадет, масонскими бдениями, визитами Екатерины к Бецкому, во время которых воспитанники корпуса представляли французские оперы-комик, посещениями оперного дома, где арапчонок Азор играл африканского вельможу и раздавал особые билеты, по которым доверенных лиц пропускали в покои Екатерины, а там у карточных столов стояли ящики с бриллиантами, каждый в один карат, и при игре в макао, когда выходила девятка, выигравший брал из ящика один бриллиант… Три года пролетели, а вспоминались лишь неудачи, бесконечные дождливые дни, эрмитажные собрания, на которых статс-секретарь Безбородко внимательно прислушивался к беседам, и если кто-то говорил: «На Волге поймали сома, а в нем нашли гусли, ногу в сафьяновом сапоге и коробочку с толчеными французскими мухами от укуса бешеных собак», такого господина вели к императрице, он повторял свою историю, и с него брали десять копеек медью за вранье, деньги опускали в специальную копилку, которой заведовал статс-секретарь. При этом Екатерина говорила:
– Люблю послушать превосходное вранье.
– Тогда пригласите в Эрмитаж первый департамент Сената и будете довольны, – отвечал Безбородко, а государыня смеялась: первый департамент заведывал полицией.
В эти годы Гименей перестал тревожить стариковский сон Бецкого. Настя сумела отдалить от него юную Глафиру, и генерал отвел ее под венец. Она вышла замуж за Алексея Ржевского – человека статского и сочинителя стихов. В эти годы Алеша Бобринский превратился в шестнадцатилетнего замкнутого и скрытного юношу, изучающего военные науки и закон божий, и легко краснеющего на балах под взглядами юных смольнянок. В эти годы неаполитанец де Рибас одолел крепость под названием русский язык и узнал весь Петербург. Но заглядывая себе в душу, он находил беспокойство и неудовлетворение.
Начало 1779 года не предвещало никаких перемен. Потемкин дал маскарадец в Аничковом дворце, где галерею обставил тропическими растениями и ароматными цветами «разных родов в чрезвычайном множестве», а на обеденном столе поставил «монумент в достопамятство города Херсона, воздвигнутого великой Екатериной».
В марте случилось неожиданное. Разыскивая свой экипаж возле оперного дома, Рибас был остановлен женщиной, которая отворила дверцу наемной кареты и сказала по-итальянски:
– Прошу вас о помощи.
– Всегда к вашим услугам.
Лицо женщины скрывала полумаска.
– Мне сейчас нужно ехать на маскарад, – сказала женщина, волнуясь. – Не могли бы вы поехать со мной?
Что и говорить – через секунду майор был в карете.
– Хочу спросить лишь об одном, чтобы отправиться с вами хоть на край света, – сказал он галантно. – На ваш маскарад можно пройти без костюма?
– О да, – она вдруг рассмеялась в круглую меховую муфту. Рибас удивился. Ехали молча. Затем женщина сказала:
– Не волнуйтесь. Мой край света совсем недалеко.
Карета остановилась, кавалер помог женщине выйти и увидел, что они остановились у дома Чичерина, возле овощной лавки итальянца Бертолотти. Женщина вошла внутрь и Рибас поспешил следом. Остро запахло пряностями и кофе. Лавка оказалась переоборудованной в кондитерскую. А из кухни вышел Руджеро – хозяин ливорнского «Тосканского лавра»! Женщина сняла полумаску, рассмеялась и растерянный кавалер узнал Сильвану.
– Черт возьми, где я?! – воскликнул господин майор.
– Подай гостю стул, – сказал Руджеро сестре. – Сеньора не держат ноги.
– «Тосканский лавр» переехал в Петербург?
– Я купил у Бертолотти его лавку, – ответил Руджеро. – Открыл кондитерскую. А название «Болонья» оставил.
Нечего и говорить, что Рибас засиделся здесь до полуночи. Тунцы и тосканское вино были великолепны, общество Сильваны неожиданно и приятно, только болтовня Руджеро о ливорнских новостях наводила на раздумья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170