Николай, хохоча, рассказывал о брате Платоне:
– Он в Риге изрядно отобедал! Польского короля ждали. Вино прокисало. А тут Платон и отобедал за короля под пушки!
О Суворове сказал, что тот хочет в отставку, но Павел не велит.
Базиль Попов февральским вечером приехал к адмиралу, и вместе с Виктором они сели за ломбер. Выслушав рассказ о свидании с Павлом, Базиль сказал:
– Вашему верному недругу не повезло.
– Мордвинов здесь? – спросил Рибас.
– Вызван. Посажен под домашний арест. К Павлу не допущен.
От заведования императорским кабинетом Базиль был отставлен, но получил чин генерал-поручика с назначением в мануфактур-коллегию. Об обеде Платона Зубова в Риге он сообщил:
– Так оно и было. Платон не только отобедал вместо польского короля, но генерал Пален провожал его до Митавы, как королевскую особу. Платон уехал. А Палену не поздоровилось. Он получил от Павла подлеца и отстранен от войск.
– Впору ему прошение в ящик бросать, – сказал Виктор.
– В ящик? – спросил Рибас.
– Возле подъезда Зимнего император велел установить ящик, в который каждый может опустить жалобу или донос, – пояснил Виктор. – Ключи от сего ящика Пандоры он не доверяет никому.
Рибас развел руками и сказал:
– Пандора только один раз открыла свой ящик из любопытства и выпустила на волю все беды людские. А Павел делает это ежедневно? Он мужественный человек!
– Теперь, вроде, ящик отменили, – рассмеялся Базиль. – В него повадились неприличные письма бросать.
Наконец, прибыл курьер из дворца. Император Павел I предписал вице адмиралу де Рибасу заседать з Петербургской Адмиралтейств коллегии.
Судьба, хоть на какое-то время определилась, и Рибас наутро отправился в карете в недальний путь по Дворцовой набережной к Адмиралтейству. Здесь, над валом со ста пушками каждый день поднимали белый флаг с петербургским гербом – два якоря, поддерживающие скипетр. Адмирал проехал мимо беседки, где горел огонь и грелись разводы караулов, и по мостику через ров подкатил к главному входу, где стояла карета вице-президента коллегии Голенищева-Кутузова, и он сам вылез из нее и приветствовал адмирала:
– Рад-рад. Работы у нас. непочатый край. А Мордвинов-то слыхали? Отправлен в Николаев в прежнем чине. Правда ли, что он там вокруг своего дома батареи пушек поставил?
– Ну, не батареи, а две-три.
– Государь гневался: «Мордвинов от моих курьеров пушками обороняется!»
В плохо натопленном зале заседали кригс-комиссар Иван Баскаков, генерал-контролер Мартын Фондезин, генерал-казначей Лупандин, цехмейстер Алексей Демидов… Обсуждали морские дела империи. Рибасу было положено получить жалование и столовые деньги за январь и февраль, а гренадерский полк, шефом которого он состоял, адмирал передал по команде Пустошкину.
Постепенно Рибас оценил все выгоды своего положения: Черноморское адмиралтейство было подведомственно Петербургскому, и адмирал знал многое из того, что происходило в Одессе после его отъезда. Пустошкин исправно пересылал в Петербург жалобы на адмирала подрядчиков, документы Экспедиции, напомнил о гибели судов в Днепровском лимане в прошлом году, а Мордвинов теперь, спустя год, приказал арестовать спасшихся моряков. Рибас не преминул подать рапорт и вызволил своих бывших подчиненных, объяснив причину гибели судов нещадным штормом.
Ветреным морозным днем все члены Адмиралтейств-коллегий были приглашены с заседания к месту, где когда-то стоял Летний дворец, а теперь играла полковая музыка, и Павел лично взял из груды камня один и положил его в траншею на раствор. Здесь начинался фундамент будущей резиденции нового императора – Михайловский замок. Рослый генерал поклонился Рибасу, и тот с трудом узнал в нем измаильского соратника дюка Эммануила Ришелье.
– Рад видеть вас, – сказал Ришелье по-русски, тщательно выговаривая слова.
– Вы? Поразительно. Какими судьбами?
– Назначен командовать кирасирским полком его величества.
– И граф Ланжерон с вами?
– Нет. Он, как и я, произведен в генерал-майоры, но командует Уфимским полком.
– Прошу вас бывать у меня запросто, – сказал Рибас.
– Благодарю, адмирал. У Румянцева мы последовали вашему совету и изучали этот труднейший язык. Как вам мой русский?
– Чуть больше уверенности – и вакантное место российского Цицерона за вами.
В марте император отбыл в Москву на коронацию, и заседания Адмиралтейства пошли вяло и сделались редки. Из рапортов и ведомостей Рибас знал, что Павел Пустошкин изведал горечь нового устроителя Одессы: то просил прислать «500 плотников на первый случай и 12 кузнецов», а то сообщал, что «Подрядчики забучивания Большого жетэ купец Автономов, а набережной коллежский асессор Дофине не могут заканчивать работы, на кои потребны 2 тысячи рублей».
Удивительно, но 30 марта, после аудиенции у папского нунция, прибывшего в Москву на коронацию, император Павел нашел время и написал в Одессу: «Господин контр-адмирал Пустошкин! Так как Одесский порт по неудобности его не будет отделываться на такой конец, чтобы быть ему военным портом… Большой жетэ, отделенный от прибрежного, отделываться не будет… казенных людей употреблять я не позволяю, а производить оные наймом». Пустошкин, очевидно, хватался за голову: где денег брать?
Из Москвы о коронации ползли разные слухи. Павел отставил от торжеств московского митрополита Платона не за то, что тот был слаб ногами, а за отказ принять орден Андрея Первозванного да еще со словами к государю:
– Я иерей, а не кавалер.
Приветственную речь с чувством произнес в Петровском замке Новгородский митрополит Гавриил. Павел велел разогнать толпу под балконом, осматривал Кремль, гулял в лесах, посещал госпитали и даже справил траур по госпоже Бенкендорф – любимице императрицы. После коронации он так не хотел отдавать корону – чуть не плакал, и процесс разоблачения от царских одежд растянул на часы. В честь коронации раздал сто тысяч крепостных, чины и награды. Старый Рибасов приятель генерал-аншеф Юрий Владимирович Долгоруков стал генералом-губернатором Москвы, о чем по своему обыкновению сказал весело: «Пора этот городок основать».
В один из дождливых летних дней возле Адмиралтейства Рибаса поджидала Сильвана.
– Мне намекнули, – сказала она, – что ваш документ на мальтийский крест в надежных руках.
– Кто намекнул?
– Это сделали через третье лицо.
– Что от меня хотят?
– От вас не ждут ни денег, ни услуг, – ответила Сильвана. – Считают, что вы на это не пойдете, и распорядятся документом, когда придет время.
Интрига могла начаться в любой момент, и адмирал решил обезопасить себя. Приехал к Виктору Сулину на Васильевский, все рассказал, и Виктор в присутствии Рибаса сел за стол писать письмо Рибасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Он в Риге изрядно отобедал! Польского короля ждали. Вино прокисало. А тут Платон и отобедал за короля под пушки!
О Суворове сказал, что тот хочет в отставку, но Павел не велит.
Базиль Попов февральским вечером приехал к адмиралу, и вместе с Виктором они сели за ломбер. Выслушав рассказ о свидании с Павлом, Базиль сказал:
– Вашему верному недругу не повезло.
– Мордвинов здесь? – спросил Рибас.
– Вызван. Посажен под домашний арест. К Павлу не допущен.
От заведования императорским кабинетом Базиль был отставлен, но получил чин генерал-поручика с назначением в мануфактур-коллегию. Об обеде Платона Зубова в Риге он сообщил:
– Так оно и было. Платон не только отобедал вместо польского короля, но генерал Пален провожал его до Митавы, как королевскую особу. Платон уехал. А Палену не поздоровилось. Он получил от Павла подлеца и отстранен от войск.
– Впору ему прошение в ящик бросать, – сказал Виктор.
– В ящик? – спросил Рибас.
– Возле подъезда Зимнего император велел установить ящик, в который каждый может опустить жалобу или донос, – пояснил Виктор. – Ключи от сего ящика Пандоры он не доверяет никому.
Рибас развел руками и сказал:
– Пандора только один раз открыла свой ящик из любопытства и выпустила на волю все беды людские. А Павел делает это ежедневно? Он мужественный человек!
– Теперь, вроде, ящик отменили, – рассмеялся Базиль. – В него повадились неприличные письма бросать.
Наконец, прибыл курьер из дворца. Император Павел I предписал вице адмиралу де Рибасу заседать з Петербургской Адмиралтейств коллегии.
Судьба, хоть на какое-то время определилась, и Рибас наутро отправился в карете в недальний путь по Дворцовой набережной к Адмиралтейству. Здесь, над валом со ста пушками каждый день поднимали белый флаг с петербургским гербом – два якоря, поддерживающие скипетр. Адмирал проехал мимо беседки, где горел огонь и грелись разводы караулов, и по мостику через ров подкатил к главному входу, где стояла карета вице-президента коллегии Голенищева-Кутузова, и он сам вылез из нее и приветствовал адмирала:
– Рад-рад. Работы у нас. непочатый край. А Мордвинов-то слыхали? Отправлен в Николаев в прежнем чине. Правда ли, что он там вокруг своего дома батареи пушек поставил?
– Ну, не батареи, а две-три.
– Государь гневался: «Мордвинов от моих курьеров пушками обороняется!»
В плохо натопленном зале заседали кригс-комиссар Иван Баскаков, генерал-контролер Мартын Фондезин, генерал-казначей Лупандин, цехмейстер Алексей Демидов… Обсуждали морские дела империи. Рибасу было положено получить жалование и столовые деньги за январь и февраль, а гренадерский полк, шефом которого он состоял, адмирал передал по команде Пустошкину.
Постепенно Рибас оценил все выгоды своего положения: Черноморское адмиралтейство было подведомственно Петербургскому, и адмирал знал многое из того, что происходило в Одессе после его отъезда. Пустошкин исправно пересылал в Петербург жалобы на адмирала подрядчиков, документы Экспедиции, напомнил о гибели судов в Днепровском лимане в прошлом году, а Мордвинов теперь, спустя год, приказал арестовать спасшихся моряков. Рибас не преминул подать рапорт и вызволил своих бывших подчиненных, объяснив причину гибели судов нещадным штормом.
Ветреным морозным днем все члены Адмиралтейств-коллегий были приглашены с заседания к месту, где когда-то стоял Летний дворец, а теперь играла полковая музыка, и Павел лично взял из груды камня один и положил его в траншею на раствор. Здесь начинался фундамент будущей резиденции нового императора – Михайловский замок. Рослый генерал поклонился Рибасу, и тот с трудом узнал в нем измаильского соратника дюка Эммануила Ришелье.
– Рад видеть вас, – сказал Ришелье по-русски, тщательно выговаривая слова.
– Вы? Поразительно. Какими судьбами?
– Назначен командовать кирасирским полком его величества.
– И граф Ланжерон с вами?
– Нет. Он, как и я, произведен в генерал-майоры, но командует Уфимским полком.
– Прошу вас бывать у меня запросто, – сказал Рибас.
– Благодарю, адмирал. У Румянцева мы последовали вашему совету и изучали этот труднейший язык. Как вам мой русский?
– Чуть больше уверенности – и вакантное место российского Цицерона за вами.
В марте император отбыл в Москву на коронацию, и заседания Адмиралтейства пошли вяло и сделались редки. Из рапортов и ведомостей Рибас знал, что Павел Пустошкин изведал горечь нового устроителя Одессы: то просил прислать «500 плотников на первый случай и 12 кузнецов», а то сообщал, что «Подрядчики забучивания Большого жетэ купец Автономов, а набережной коллежский асессор Дофине не могут заканчивать работы, на кои потребны 2 тысячи рублей».
Удивительно, но 30 марта, после аудиенции у папского нунция, прибывшего в Москву на коронацию, император Павел нашел время и написал в Одессу: «Господин контр-адмирал Пустошкин! Так как Одесский порт по неудобности его не будет отделываться на такой конец, чтобы быть ему военным портом… Большой жетэ, отделенный от прибрежного, отделываться не будет… казенных людей употреблять я не позволяю, а производить оные наймом». Пустошкин, очевидно, хватался за голову: где денег брать?
Из Москвы о коронации ползли разные слухи. Павел отставил от торжеств московского митрополита Платона не за то, что тот был слаб ногами, а за отказ принять орден Андрея Первозванного да еще со словами к государю:
– Я иерей, а не кавалер.
Приветственную речь с чувством произнес в Петровском замке Новгородский митрополит Гавриил. Павел велел разогнать толпу под балконом, осматривал Кремль, гулял в лесах, посещал госпитали и даже справил траур по госпоже Бенкендорф – любимице императрицы. После коронации он так не хотел отдавать корону – чуть не плакал, и процесс разоблачения от царских одежд растянул на часы. В честь коронации раздал сто тысяч крепостных, чины и награды. Старый Рибасов приятель генерал-аншеф Юрий Владимирович Долгоруков стал генералом-губернатором Москвы, о чем по своему обыкновению сказал весело: «Пора этот городок основать».
В один из дождливых летних дней возле Адмиралтейства Рибаса поджидала Сильвана.
– Мне намекнули, – сказала она, – что ваш документ на мальтийский крест в надежных руках.
– Кто намекнул?
– Это сделали через третье лицо.
– Что от меня хотят?
– От вас не ждут ни денег, ни услуг, – ответила Сильвана. – Считают, что вы на это не пойдете, и распорядятся документом, когда придет время.
Интрига могла начаться в любой момент, и адмирал решил обезопасить себя. Приехал к Виктору Сулину на Васильевский, все рассказал, и Виктор в присутствии Рибаса сел за стол писать письмо Рибасу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170