Он отправился в Зимний, ясно сознавая, что его ждут великие неприятности; но вот странность: все вышло наоборот! Екатерина приняла его в бриллиантовой, где стояли застекленные шкафы с драгоценностями, табакерками, эполетами в алмазах, инкрустированными тростями, золотыми часами. При необходимости искусные вещицы здесь дарились достойным. Екатерина отослала секретаря Безбородко за какими-то бумагами, осталась с Рибасом наедине. Разговор начался неожиданно.
– Кажется, ваш отец болен? – спросила она.
Об этом из последнего письма Дона Михаила знала только Настя, но она не встречалась с императрицей, да и нигде не бывала последнее время. Следовательно, переписка перлюстрировалась.
– К несчастью, это так, ваше величество, – отвечал он.
– И вы хотели бы повидаться с ним.
– О, конечно!
– Вам представится эта возможность. – Она села за столик, столешница которого переливалась шлифованной яшмой и цветными камнями. – Но вы должны оказать мне одну услугу, о которой никто не должен знать. Официально я отпускаю вас заграницу навестить семью, отца. Но по пути вы исполните мое поручение. Увы, оно касается великого князя Павла. Нам стало известно, что в Вене, а, может быть, и во Флоренции он вел себя неосторожно. Кое-какие государственные секреты стали известны лицам, которые не должны были о них и догадываться. Мы знаем о письме тосканского герцога Леопольда своему брату императору Иосифу в Вену. Это письмо нас чрезвычайно интересует. Оно было написано после встречи герцога Леопольда с великим князем.
Не составляло труда понять, что императрице нужны доказательства вины Павла в разглашении государственных тайн. Но для чего именно они были ей надобны? Может быть, для того Павел и был выпущен заграницу, чтобы такие доказательства появились? Екатерине пятьдесят три года, Павлу – двадцать восемь. Она боится за престол?
В Варшаве Рибас не думал задерживаться. Щегольски одетый, как и подобает отдыхающему от трудов тяжких путешественнику, в зале гостиницы он играл в добропорядочный вист, интересовался достопримечательностями, оформлял подорожную на Вену, куда стремился с нетерпением. Однако, через российского посла он получил приглашение на бал во дворец к Станиславу-Августу, где удивился вниманию к своей особе иностранных послов-министров. Пришлось задержаться, посетить неаполитанского консула, обедать с испанскими и луккскими дипломатами, говорить о поражениях Англии в Америке, о конце российской ориентации на Пруссию и о попытках Англии и Франции, истощенных войной, заручиться поддержкой России. Эти визиты сразу ввели его в курс европейских дел.
В Вене, устроившись в гостинице, он поспешил к русскому посланнику Дмитрию Голицыну, который принял его любезно, пригласил в портретную, а в ней на музыкальный вечер, и удивился вопросу Рибаса, сказал:
– Граф Северный дважды был в Вене. Один раз совсем недавно по дороге в Никольсбург. А в первый раз… в декабре прошлого года?… – Он вспоминал, теребил перламутровые пуговицы бархатного кафтана, приказал подать кофе, послал за секретарем, а между делом говорил: – О графе Северном до сих пор говорят в Вене. Представьте, он изъявил желание быть в театре, чтобы посмотреть шекспировского Гамлета. У нас в России «Гамлет» теперь под запретом. – Он многозначительно посмотрел на собеседника. – Императрица не велит ставить сию пиесу на театрах. Правда, при покойной Елизавете Петровне труппа Волкова представляла «Гамлета» в сумароковской переделке. А теперь запрет. Одним словом, случилась незадача. Венский актер Брокман взял да отказался играть роль принца датского в присутствии Павла!
– Что за причина? – спросил Рибас.
– Вот именно! Разве это не честь играть перед российским наследником престола?
– Инкогнито Павла было так широко открыто?
– Какие могут быть секреты в Вене? Одним словом, Брокман наотрез отказался играть и сказал: «Я не берусь играть из-за непредвиденных последствий. Ведь если Павел будет на спектакле, то в этот вечер в театре окажутся два Гамлета! Один на сцене, другой – в зале». Когда об этом сообщили императору Иосифу, он пришел в восторг и велел выдать Брокману за своевременную предусмотрительность пятьдесят дукатов.
Этот анекдот мало интересовал Рибаса, но он выслушал его со вниманием, чтобы сказать:
– Ее величество была весьма удивлена, узнав, что император Иосиф сообщил Павлу об основании союза между Австрией и Россией.
Эти слова Рибас произнес всего лишь предполагая о такой возможности, но Дмитрий Михайлович ответил удрученным согласием:
– Да, да.
– Союз был заключен в тайне от других держав.
– Да! – воскликнул Голицын. – Но император Иосиф и предположить не мог, что императрица держит сей. союз в тайне и от сына!
– И теперь этот союз ни для кого не тайна?
– Как знать. При мне граф Северный о нем ни е кем не говорил.
Секретарь Голицына сообщил, что Иосиф провожал Павла из Вены девятого января. С тех пор прошел почти год. Павел через Триест, Венецию, Падую, Болонью и Анкону прибыл в Рим и почти сразу после отдыха отправился в Неаполь, где не задержался из-за присутствия там ненавистного бывшего друга и посла Андрея Разумовского. Вернулся в Рим. Жил две недели. Встречался с Джананджелло Браччи – папой Пием VI, который стал папой в памятном Рибасу семьдесят пятом году, потеснив Альбани – протеже Елизаветы Таракановой. После этого Павел поехал в Тоскану, где и встретился с герцогом Леопольдом.
Итак, на все про все у Павла до встречи с Леопольдом ушло около двух месяцев. Следовательно, их встреча состоялась где-то десятого-двадцатого марта. После этого Леопольд и написал письмо, так интересующее императрицу. Все эти расчеты нужны были Рибасу для того, чтобы не наводить справки ни в Риме, ни во Флоренции. Любой вопрос о графе Северном там тотчас бы взяли на заметку.
Голицын прекрасно знал, что зять Бецкого вхож в дворцовые покои, и Рибас избрал ключом общения с посланником таинственность и намеки. Кто мог знать о письме Леопольда? Канцлер Кауниц? И Рибас, ничего не объясняя, сказал:
– Ее величество настоятельно советовала мне познакомиться с австрийским канцлером. Это великий ум.
– Завтра он будет в манеже, – отвечал Голицын.
Антон Венцель Кауниц состоял канцлером еще со времен Марии-Терезии. Ему шел семьдесят второй год, и страсть к верховой езде сменилась поездками в манеж. Рибас увидел его в открытой коляске и был представлен. Кружевное жабо канцлера, скрывая старческую шею, выглядело великолепным букетом. В манеже офицеры объезжали лошадей-трехлеток.
– Как вам нравятся английские скакуны? – гордо спросил канцлер, как будто лично имел причастность к воспроизводству этой породы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Кажется, ваш отец болен? – спросила она.
Об этом из последнего письма Дона Михаила знала только Настя, но она не встречалась с императрицей, да и нигде не бывала последнее время. Следовательно, переписка перлюстрировалась.
– К несчастью, это так, ваше величество, – отвечал он.
– И вы хотели бы повидаться с ним.
– О, конечно!
– Вам представится эта возможность. – Она села за столик, столешница которого переливалась шлифованной яшмой и цветными камнями. – Но вы должны оказать мне одну услугу, о которой никто не должен знать. Официально я отпускаю вас заграницу навестить семью, отца. Но по пути вы исполните мое поручение. Увы, оно касается великого князя Павла. Нам стало известно, что в Вене, а, может быть, и во Флоренции он вел себя неосторожно. Кое-какие государственные секреты стали известны лицам, которые не должны были о них и догадываться. Мы знаем о письме тосканского герцога Леопольда своему брату императору Иосифу в Вену. Это письмо нас чрезвычайно интересует. Оно было написано после встречи герцога Леопольда с великим князем.
Не составляло труда понять, что императрице нужны доказательства вины Павла в разглашении государственных тайн. Но для чего именно они были ей надобны? Может быть, для того Павел и был выпущен заграницу, чтобы такие доказательства появились? Екатерине пятьдесят три года, Павлу – двадцать восемь. Она боится за престол?
В Варшаве Рибас не думал задерживаться. Щегольски одетый, как и подобает отдыхающему от трудов тяжких путешественнику, в зале гостиницы он играл в добропорядочный вист, интересовался достопримечательностями, оформлял подорожную на Вену, куда стремился с нетерпением. Однако, через российского посла он получил приглашение на бал во дворец к Станиславу-Августу, где удивился вниманию к своей особе иностранных послов-министров. Пришлось задержаться, посетить неаполитанского консула, обедать с испанскими и луккскими дипломатами, говорить о поражениях Англии в Америке, о конце российской ориентации на Пруссию и о попытках Англии и Франции, истощенных войной, заручиться поддержкой России. Эти визиты сразу ввели его в курс европейских дел.
В Вене, устроившись в гостинице, он поспешил к русскому посланнику Дмитрию Голицыну, который принял его любезно, пригласил в портретную, а в ней на музыкальный вечер, и удивился вопросу Рибаса, сказал:
– Граф Северный дважды был в Вене. Один раз совсем недавно по дороге в Никольсбург. А в первый раз… в декабре прошлого года?… – Он вспоминал, теребил перламутровые пуговицы бархатного кафтана, приказал подать кофе, послал за секретарем, а между делом говорил: – О графе Северном до сих пор говорят в Вене. Представьте, он изъявил желание быть в театре, чтобы посмотреть шекспировского Гамлета. У нас в России «Гамлет» теперь под запретом. – Он многозначительно посмотрел на собеседника. – Императрица не велит ставить сию пиесу на театрах. Правда, при покойной Елизавете Петровне труппа Волкова представляла «Гамлета» в сумароковской переделке. А теперь запрет. Одним словом, случилась незадача. Венский актер Брокман взял да отказался играть роль принца датского в присутствии Павла!
– Что за причина? – спросил Рибас.
– Вот именно! Разве это не честь играть перед российским наследником престола?
– Инкогнито Павла было так широко открыто?
– Какие могут быть секреты в Вене? Одним словом, Брокман наотрез отказался играть и сказал: «Я не берусь играть из-за непредвиденных последствий. Ведь если Павел будет на спектакле, то в этот вечер в театре окажутся два Гамлета! Один на сцене, другой – в зале». Когда об этом сообщили императору Иосифу, он пришел в восторг и велел выдать Брокману за своевременную предусмотрительность пятьдесят дукатов.
Этот анекдот мало интересовал Рибаса, но он выслушал его со вниманием, чтобы сказать:
– Ее величество была весьма удивлена, узнав, что император Иосиф сообщил Павлу об основании союза между Австрией и Россией.
Эти слова Рибас произнес всего лишь предполагая о такой возможности, но Дмитрий Михайлович ответил удрученным согласием:
– Да, да.
– Союз был заключен в тайне от других держав.
– Да! – воскликнул Голицын. – Но император Иосиф и предположить не мог, что императрица держит сей. союз в тайне и от сына!
– И теперь этот союз ни для кого не тайна?
– Как знать. При мне граф Северный о нем ни е кем не говорил.
Секретарь Голицына сообщил, что Иосиф провожал Павла из Вены девятого января. С тех пор прошел почти год. Павел через Триест, Венецию, Падую, Болонью и Анкону прибыл в Рим и почти сразу после отдыха отправился в Неаполь, где не задержался из-за присутствия там ненавистного бывшего друга и посла Андрея Разумовского. Вернулся в Рим. Жил две недели. Встречался с Джананджелло Браччи – папой Пием VI, который стал папой в памятном Рибасу семьдесят пятом году, потеснив Альбани – протеже Елизаветы Таракановой. После этого Павел поехал в Тоскану, где и встретился с герцогом Леопольдом.
Итак, на все про все у Павла до встречи с Леопольдом ушло около двух месяцев. Следовательно, их встреча состоялась где-то десятого-двадцатого марта. После этого Леопольд и написал письмо, так интересующее императрицу. Все эти расчеты нужны были Рибасу для того, чтобы не наводить справки ни в Риме, ни во Флоренции. Любой вопрос о графе Северном там тотчас бы взяли на заметку.
Голицын прекрасно знал, что зять Бецкого вхож в дворцовые покои, и Рибас избрал ключом общения с посланником таинственность и намеки. Кто мог знать о письме Леопольда? Канцлер Кауниц? И Рибас, ничего не объясняя, сказал:
– Ее величество настоятельно советовала мне познакомиться с австрийским канцлером. Это великий ум.
– Завтра он будет в манеже, – отвечал Голицын.
Антон Венцель Кауниц состоял канцлером еще со времен Марии-Терезии. Ему шел семьдесят второй год, и страсть к верховой езде сменилась поездками в манеж. Рибас увидел его в открытой коляске и был представлен. Кружевное жабо канцлера, скрывая старческую шею, выглядело великолепным букетом. В манеже офицеры объезжали лошадей-трехлеток.
– Как вам нравятся английские скакуны? – гордо спросил канцлер, как будто лично имел причастность к воспроизводству этой породы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170