– спросил Рибас.
– В Новоселице.
– На кого же вы его оставили?
– Я нашла кормилицу.
В комнате было жарко натоплено, хотя декабрь за окном стоял на редкость теплым.
– Скажите, чтобы здесь проветрили, – попросил Рибас – Я переоденусь. – Он прошел в спальню, потом позвал адъютанта. – У нас сегодня гости, Петр.
– В данцингском трактире наблюдается отменное венгерское, – сказал адъютант.
– Отлично. Прибавим к нему баранину по-итальянски. Скажи повару: приправ не жалеть. Если купит ногу, пусть травы зашьет в нее. Впрочем, он знает.
Айя с тревогой наблюдала, как бригадир собирается к отъезду во дворец. Чтобы успокоить ее, бригадир с улыбкой сказал:
– Об ужине я распорядился, Анна Михайловна.
В ответ она счастливо рассмеялась.
Во дворце в приемной общество внимало приехавшим: юному австрийскому принцу де Линю и высокородному Нассау-Зигену, который в мае жаловался Рибасу на отсутствие службы, а теперь, как шепнул Базиль, уверенно метил в адмиралы Днепровского флота.
– Вы осадили Очаков? – спрашивал Потемкина юный де Линь. – Он еще не пал? Мы успели?
– Помилуйте, принц, – князь разводил руками, как купец на ярмарке. – Да там восемнадцать тысяч гарнизона. У меня в целой армии столько не наберется. Если Бог не поможет, я пропал.
– Как? – удивлялся принц, принимая вранье князя за чистую монету. – А победа под Кинбурном? Турецкий флот ушел из-под Очакова! Я верно знаю: вы осадили крепость.
– Куда! – вздыхал князь. – Дай Бог, чтобы татары не пришли и не порубили войско.
– Да где же татары?
– Повсюду. У Аккермана сераскир с корпусом в двенадцать тысяч. В Бендерах, в Хотине.
– Но наша стодвадцатитысячная армия уж в Венгрии. Император потребовал от султана разоружиться немедленно! – С жаром говорил принц и требовал Очаков, как заветную игрушку лично для себя.
– В кинбурнском сражении среди убитых француза нашли, – сказал князь, хмурясь и переводя разговор на другую тему. – Императрица велела: если живых возьмем – ссылать их в Сибирь, чтобы другим неповадно было у турок служить. – Теперь он обратился ко всем присутствующим:
– Объясните мне тайну мадридского двора! Французы клянутся, что туркам помогать отныне не будут. А вот англичане османов кораблями обеспечивают. Скажите-ка, отчего же наш кабинет английскую линию держит? Ласкает англичан за то, что они туркам флот пополняют?
Ответы посыпались разные. Предположили, что английские суда плохи. Говорили, что французы вредят больше: их инженер Лафит-Клава укрепляет Очаков. Потемкин, не соглашаясь, качал головой.
– За верный ответ даю дюжину «Токайского», – объявил князь.
Вечером, когда к Рибасу явились Бюлер, Рибопьер и Базиль с дамами, солдат от князя доставил бригадиру дюжину «Токайского». Айя ставила бутылки на стол. Баранья нога по-итальянски удалась на славу. Друзья шумели, требовали объяснений:
– Как же так? Никто не ответил на загадку князя! Не водите нас за нос, бригадир!
Все объяснялось просто. Потемкин, не дождавшись ответа, отправился в свои покои. Рибас догнал его и сказал только одно слово:
– Гибралтар.
– Молчи, – ответил князь приказом.
Однако, «Токайское» не забыл прислать. Вечер удался. Айю не смутило присутствие незнакомых офицеров и дам, она быстро выучилась играть в «мушку», отважно прикупала, «забывчивому» Рибопьеру весело записывала ремизы. Когда гости разошлись, бригадир сказал:
– Как жаль. Все это могло быть двумя месяцами раньше.
На следующий день у дворца Рибас увидел карету с вызлащенными крестами на дверцах – к Потемкину приехал архиепископ Амвросий. В зале для приемов были генералитет и контр-адмиралы Мордвинов и Войнович. Последний, очевидно, приехал только что, ибо Рибасу не успели сообщить, что Марк Иванович в Херсоне.
– Стихии не приемлют освященные православной церковью корабли, насылают на них бури и невзгоды по причине единственной, – говорил архиепископ. – Око Божье всевидяще, а слух Божий не приемлет названия русских судов.
Адмиралы переглянулись: неужели божий гнев могло вызвать название «Слава Екатерины»?
– Значит, переименуем корабли? – спросил Потемкин. – Обведем вокруг пальца стихии?
– Господу нашему будет это угодно, а флоту во благо.
– Если флоту и Господу угодим, то давайте смотреть списки всех святых и выбирать новые имена, – сказал Потемкин.
Линейный корабль «Слава Екатерины» был переименован в «Преображение Господне», а фрегат «Победа» в «Матвей Евангелист». Тридцатишестипушечный языческий «Перун» – 'В «Амвросия Медиоланского». Знаменитый бот «Битюг» стал «Спиридоном Тримифутским», а галеот «Верблюд» – «Святым Алексеем».
После официального приема Рибас подошел к Войновичу:
– Когда вы приехали? Милости прошу остановиться у меня.
– Я уж два дня, как в Херсоне. Живу у Мордвинова, – сухо отвечал Войнович.
– Как? И не зайти ко мне?
– Увы, был недосуг, – ответил Марк Иванович и поспешил в обеденную залу.
Это означало одно: Мордвинов успел нашептать графу о близости Рибаса к Потемкину, а князь не жаловал обоих контр-адмиралов. Грустно было терять старого приятеля, с которым столько связано в прошлом. Но, может быть, все это связано лишь с неудачей на море? Бригадир надеялся на возобновление дружбы.
Петербургский курьер вручил ему письмо от жены. Оно, как всегда, начиналось сведениями о благодетеле Иване Ивановиче, который не получил удовлетворения от того, что здание Академии Художеств, наконец, отстроено. Настя не преминула осудить неведомый Рибасу портик и высказалась о неуместности скульптур Геркулеса и Флоры. В Петербурге говорили о смерти жены неаполитанского посланника Антонио Мареска герцога Серракаприолы, но сплетен не было: все сошлись на том, что ее убил не муж, а климат. Герцог, по мнению Насти, обладал двумя недостатками: молодостью и неотразимым обаянием, и его роман с Анной Вяземской, дочерью генерал-прокурора, ни для кого не составлял секрета. Рибас без внимания отнесся к сообщениям жены, к тому, что к Бецкому приезжал представиться некий голландец Франц де Волан, потому что дальше Настя писала об Алексее Бобринском.
Она осторожно называла его «небезызвестный вам «Б» и выражала удивление, что за пьянство и беспримерный разврат за границей он получил очередной чин капитана гвардии. Мать получила и оплатила все его долговые расписки. Предложила сыну сесть в Англии на русский корабль и участвовать в военных действиях в Средиземноморье. Но этот негодяй «Б» явился в Лондон окончательно помешанным, наделал долгов, говорил с секретарем Воронцова настолько несвязно, что его пьяное безумие стало известно матери. Она посчитала все его расходы и вышло более ста тысяч в год. Ее терпение кончилось. К тому же неустанный корреспондент Мельхиор Гримм сообщил, что капитан Бобринский, вернувшись в Париж, возжелал возглавить полк и отправиться с ним брать крепость Очаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– В Новоселице.
– На кого же вы его оставили?
– Я нашла кормилицу.
В комнате было жарко натоплено, хотя декабрь за окном стоял на редкость теплым.
– Скажите, чтобы здесь проветрили, – попросил Рибас – Я переоденусь. – Он прошел в спальню, потом позвал адъютанта. – У нас сегодня гости, Петр.
– В данцингском трактире наблюдается отменное венгерское, – сказал адъютант.
– Отлично. Прибавим к нему баранину по-итальянски. Скажи повару: приправ не жалеть. Если купит ногу, пусть травы зашьет в нее. Впрочем, он знает.
Айя с тревогой наблюдала, как бригадир собирается к отъезду во дворец. Чтобы успокоить ее, бригадир с улыбкой сказал:
– Об ужине я распорядился, Анна Михайловна.
В ответ она счастливо рассмеялась.
Во дворце в приемной общество внимало приехавшим: юному австрийскому принцу де Линю и высокородному Нассау-Зигену, который в мае жаловался Рибасу на отсутствие службы, а теперь, как шепнул Базиль, уверенно метил в адмиралы Днепровского флота.
– Вы осадили Очаков? – спрашивал Потемкина юный де Линь. – Он еще не пал? Мы успели?
– Помилуйте, принц, – князь разводил руками, как купец на ярмарке. – Да там восемнадцать тысяч гарнизона. У меня в целой армии столько не наберется. Если Бог не поможет, я пропал.
– Как? – удивлялся принц, принимая вранье князя за чистую монету. – А победа под Кинбурном? Турецкий флот ушел из-под Очакова! Я верно знаю: вы осадили крепость.
– Куда! – вздыхал князь. – Дай Бог, чтобы татары не пришли и не порубили войско.
– Да где же татары?
– Повсюду. У Аккермана сераскир с корпусом в двенадцать тысяч. В Бендерах, в Хотине.
– Но наша стодвадцатитысячная армия уж в Венгрии. Император потребовал от султана разоружиться немедленно! – С жаром говорил принц и требовал Очаков, как заветную игрушку лично для себя.
– В кинбурнском сражении среди убитых француза нашли, – сказал князь, хмурясь и переводя разговор на другую тему. – Императрица велела: если живых возьмем – ссылать их в Сибирь, чтобы другим неповадно было у турок служить. – Теперь он обратился ко всем присутствующим:
– Объясните мне тайну мадридского двора! Французы клянутся, что туркам помогать отныне не будут. А вот англичане османов кораблями обеспечивают. Скажите-ка, отчего же наш кабинет английскую линию держит? Ласкает англичан за то, что они туркам флот пополняют?
Ответы посыпались разные. Предположили, что английские суда плохи. Говорили, что французы вредят больше: их инженер Лафит-Клава укрепляет Очаков. Потемкин, не соглашаясь, качал головой.
– За верный ответ даю дюжину «Токайского», – объявил князь.
Вечером, когда к Рибасу явились Бюлер, Рибопьер и Базиль с дамами, солдат от князя доставил бригадиру дюжину «Токайского». Айя ставила бутылки на стол. Баранья нога по-итальянски удалась на славу. Друзья шумели, требовали объяснений:
– Как же так? Никто не ответил на загадку князя! Не водите нас за нос, бригадир!
Все объяснялось просто. Потемкин, не дождавшись ответа, отправился в свои покои. Рибас догнал его и сказал только одно слово:
– Гибралтар.
– Молчи, – ответил князь приказом.
Однако, «Токайское» не забыл прислать. Вечер удался. Айю не смутило присутствие незнакомых офицеров и дам, она быстро выучилась играть в «мушку», отважно прикупала, «забывчивому» Рибопьеру весело записывала ремизы. Когда гости разошлись, бригадир сказал:
– Как жаль. Все это могло быть двумя месяцами раньше.
На следующий день у дворца Рибас увидел карету с вызлащенными крестами на дверцах – к Потемкину приехал архиепископ Амвросий. В зале для приемов были генералитет и контр-адмиралы Мордвинов и Войнович. Последний, очевидно, приехал только что, ибо Рибасу не успели сообщить, что Марк Иванович в Херсоне.
– Стихии не приемлют освященные православной церковью корабли, насылают на них бури и невзгоды по причине единственной, – говорил архиепископ. – Око Божье всевидяще, а слух Божий не приемлет названия русских судов.
Адмиралы переглянулись: неужели божий гнев могло вызвать название «Слава Екатерины»?
– Значит, переименуем корабли? – спросил Потемкин. – Обведем вокруг пальца стихии?
– Господу нашему будет это угодно, а флоту во благо.
– Если флоту и Господу угодим, то давайте смотреть списки всех святых и выбирать новые имена, – сказал Потемкин.
Линейный корабль «Слава Екатерины» был переименован в «Преображение Господне», а фрегат «Победа» в «Матвей Евангелист». Тридцатишестипушечный языческий «Перун» – 'В «Амвросия Медиоланского». Знаменитый бот «Битюг» стал «Спиридоном Тримифутским», а галеот «Верблюд» – «Святым Алексеем».
После официального приема Рибас подошел к Войновичу:
– Когда вы приехали? Милости прошу остановиться у меня.
– Я уж два дня, как в Херсоне. Живу у Мордвинова, – сухо отвечал Войнович.
– Как? И не зайти ко мне?
– Увы, был недосуг, – ответил Марк Иванович и поспешил в обеденную залу.
Это означало одно: Мордвинов успел нашептать графу о близости Рибаса к Потемкину, а князь не жаловал обоих контр-адмиралов. Грустно было терять старого приятеля, с которым столько связано в прошлом. Но, может быть, все это связано лишь с неудачей на море? Бригадир надеялся на возобновление дружбы.
Петербургский курьер вручил ему письмо от жены. Оно, как всегда, начиналось сведениями о благодетеле Иване Ивановиче, который не получил удовлетворения от того, что здание Академии Художеств, наконец, отстроено. Настя не преминула осудить неведомый Рибасу портик и высказалась о неуместности скульптур Геркулеса и Флоры. В Петербурге говорили о смерти жены неаполитанского посланника Антонио Мареска герцога Серракаприолы, но сплетен не было: все сошлись на том, что ее убил не муж, а климат. Герцог, по мнению Насти, обладал двумя недостатками: молодостью и неотразимым обаянием, и его роман с Анной Вяземской, дочерью генерал-прокурора, ни для кого не составлял секрета. Рибас без внимания отнесся к сообщениям жены, к тому, что к Бецкому приезжал представиться некий голландец Франц де Волан, потому что дальше Настя писала об Алексее Бобринском.
Она осторожно называла его «небезызвестный вам «Б» и выражала удивление, что за пьянство и беспримерный разврат за границей он получил очередной чин капитана гвардии. Мать получила и оплатила все его долговые расписки. Предложила сыну сесть в Англии на русский корабль и участвовать в военных действиях в Средиземноморье. Но этот негодяй «Б» явился в Лондон окончательно помешанным, наделал долгов, говорил с секретарем Воронцова настолько несвязно, что его пьяное безумие стало известно матери. Она посчитала все его расходы и вышло более ста тысяч в год. Ее терпение кончилось. К тому же неустанный корреспондент Мельхиор Гримм сообщил, что капитан Бобринский, вернувшись в Париж, возжелал возглавить полк и отправиться с ним брать крепость Очаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170