Но настораживал лишь их интерес к его персоне.
– Давно ли вы в чине подпоручика? Как ваш отец-испанец оказался в Италии? Зачем вы едете в Англию? Почему так беден ваш цезарь, и не обирают ли его папские нунции?
Рибас заметил, что у камина появилась еще одна женщина. Хозяин таверны кивнул ей, она безразлично отвернулась. А негоциант посмотрел на женщину открыто, восторженно, встал, подошел к ней, взял за руку и что-то сказал. Потом извлек из кармана мелькнувший желтыми камешками браслет, надел женщине на руку, круто повернулся и, ни слова не говоря, вышел из «Тосканского лавра».
– Он приглашает вас на ужин в свой палаццо, – сказал путешественник.
«Что их могло заинтересовать? Собственно, я всего лишь уточнил, что еду не в Англию, а в Шотландию, к родственникам матери. А родом они из Ирландии».
Рибас взглянул на женщин – они тоже собирались покинуть «Тосканский лавр». Та, что пришла последней, не белила лицо на римский манер. Широкое от талии платье развернулось веером, когда женщина набросила на плечи мадзаро.
– Они едут с нами, – сказал путешественник.
– Завтра утром я должен быть в Ливорно.
– Это вполне осуществимо. Граф предоставит вам карету.
«Этот великан к тому же и граф».
На улице Рибас с удовольствием подставил лицо тиррентским порывам ветра. Витторио Сулин распахнул дверцу кареты – внутри на жесткой постели спал великан-граф. Путешественник не удивился, предложил садиться рядом со спящим, слуги прыгнули на запятки, кучер погнал лошадей. На крутом повороте возле фонтана Четырех мавров путешественник попридержал голову спящего, усмехнулся, взглянул на Джузеппе… Выехали к каналу, соединяющему порт Ливорно с торговым устьем реки Арно.
– Северный источник, – объявил Витторио Сулин, кивнув на ровную площадку возле канала, где возвышались четыре колонны. Дуэль, назначенная здесь на завтра, казалась теперь Рибасу нереальной. Путешественник вдруг наклонился к нему и тихо сказал:
– Вы ведь католик. А в Шотландии верховодят протестанты. Англия поддерживает их.
– Времена меняются. Англия готовится к войне за Североамериканские колонии… и гонения на католиков прекратились. Но я не рассчитываю долго оставаться у родственников.
– Я не ошибусь, молодой человек, если предположу, что вы собираетесь вступить в английский флот?
– Вы поражаете меня своей проницательностью, – с нотой осуждения сказал Джузеппе. Путешественник откинулся к спинке сиденья, ответил с улыбкой:
– Одно мне непонятно: зачем вы ищете горячих дел за тысячи миль отсюда, когда рядом, у греческих берегов идет война.
– У нас в Неаполе ее называют маневрами утопленников.
– Я постараюсь разубедить вас, – серьезно сказал путешественник.
В благословенном ленивом Неаполе говаривали о сваре отоманской Порты и России, но это все было далеко, на севере, на краю света. Правда, недавно у берегов Италии появились русские корабли. Вид их после перехода по Северным морям был так жалок, что премьер Франции Шуазель и правительство Испании отказались от намерения их потопить: стихия итак погубила половину русской эскадры, а в Неаполе эту эскадру называли «дикой». Что тут было правдой, что вымыслом, Рибас не знал, да и не хотел уточнять. Неведомая Атлантика манила паруса его честолюбия, и походы Александра в Индию он проецировал на свои устремления в Новый Свет. Ах, сердце щемило от предполагаемых невероятных дел! Вспыхнуть и осветить судьбу высоким пламенем – а там будь что будет.
Даже когда карету затрясло на мостовых Пизы, и в окошке замаячили десятки колонн соборной церкви, Алехо не проснулся. Пизанская башня косо пересекла прямоугольного окна.
Спустя четверть часа карета въехала во двор двухэтажного палаццо с квадратной башенкой в левом крыле. Негоциант проворно сел в каретной постели, что-то по-русски спросил у путешественника, отчужденно кивнул Джузеппе и первым легко для грузного, двухметрового роста человека выпрыгнул из кареты. За ним последовал Рибас. Двор окружали высокие каменные стены, и как только карета с женщинами въехала в их тень, слуги заперли ворота. Алехо с кем-то разговаривал у крыльца. Женщины вошли в дом через боковую дверь.
Путешественик явно не спешил идти к крыльцу, и через секунду Рибас понял причину: Алехо пожимал руку не кому-нибудь, а священнику македонского полка в Неаполе Антонио Джике. Ошибки быть не могло: курчавая голова, грубые крупные черты лица. Одет священник был в атласные голубые шаровары, заправленные в сапоги, красный матерчатый пояс стягивал толстый живот, рубашка на мощной груди распахнута. Оглянувшись, негоциант что-то крикнул путешественнику, загородил собой низкорослого Джику и оттеснил его внутрь дома. Только после этого Витторио Сулин предложил Рибасу следовать за ним. В передней палаццо налево и направо были завешенные красным сукном проемы в комнаты, но путешественник предложил подняться по каменной лестнице на второй этаж, ввел Рибас в одну из комнат, любезно предложил располагаться отдыхать и оставил подпоручика одного.
Большую часть комнаты занимала кровать с зимними бархатными занавесями. Рибас сбросил накидку, снял парик, придвинул кресло к высокому окну, сел. В окне, на далеком холме виднелось мраморное здание купален герцога тосканского.
Итак, Антонио Джика был давно известен в самнитском полку. Еще кадетом Рибас слыхал, что Антонио – побочный сын генерал-поручика графа Страти. Отчаянный карточный игрок. Поговаривали, что он играет и по-гречески, то есть как Апулос – грек-кавалер при дворе Людовика XIV. Шулерской игрой тот составил себе большое состояние. С тех пор шулерство и стали называть игрой «по-гречески». Однако, Апулос был изобличен и его приговорили к двадцати годам каторги, а Джика проиграл имущество своего отца и был изгнан из дома. Говорили, что он стал лакеем, а это было верхом позора. Потом Антонио каялся перед отцом, пошел служить солдатом в македонский полк, состоящий из албанцев. В это время умер полковой капеллан, и Джика, не в пример прошлым грехам, выказал религиозное рвение, собирал албанцев на молитву, временно занял должность наместника господа в казармах, а через месяц исчез, прихватив с собой полковую кассу.
«Может быть, Антонио теперь поставляет негоцианту италийские подделки? Уж не попал ли я в круг людей вне закона?» Сомнений было много, прошло более получаса, и Джузеппе забеспокоился, выглянул в коридор, где никого не было, и решил спуститься вниз. Из-за красных портьер слышались голоса. Говорили то по-итальянски, – то по-французски. Рибас помедлил: входить или не входить, прислушался и узнал голоса негоцианта и Антонио Джики.
– У меня на побережье много агентов, готовых на все, – говорил Антонио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Давно ли вы в чине подпоручика? Как ваш отец-испанец оказался в Италии? Зачем вы едете в Англию? Почему так беден ваш цезарь, и не обирают ли его папские нунции?
Рибас заметил, что у камина появилась еще одна женщина. Хозяин таверны кивнул ей, она безразлично отвернулась. А негоциант посмотрел на женщину открыто, восторженно, встал, подошел к ней, взял за руку и что-то сказал. Потом извлек из кармана мелькнувший желтыми камешками браслет, надел женщине на руку, круто повернулся и, ни слова не говоря, вышел из «Тосканского лавра».
– Он приглашает вас на ужин в свой палаццо, – сказал путешественник.
«Что их могло заинтересовать? Собственно, я всего лишь уточнил, что еду не в Англию, а в Шотландию, к родственникам матери. А родом они из Ирландии».
Рибас взглянул на женщин – они тоже собирались покинуть «Тосканский лавр». Та, что пришла последней, не белила лицо на римский манер. Широкое от талии платье развернулось веером, когда женщина набросила на плечи мадзаро.
– Они едут с нами, – сказал путешественник.
– Завтра утром я должен быть в Ливорно.
– Это вполне осуществимо. Граф предоставит вам карету.
«Этот великан к тому же и граф».
На улице Рибас с удовольствием подставил лицо тиррентским порывам ветра. Витторио Сулин распахнул дверцу кареты – внутри на жесткой постели спал великан-граф. Путешественник не удивился, предложил садиться рядом со спящим, слуги прыгнули на запятки, кучер погнал лошадей. На крутом повороте возле фонтана Четырех мавров путешественник попридержал голову спящего, усмехнулся, взглянул на Джузеппе… Выехали к каналу, соединяющему порт Ливорно с торговым устьем реки Арно.
– Северный источник, – объявил Витторио Сулин, кивнув на ровную площадку возле канала, где возвышались четыре колонны. Дуэль, назначенная здесь на завтра, казалась теперь Рибасу нереальной. Путешественник вдруг наклонился к нему и тихо сказал:
– Вы ведь католик. А в Шотландии верховодят протестанты. Англия поддерживает их.
– Времена меняются. Англия готовится к войне за Североамериканские колонии… и гонения на католиков прекратились. Но я не рассчитываю долго оставаться у родственников.
– Я не ошибусь, молодой человек, если предположу, что вы собираетесь вступить в английский флот?
– Вы поражаете меня своей проницательностью, – с нотой осуждения сказал Джузеппе. Путешественник откинулся к спинке сиденья, ответил с улыбкой:
– Одно мне непонятно: зачем вы ищете горячих дел за тысячи миль отсюда, когда рядом, у греческих берегов идет война.
– У нас в Неаполе ее называют маневрами утопленников.
– Я постараюсь разубедить вас, – серьезно сказал путешественник.
В благословенном ленивом Неаполе говаривали о сваре отоманской Порты и России, но это все было далеко, на севере, на краю света. Правда, недавно у берегов Италии появились русские корабли. Вид их после перехода по Северным морям был так жалок, что премьер Франции Шуазель и правительство Испании отказались от намерения их потопить: стихия итак погубила половину русской эскадры, а в Неаполе эту эскадру называли «дикой». Что тут было правдой, что вымыслом, Рибас не знал, да и не хотел уточнять. Неведомая Атлантика манила паруса его честолюбия, и походы Александра в Индию он проецировал на свои устремления в Новый Свет. Ах, сердце щемило от предполагаемых невероятных дел! Вспыхнуть и осветить судьбу высоким пламенем – а там будь что будет.
Даже когда карету затрясло на мостовых Пизы, и в окошке замаячили десятки колонн соборной церкви, Алехо не проснулся. Пизанская башня косо пересекла прямоугольного окна.
Спустя четверть часа карета въехала во двор двухэтажного палаццо с квадратной башенкой в левом крыле. Негоциант проворно сел в каретной постели, что-то по-русски спросил у путешественника, отчужденно кивнул Джузеппе и первым легко для грузного, двухметрового роста человека выпрыгнул из кареты. За ним последовал Рибас. Двор окружали высокие каменные стены, и как только карета с женщинами въехала в их тень, слуги заперли ворота. Алехо с кем-то разговаривал у крыльца. Женщины вошли в дом через боковую дверь.
Путешественик явно не спешил идти к крыльцу, и через секунду Рибас понял причину: Алехо пожимал руку не кому-нибудь, а священнику македонского полка в Неаполе Антонио Джике. Ошибки быть не могло: курчавая голова, грубые крупные черты лица. Одет священник был в атласные голубые шаровары, заправленные в сапоги, красный матерчатый пояс стягивал толстый живот, рубашка на мощной груди распахнута. Оглянувшись, негоциант что-то крикнул путешественнику, загородил собой низкорослого Джику и оттеснил его внутрь дома. Только после этого Витторио Сулин предложил Рибасу следовать за ним. В передней палаццо налево и направо были завешенные красным сукном проемы в комнаты, но путешественник предложил подняться по каменной лестнице на второй этаж, ввел Рибас в одну из комнат, любезно предложил располагаться отдыхать и оставил подпоручика одного.
Большую часть комнаты занимала кровать с зимними бархатными занавесями. Рибас сбросил накидку, снял парик, придвинул кресло к высокому окну, сел. В окне, на далеком холме виднелось мраморное здание купален герцога тосканского.
Итак, Антонио Джика был давно известен в самнитском полку. Еще кадетом Рибас слыхал, что Антонио – побочный сын генерал-поручика графа Страти. Отчаянный карточный игрок. Поговаривали, что он играет и по-гречески, то есть как Апулос – грек-кавалер при дворе Людовика XIV. Шулерской игрой тот составил себе большое состояние. С тех пор шулерство и стали называть игрой «по-гречески». Однако, Апулос был изобличен и его приговорили к двадцати годам каторги, а Джика проиграл имущество своего отца и был изгнан из дома. Говорили, что он стал лакеем, а это было верхом позора. Потом Антонио каялся перед отцом, пошел служить солдатом в македонский полк, состоящий из албанцев. В это время умер полковой капеллан, и Джика, не в пример прошлым грехам, выказал религиозное рвение, собирал албанцев на молитву, временно занял должность наместника господа в казармах, а через месяц исчез, прихватив с собой полковую кассу.
«Может быть, Антонио теперь поставляет негоцианту италийские подделки? Уж не попал ли я в круг людей вне закона?» Сомнений было много, прошло более получаса, и Джузеппе забеспокоился, выглянул в коридор, где никого не было, и решил спуститься вниз. Из-за красных портьер слышались голоса. Говорили то по-итальянски, – то по-французски. Рибас помедлил: входить или не входить, прислушался и узнал голоса негоцианта и Антонио Джики.
– У меня на побережье много агентов, готовых на все, – говорил Антонио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170