Смерть Князя лишила его всякой помощи…»
В Николаеве Рибас узнал о печальной участи адмирала Марка Войновича. После ряда неудач он был отставлен от службы и уехал на покой в свое Севастопольское поместье. В Николаеве же генерал-майор встретил поставщика материалов для порта Михаила Фалеева. Тот первым делом спросил:
– Верно ли, что Катрин Васильчина ушла в монастырь?
– Верно. Но она успела и уйти из монастыря.
– Бедный Рибопьер! – воскликнул Фалеев.
– Вы о его смерти?
– Да. Но я имею в виду Катрин. Эта женщина приносит несчастья.
– И в первую очередь она обеспечивает их самой себе, – сказал Рибас.
– Мне эта женщина обошлась в сто тысяч.
– У нее есть собственное состояние.
– Это все ее выдумки, – сказал Фалеев. – Мне она представилась польской княгиней, отец которой испанский гранд, а мать – родственница Бурбонов. Впрочем, признаюсь вам, я много бы дал, чтобы увидеть ее сейчас.
– Торопитесь, – отвечал генерал. – Она собралась за границу и, может быть, к отцу-гранду.
Поняв, что заботы гребного флота задержат его на Юге надолго, Рибас поехал в Новоселицу, чтобы, наконец, повидать сына. Сомнения – его ли это сын – иногда одолевали Рибаса, но было поздно выяснять истину. Он вспоминал Айю – сомнения исчезали: «Я буду заботиться о нем, как о сыне».
Карета остановилась у одноэтажного беленого дома, с крыльца которого, приставив ко лбу руку козырьком, смотрела на генерала тетушка Катрин – Анастасия Ивановна.
– Ах, как мы вас ждали, как ждем, как всегда ждать будем! – воскликнула она. Черноволосый мальчик вышиб оконное стекло и босиком подбежал к отцу.
– Ах, боже, стекло, кровь… ты порезался…
Генерал подхватил его на руки, внес в дом, куда принесли кувшин воды, и отец замывал окровавленные ножки сына.
Мише пять лет! Черноглазый мальчик в первую ночь пробрался в спальню отца и уснул, завернувшись в его генеральский мундир. Мечты Мишеньки осуществились: он ходил к реке на охоту с отцом, смотрел, как стреляют из пистолета, а после выстрела вдруг уснул на руках отца.
Они были неразлучны неделю, но дела звали Рибаса в Херсон. Отпуск, давно обещанный, откладывался.
– Не в тягость ли вам мой сын? – спросил генерал у тетушки Катрин.
– Напротив. Жизни без него не представляю теперь, – отвечала Анастасия Ивановна.
– Я человек военный. Всякое может случиться. Знайте, что Мише я оставил в Киевском банке десять тысяч. На учителей. Гувернеров. Вы можете пользоваться деньгами вот по этим документам.
Он вручил ей необходимые бумаги и простился.
Десятого ноября Суворов был назначен главнокомандующим войсками в Екатеринославской губернии и Тавриде. Ему же было поручено строительство крепостей на Юге. В Херсоне шестидесятидвухлетнего генерала-аншефа встречали музыкой, пушками, рядами войск. Александр Васильевич легко выскочил из коляски, пробежал мимо генералов, поклонился воинству, обрушился на штабных:
– Зачем? Я не султан! Заряды беречь. Солдат не морозить.
Рибаса граф обнял со словами:
– До сего дня жил в сумерках. На Юге воспряну.
Смотр войскам был короток. Но в гошпитальных домах командующий задержался надолго.
– Буклей давно нет, а тут грязь хуже пудры!
Из дома, приготовленного для него, велел вынести всю мебель, зеркала, лег на сенник, проспал на нем до начала бала, на котором изящно танцевал, а перед ужином сел в кресло рядом с Рибасом.
– Дочерей ваших, Осип Михайлович, имел счастье видеть и ласкать в Петербурге. Обе, и Соня и Катя, мою Наташу закружили.
Вот уже тринадцать лет генерал-аншеф жил в полном разрыве с женой. Дочь его закончила Смольный институт и была пожалована в фрейлины двора, что Александр Васильевич воспринял как личную беду.
– Ах, ваши дочки умны и прелестны, – продолжал он. – А уж ваша Настасья Ивановна меня очаровала. Я с ней в переписке. Ее милостями жив.
– Каким же образом? – спросил Рибас.
– Помогла мне вызволить дочь из дворца! Я очень доволен. При дворе далеко ли до беды? Там галломаны ее орехами закидают. Она света не знает, а свет обидеть может. Я теперь спокоен. Дочь ввел в дом Дмитрия Хвостова. Сей подполковник и любезный пиит женат на моей племяннице Аграфене Ивановне.
Дочь Суворова Наташа была для многих завидной партией. Рибас спросил:
– Женихи, верно, вашей Наташе покоя не дают?
– И женихи, и поклонники. Я уж было князю Долгорукову дал согласие. Молод. Хорош. Поручиком у меня был. Да он в родстве с графом Салтыковым. Нет, с ними ничего общего не хочу иметь.
Николай Салтыков, отточив свои педагогические таланты на наследнике Павле, какое-то время воспитывал и его сыновей Александра и Константина, а теперь состоял вице-президентом Военной коллегии. Сын его Дмитрий сватался к Наташе, но Салтыковы вдруг отложили свадьбу на два года. Конечно же, они посчитали, что Суворов, требуя отставки Наташи из фрейлин, оскорбил императрицу и, ожидая ее неудовольствия, Николай Салтыков вкупе с Репниным кабинетно интриговали против Александра Васильевича.
– Теперь у «ас в женихах молодой граф Эльмпт! – тонко рассмеялся генерал-аншеф. – Да вот беда – он лютеранского вероисповедания и на дуэлях горяч.
Молодой Эльмпт был выслан из Петербурга за дуэль. Но о главном не сказал Суворов сидящему рядом с ним Рибасу: клан Зубовых по неизвестным причинам противился браку Наташи и горячего дуэлянта.
После приезда Суворова в Херсон совершилось то, чего давно ждал Рибас: его произвели в контр-адмиралы.
– Это справедливо, – сказал Суворов. – Хотя и жаль. Мординов вам житья не даст. Вы для адмиралтейства здешнего – человек сухопутный.
– Я уж пять лет, как при судах, – ответил Рибас.
– А они ваш гребной флот на хлеб и воду посадят, – пророчествовал генерал-аншеф. – Ждите интриг и препонов.
В начале декабря Рибас получил указ от 23 ноября 1792 года: «Контр-адмиралу де Рибасу о необходимости, ввиду доходящих известий о производимости турками морских вооружений, поставить Черноморский гребной флот в исправность и готовность не только к отражению, но и к успешным действиям во вред врагу».
Контр-адмиралу Рибасу было предписано подчиняться вице-адмиралу Мордвинову, а по войскам, на гребной флот назначенным, генерал-аншефу Суворову. Памятуя о том, что в свое время он оказал поддержку опальному при Потемкине Мордвинову, Рибас рассчитывал на дружеский прием, но Николай Семенович принял его официально, из-за стола не встал, руки не подал, смотрел исподлобья.
– В новом чине контр-адмирала я в вашем подчинении, Николай Семенович, – сказал Рибас.
– Как? В чине контр-адмирала? – удивился Мордвинов. – Это что-то несуразное.
Он показал распоряжение Екатерины, где Рибас по-прежнему именовался генерал-майором.
– Это недоразумение, – сказал Рибас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
В Николаеве Рибас узнал о печальной участи адмирала Марка Войновича. После ряда неудач он был отставлен от службы и уехал на покой в свое Севастопольское поместье. В Николаеве же генерал-майор встретил поставщика материалов для порта Михаила Фалеева. Тот первым делом спросил:
– Верно ли, что Катрин Васильчина ушла в монастырь?
– Верно. Но она успела и уйти из монастыря.
– Бедный Рибопьер! – воскликнул Фалеев.
– Вы о его смерти?
– Да. Но я имею в виду Катрин. Эта женщина приносит несчастья.
– И в первую очередь она обеспечивает их самой себе, – сказал Рибас.
– Мне эта женщина обошлась в сто тысяч.
– У нее есть собственное состояние.
– Это все ее выдумки, – сказал Фалеев. – Мне она представилась польской княгиней, отец которой испанский гранд, а мать – родственница Бурбонов. Впрочем, признаюсь вам, я много бы дал, чтобы увидеть ее сейчас.
– Торопитесь, – отвечал генерал. – Она собралась за границу и, может быть, к отцу-гранду.
Поняв, что заботы гребного флота задержат его на Юге надолго, Рибас поехал в Новоселицу, чтобы, наконец, повидать сына. Сомнения – его ли это сын – иногда одолевали Рибаса, но было поздно выяснять истину. Он вспоминал Айю – сомнения исчезали: «Я буду заботиться о нем, как о сыне».
Карета остановилась у одноэтажного беленого дома, с крыльца которого, приставив ко лбу руку козырьком, смотрела на генерала тетушка Катрин – Анастасия Ивановна.
– Ах, как мы вас ждали, как ждем, как всегда ждать будем! – воскликнула она. Черноволосый мальчик вышиб оконное стекло и босиком подбежал к отцу.
– Ах, боже, стекло, кровь… ты порезался…
Генерал подхватил его на руки, внес в дом, куда принесли кувшин воды, и отец замывал окровавленные ножки сына.
Мише пять лет! Черноглазый мальчик в первую ночь пробрался в спальню отца и уснул, завернувшись в его генеральский мундир. Мечты Мишеньки осуществились: он ходил к реке на охоту с отцом, смотрел, как стреляют из пистолета, а после выстрела вдруг уснул на руках отца.
Они были неразлучны неделю, но дела звали Рибаса в Херсон. Отпуск, давно обещанный, откладывался.
– Не в тягость ли вам мой сын? – спросил генерал у тетушки Катрин.
– Напротив. Жизни без него не представляю теперь, – отвечала Анастасия Ивановна.
– Я человек военный. Всякое может случиться. Знайте, что Мише я оставил в Киевском банке десять тысяч. На учителей. Гувернеров. Вы можете пользоваться деньгами вот по этим документам.
Он вручил ей необходимые бумаги и простился.
Десятого ноября Суворов был назначен главнокомандующим войсками в Екатеринославской губернии и Тавриде. Ему же было поручено строительство крепостей на Юге. В Херсоне шестидесятидвухлетнего генерала-аншефа встречали музыкой, пушками, рядами войск. Александр Васильевич легко выскочил из коляски, пробежал мимо генералов, поклонился воинству, обрушился на штабных:
– Зачем? Я не султан! Заряды беречь. Солдат не морозить.
Рибаса граф обнял со словами:
– До сего дня жил в сумерках. На Юге воспряну.
Смотр войскам был короток. Но в гошпитальных домах командующий задержался надолго.
– Буклей давно нет, а тут грязь хуже пудры!
Из дома, приготовленного для него, велел вынести всю мебель, зеркала, лег на сенник, проспал на нем до начала бала, на котором изящно танцевал, а перед ужином сел в кресло рядом с Рибасом.
– Дочерей ваших, Осип Михайлович, имел счастье видеть и ласкать в Петербурге. Обе, и Соня и Катя, мою Наташу закружили.
Вот уже тринадцать лет генерал-аншеф жил в полном разрыве с женой. Дочь его закончила Смольный институт и была пожалована в фрейлины двора, что Александр Васильевич воспринял как личную беду.
– Ах, ваши дочки умны и прелестны, – продолжал он. – А уж ваша Настасья Ивановна меня очаровала. Я с ней в переписке. Ее милостями жив.
– Каким же образом? – спросил Рибас.
– Помогла мне вызволить дочь из дворца! Я очень доволен. При дворе далеко ли до беды? Там галломаны ее орехами закидают. Она света не знает, а свет обидеть может. Я теперь спокоен. Дочь ввел в дом Дмитрия Хвостова. Сей подполковник и любезный пиит женат на моей племяннице Аграфене Ивановне.
Дочь Суворова Наташа была для многих завидной партией. Рибас спросил:
– Женихи, верно, вашей Наташе покоя не дают?
– И женихи, и поклонники. Я уж было князю Долгорукову дал согласие. Молод. Хорош. Поручиком у меня был. Да он в родстве с графом Салтыковым. Нет, с ними ничего общего не хочу иметь.
Николай Салтыков, отточив свои педагогические таланты на наследнике Павле, какое-то время воспитывал и его сыновей Александра и Константина, а теперь состоял вице-президентом Военной коллегии. Сын его Дмитрий сватался к Наташе, но Салтыковы вдруг отложили свадьбу на два года. Конечно же, они посчитали, что Суворов, требуя отставки Наташи из фрейлин, оскорбил императрицу и, ожидая ее неудовольствия, Николай Салтыков вкупе с Репниным кабинетно интриговали против Александра Васильевича.
– Теперь у «ас в женихах молодой граф Эльмпт! – тонко рассмеялся генерал-аншеф. – Да вот беда – он лютеранского вероисповедания и на дуэлях горяч.
Молодой Эльмпт был выслан из Петербурга за дуэль. Но о главном не сказал Суворов сидящему рядом с ним Рибасу: клан Зубовых по неизвестным причинам противился браку Наташи и горячего дуэлянта.
После приезда Суворова в Херсон совершилось то, чего давно ждал Рибас: его произвели в контр-адмиралы.
– Это справедливо, – сказал Суворов. – Хотя и жаль. Мординов вам житья не даст. Вы для адмиралтейства здешнего – человек сухопутный.
– Я уж пять лет, как при судах, – ответил Рибас.
– А они ваш гребной флот на хлеб и воду посадят, – пророчествовал генерал-аншеф. – Ждите интриг и препонов.
В начале декабря Рибас получил указ от 23 ноября 1792 года: «Контр-адмиралу де Рибасу о необходимости, ввиду доходящих известий о производимости турками морских вооружений, поставить Черноморский гребной флот в исправность и готовность не только к отражению, но и к успешным действиям во вред врагу».
Контр-адмиралу Рибасу было предписано подчиняться вице-адмиралу Мордвинову, а по войскам, на гребной флот назначенным, генерал-аншефу Суворову. Памятуя о том, что в свое время он оказал поддержку опальному при Потемкине Мордвинову, Рибас рассчитывал на дружеский прием, но Николай Семенович принял его официально, из-за стола не встал, руки не подал, смотрел исподлобья.
– В новом чине контр-адмирала я в вашем подчинении, Николай Семенович, – сказал Рибас.
– Как? В чине контр-адмирала? – удивился Мордвинов. – Это что-то несуразное.
Он показал распоряжение Екатерины, где Рибас по-прежнему именовался генерал-майором.
– Это недоразумение, – сказал Рибас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170