– Лед пусть скалывают вольнонаемные рабочие! За счет английского купечества!
«При Екатерине все мои «доклады» в одну минуту решил бы я сам, – думал адмирал. – Воистину: этого ли тщедушного человечка так опасаются, так страшатся лучшие умы России, что заговор против него обдумывают, как против ясновидящего Цезаря? Может быть, мне судьбой положено сейчас взять золотую трость и разбить ему голову? Кто он? Тиран? Безумец? Канцелярист, взявшийся не за свое дело? Петр Пален мог бы взять его за шиворот, поднять и выбросить в окно. Двадцать семь лет назад я едва не был втянут в заговор Андреем Разумовским в пользу теперешнего Павла I. Потом чуть ли не год я исколесил всю Европу по его следам. И вот теперь… Каков будет конец?»
– Я вами доволен, – объявил император. – Можете присутствовать при смене караулов и смотрах войск.
Это был знак высшего благорасположения монарха к подданному. Кивком головы Павел отпустил адмирала. Но с этого утра Рибас не знал покоя. Смотреть муштру, шагистику, экзерсиции на пронизанной студеными ветрами Дворцовой площади – было хуже всякой пытки и казни. А неутомимый монарх бегал от роты к роте, выкрикивал команды, офицеры получали от него то «дурака» то «свинью», он становился во фрунт, самозабвенно откинув назад голову «экзерсцировал»…
Дни стояли такие унылые, слепые, без намека на солнце, с ветром без порывов, постоянно треплющем до дрожи, а временами такая щемящая промозглость хватала людей, что Рибас, вернувшись из адмиралтейства домой в карете и на мгновение перед крыльцом оказавшись на стуже беззащитным, не удивился, что в прихожей почувствовал острую боль в ногах, как в давние очаковские времена. Но боль прошла. Лишь испарина не сходила со лба. Он едва добрался до кабинета, но не зашел, чтобы посмотреть почту, а отправился в спальню, послав слугу за Настей.
Когда она пришла, он уж переоделся в шлафрок, натянул до ушей теплый вязаный колпак и лег в алькове на постель, не разобрав ее. Ему постелили. Озноб был велик. Адмирал просил укрыть его чем только можно. Потребовал, чтобы сверху набросили шубу – но согреться никак не мог: лежал, едва дыша в судорогах и не ощущал под наваленной на него тяжестью ледяное тело. Потом начался такой жар, что он лежал под холстиной, а девушка Насти не успевала менять со лба захворавшего быстро сохнувшие повязки и охлаждать их в лохани со льдом.
Ему дали чесночной водки. Он забылся.
Утром лекарь адмиралтейства сказал, что простуда сильна, но больной через два дня встанет. Через два дня Рибас попытался встать и потерял сознание.
Лейб-медик двора сказал, что это последствия лихорадки, дал немецких порошков и больного принялись выпаивать теплыми сливками.
Рибас пришел в себя к вечеру. Явились дочери, и Софья привела двух, знакомых адмиралу молодых людей – Михаила Долгорукова и Ивана Горголи, чтобы развлечь отца. Он предложил играть в карты. Играли у его постели. Адмирал лежал на высоких подушках. Ему везло, как никогда.
После спокойной ночи в ранний утренний час он почему-то весело думал: «Где же незабвенный всенепременный друг Виктор Сулин? Ах, да. Он все-таки сбежал от петербургских нелепостей. Но где же Сильвана? Уехала в Ливорно за итальянским печеньем, как, по слухам, Катрин Васильчина к отцу-гранду в Тульскую губернию?» – он смеялся. Ему виделась Лиза в ее одесском доме. Вместе с братьями Андре и Феликсом она ловила неведомую желтую птицу, которая билась в окна, а Сабир собирал осколки стекла с пола. Потом череда ушедших в мир иной стала являться ему – Эммануил, Потемкин, Екатерина, княжна Тараканова, Суворов, Головатый, Кирьяков, Кес и множество других лиц замелькали в темноте, но долго он видел лишь одно лицо – Айи, а когда и оно стало уплывать, он кричал, но достиг лишь того, что услыхал пение Давиа.
Белозубый фехтовальщик Кумачино шел по склону Везувия впереди матери Ионны-Маргариты и дона Михаила, а наверх вышагивал необычно мрачный Долгоруков и граф Андрей Разумовский хватался за кусты окровавленными руками. Потом в бездне Чесмы тонул Прокопий Акинфович, консул Джон Дик, купец Дофине, Глори Алымова, а на палубе возле пушек стояли Войнович и корсар Поль Джонес…
Он очнулся. Рядом была сиделка-горничная.
– Что со мной? – спросил он слабым голосом.
– Вы уж три дня без памяти.
– Принеси зеркало, – попросил он.
Сиделка повиновалась. Она поставила квадратное зеркало из кабинета на мраморный столик так, чтобы больной мог видеть в нем свое лицо. Вбежала Настя, склонилась над постелью:
– Зачем?!. Ты мне говорил, что так умирал Эммануил…
– А я побреюсь, – улыбнулся он. – Позови цирюльника.
Но не дождался. Сознание ушло во тьму. Ему казалось, что он очнулся через мгновение – но у постели сидел Петр Пален. Вьяве ли это? Спросил тихо:
– Произошло?
– Молчите, – попросил Пален.
Умирающий больше в сознание не приходил. Бред его был несвязным. Но Пален у его постели оставался неотлучно до самого конца и не позволил Насте позвать нового лекаря, сказав, что пришлет своего. Как бы вмешиваясь в их тихий разговор, Рибас сказал в бреду:
– Удача всегда была рядом.
И спустя получас:
– Это легко.
Адмирал де Рибас отошел в мир иной в воскресенье второго декабря в четверть пятого утра.
Лекарь императора, осмотрев тело, сказал:
– Причина смерти – лихорадка и слабое сердце.
После совершения всех положенных обрядов его хоронили в пятницу, седьмого, на следующий день после великого праздника Святого Николая Чудотворца. За гробом шли жена, дочери, молодые офицеры, члены Адмиралтейств коллегии и рота гвардии, присланная императором для отдания почестей. Траурная процессия спустилась на лед Невы, чтобы по нему достичь Васильевского острова, где возле Смоленского кладбища находилось кладбище для иностранцев.
В этот день император Павел с наследником Александром и Кутайсовым были на Невском большом проспекте «при распоряжении по случаю погребения адмирала де Рибаса, отряженных для сего войск». Ужинал Павел в комнате перед садиком Эрмитажа и стол накрыли на 29 кувертов. «В театр взошло всех 305 персон». Смотрели французскую комедию «Исправленная кокетка».
Как и предрекал Рибас Павел I был убит в Михайловском замке 11 марта 1801 года.
Анастасия Рибас обратилась с письмом к новому императору Александру I:
«Всемилостивейший государь расстроенное состояние дел покойного мужа моего адмирала де Рибаса, оставившего слишком 30000 рублей долгу без малейшего имения к удовлетворению побуждают меня всеподданейше Ваше императорское Величество просить о заплате оного. Беспрерывные упражнения по службе и весьма отдаленные разъезды в течение 26 лет были конечно главными виновниками сего долгу а потому и подают мне решительную надежду что Ваше Императорское Величество соизволит воззреть на всеподданейшее прошение мое с тем отеческим попечением которыми удостаиваете усердную и отличную службу всех подданных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170