Суворов сидел на скамейке в молодом саду перед домом, что-то писал.
– Вернулись? Что на море?
– Посты до Овидиополя исправны. Одно беспокоит: на столько верст по берегу от Очакова до Днестра нет ни одного укрепления. А в Хаджибейской бухте отличное место для причалов и батарей.
– Какие батареи, когда я скоро в долговую тюрьму буду заключен! – воскликнул генерал-аншеф. – Вот, взгляните, что я императрице пишу.
Рибас прочитал: «Милостивейшая Государыня! Ваше Императорское Величество всеподданейше прошу: Высочайше повелеть меня, по здешней тишине, уволить волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию с оставлением мне нынешнего содержания из Высокомонаршьего милосердия».
Начальник канцелярии Суворова Курис стоял рядом ни жив ни мертв.
– Не слишком ли коротко? – осторожно спросил Рибас.
– А я и Платону написал, – сказал генерал-аншеф. – Паспорт у него на выезд прошу.
Обращение к Зубову дошло до адресата. Фаворит сказал императрице:
– Крепости приказали на Юге строить. А денег графу не шлем. Он с отчаяния просит разжаловать его в волонтеры.
Екатерина вызвала Базиля Попова, служившего при ней секретарем, дала рескрипт об отпуске денежных сумм. На июльском балу Суворов танцевал русскую вприсядку. Свободен!
О предложении Рибаса Александр Васильевич не забыл: прислал на контр-адмиральскую бригантину полковника Ферстера и де Волана.
– На Хаджибейском берегу для ста двадцати пушек место найдется? – спросил Ферстер.
– Любому количеству батарей отличные места имеются, – отвечал Рибас.
– Граф приказал место для крепости поискать.
Де Волан тем временем наблюдал за погрузкой на судне своей канцелярии. Суворов решил вести дело с размахом: инженеры должны были составить планы новой крепости с гарнизоном в две тысячи гренадер, и на другой день бригантина «Благовещенье» вошла в Хаджибейский залив, и начались споры Ферстера с де Воланом: где лучше ставить крепость, где насыпать валы, как устраивать батареи. В конце концов, место определили и де Волан усадил своих помощников за чертежи.
Но через несколько дней сухим путем от Суворова прискакал курьер: денег из Петербурга все не слали, и граф приказал де Волану отправиться в столицу.
В свою очередь Мордвинов предписал Рибасу исследовать глубины Очаковского берега. В рапортах вице-адмиралу Рибас обращался к нему нарочито витиевато, длинно, а сами рапорты были коротки:
«11 августа 1793 года. Карту от залива Святого Николая до устья реки Березани с промерами глубин, сделанную посылаемым от меня мичманом Медведевым, Вашему превосходительству представить честь имею».
– Последствий отправления этой карты Рибас никак не мог предвидеть. Мордвинов прибыл под Очаков на яхте, которую вел Павел Пустошкин, недавно произведенный в контр-адмиралы, взошел на палубу рибасовой бригантины, осмотрел окрестные дали и объявил:
– Здесь, при Очаковской поверженной крепости, будем строить порт и город.
– Лучшего места не найти, – согласился Пустошкин.
Рибас осмелился возражать:
– Мы укрепляем Кинбурн. Зачем же рядом еще одну крепость возводить, строить порт? Александр Васильевич решил ставить крепость на две тысячи гренадер при Хаджибее.
– Это его дело, – отмахнулся Мордвинов.
– Но разве не резон и порт строить под защитой его пушек?
Мордвинов затопал ногами и закричал:
– Я старше вас по чину, генерал-майор! Предписываю слушать и исполнять.
Рибас покачал головой и сказал твердо:
– Ваше начинание лишено смысла.
Мордвинов задохнулся от возмущения, грузно побежал к трапу, на ходу кричал, что напишет обо всем Платону Александровичу.
Так началась новая, имеющая далекие перспективы, распря. Суворов, узнав о намерениях Мордвинова, сказал:
– За строительство крепостей на Юге отвечаю я. Мне места им определять.
Но, видно, разногласия стали известны в Петербурге, и в сентябре Зубов сообщил, что Ее Величество позволить благоволила приехать в Петербург Мордвинову и Рибасу. Суворов напутствовал контр-адмирала. Своему поверенному в Петербурге Дмитрию Хвостову написал: «Осип Михайлович де Рибас – мой истинный друг, и посему ему от вас вера. Будет скоро в Петербурге». Когда Рибас уехал, генерал-аншеф снова напомнил Хвостову: «Ныне у Вас Осип Михайлович, с ним будьте весьма откровенны: он мудрый и мой верный друг».
8. С миллионом в Петербурге
1792 – 1793
Если раньше, проезжая города империи, Рибас не преминул бы остановиться у Каховского в Екатеринославе, завернуть в Киев, по старой памяти навестить родственников Демидова в Москве, а при случае побывать у Алексея Орлова, своего российского крестного, то теперь он никуда не заезжал, не сиживал у губернаторов за ломберами, не флиртовал с провинциальными барышнями. Он ночевал у знакомых полковых командиров, а утром экипаж с тройкой лошадей уносил его прочь.
Причиной столь скорой езды в Петербург не были начавшиеся в сентябре торжества в честь мира с Портой – контр-адмирал мог на них успеть. Он, может быть, впервые, просто торопился домой после столь долгого отсутствия. Впрочем, он не обольщался: каждая поездка в столицу осложняла его жизнь, обеспечивала постоянную толику неприятностей. «Что на этот раз?» – думал он.
О его приезде в доме были уведомлены. В вестибюле ждали слуги. Настя выпорхнула из своих покоев и поразила адмирала своей прической: над смуглым живым лицом с веселыми глазами покоилась высокая копна рыжеватых волос с гнездами драгоценностей в несколько ярусов. Челядь кланялась, припадала к руке. Секретарь Хозиков спускался от Бецкого и уже на лестнице вещал:
– Балтика обнимает адмиралов Черноморья. Все вниз – приветствовать героя.
За дочерьми послали в Смольный. Адмирал развернул штуку атласа, тканного золотом, накинул материю на плечи дочерей:
– Чтоб на балах первыми быть.
Девочки по-английски приседали, держались серьезно. Скромные платья воспитанниц дополнялись модными половинчатыми чулками – спереди желтые, сзади черные.
– Каковы успехи? – поинтересовался отец.
– Софья недавно пела в опере с кадетами. Катя танцевала в балете, – ответила мать.
– На торжество мира я была в свите Богини-победительницы, – похвастала Софья.
– А во время шествия у тебя корона на бок съехала, – сказала Катя.
Условились, что обедать будут у Бецкого, наверху, как в прежние времена, и адмирал остался наедине с женой.
– Как Иван Иванович?
– Ах, увидишь.
– Чем живут в Петербурге?
– Страхом. Повсюду ищут вольтерьянцев и масонов.
– Что же их искать? В Петербурге все дворяне – масоны.
– А теперь все открещиваются! Началось с книги Радищева.
– Я ведь тоже масон, – посмеивался адмирал.
– Ты зря так легко к этому относишься, – она села на софу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
– Вернулись? Что на море?
– Посты до Овидиополя исправны. Одно беспокоит: на столько верст по берегу от Очакова до Днестра нет ни одного укрепления. А в Хаджибейской бухте отличное место для причалов и батарей.
– Какие батареи, когда я скоро в долговую тюрьму буду заключен! – воскликнул генерал-аншеф. – Вот, взгляните, что я императрице пишу.
Рибас прочитал: «Милостивейшая Государыня! Ваше Императорское Величество всеподданейше прошу: Высочайше повелеть меня, по здешней тишине, уволить волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию с оставлением мне нынешнего содержания из Высокомонаршьего милосердия».
Начальник канцелярии Суворова Курис стоял рядом ни жив ни мертв.
– Не слишком ли коротко? – осторожно спросил Рибас.
– А я и Платону написал, – сказал генерал-аншеф. – Паспорт у него на выезд прошу.
Обращение к Зубову дошло до адресата. Фаворит сказал императрице:
– Крепости приказали на Юге строить. А денег графу не шлем. Он с отчаяния просит разжаловать его в волонтеры.
Екатерина вызвала Базиля Попова, служившего при ней секретарем, дала рескрипт об отпуске денежных сумм. На июльском балу Суворов танцевал русскую вприсядку. Свободен!
О предложении Рибаса Александр Васильевич не забыл: прислал на контр-адмиральскую бригантину полковника Ферстера и де Волана.
– На Хаджибейском берегу для ста двадцати пушек место найдется? – спросил Ферстер.
– Любому количеству батарей отличные места имеются, – отвечал Рибас.
– Граф приказал место для крепости поискать.
Де Волан тем временем наблюдал за погрузкой на судне своей канцелярии. Суворов решил вести дело с размахом: инженеры должны были составить планы новой крепости с гарнизоном в две тысячи гренадер, и на другой день бригантина «Благовещенье» вошла в Хаджибейский залив, и начались споры Ферстера с де Воланом: где лучше ставить крепость, где насыпать валы, как устраивать батареи. В конце концов, место определили и де Волан усадил своих помощников за чертежи.
Но через несколько дней сухим путем от Суворова прискакал курьер: денег из Петербурга все не слали, и граф приказал де Волану отправиться в столицу.
В свою очередь Мордвинов предписал Рибасу исследовать глубины Очаковского берега. В рапортах вице-адмиралу Рибас обращался к нему нарочито витиевато, длинно, а сами рапорты были коротки:
«11 августа 1793 года. Карту от залива Святого Николая до устья реки Березани с промерами глубин, сделанную посылаемым от меня мичманом Медведевым, Вашему превосходительству представить честь имею».
– Последствий отправления этой карты Рибас никак не мог предвидеть. Мордвинов прибыл под Очаков на яхте, которую вел Павел Пустошкин, недавно произведенный в контр-адмиралы, взошел на палубу рибасовой бригантины, осмотрел окрестные дали и объявил:
– Здесь, при Очаковской поверженной крепости, будем строить порт и город.
– Лучшего места не найти, – согласился Пустошкин.
Рибас осмелился возражать:
– Мы укрепляем Кинбурн. Зачем же рядом еще одну крепость возводить, строить порт? Александр Васильевич решил ставить крепость на две тысячи гренадер при Хаджибее.
– Это его дело, – отмахнулся Мордвинов.
– Но разве не резон и порт строить под защитой его пушек?
Мордвинов затопал ногами и закричал:
– Я старше вас по чину, генерал-майор! Предписываю слушать и исполнять.
Рибас покачал головой и сказал твердо:
– Ваше начинание лишено смысла.
Мордвинов задохнулся от возмущения, грузно побежал к трапу, на ходу кричал, что напишет обо всем Платону Александровичу.
Так началась новая, имеющая далекие перспективы, распря. Суворов, узнав о намерениях Мордвинова, сказал:
– За строительство крепостей на Юге отвечаю я. Мне места им определять.
Но, видно, разногласия стали известны в Петербурге, и в сентябре Зубов сообщил, что Ее Величество позволить благоволила приехать в Петербург Мордвинову и Рибасу. Суворов напутствовал контр-адмирала. Своему поверенному в Петербурге Дмитрию Хвостову написал: «Осип Михайлович де Рибас – мой истинный друг, и посему ему от вас вера. Будет скоро в Петербурге». Когда Рибас уехал, генерал-аншеф снова напомнил Хвостову: «Ныне у Вас Осип Михайлович, с ним будьте весьма откровенны: он мудрый и мой верный друг».
8. С миллионом в Петербурге
1792 – 1793
Если раньше, проезжая города империи, Рибас не преминул бы остановиться у Каховского в Екатеринославе, завернуть в Киев, по старой памяти навестить родственников Демидова в Москве, а при случае побывать у Алексея Орлова, своего российского крестного, то теперь он никуда не заезжал, не сиживал у губернаторов за ломберами, не флиртовал с провинциальными барышнями. Он ночевал у знакомых полковых командиров, а утром экипаж с тройкой лошадей уносил его прочь.
Причиной столь скорой езды в Петербург не были начавшиеся в сентябре торжества в честь мира с Портой – контр-адмирал мог на них успеть. Он, может быть, впервые, просто торопился домой после столь долгого отсутствия. Впрочем, он не обольщался: каждая поездка в столицу осложняла его жизнь, обеспечивала постоянную толику неприятностей. «Что на этот раз?» – думал он.
О его приезде в доме были уведомлены. В вестибюле ждали слуги. Настя выпорхнула из своих покоев и поразила адмирала своей прической: над смуглым живым лицом с веселыми глазами покоилась высокая копна рыжеватых волос с гнездами драгоценностей в несколько ярусов. Челядь кланялась, припадала к руке. Секретарь Хозиков спускался от Бецкого и уже на лестнице вещал:
– Балтика обнимает адмиралов Черноморья. Все вниз – приветствовать героя.
За дочерьми послали в Смольный. Адмирал развернул штуку атласа, тканного золотом, накинул материю на плечи дочерей:
– Чтоб на балах первыми быть.
Девочки по-английски приседали, держались серьезно. Скромные платья воспитанниц дополнялись модными половинчатыми чулками – спереди желтые, сзади черные.
– Каковы успехи? – поинтересовался отец.
– Софья недавно пела в опере с кадетами. Катя танцевала в балете, – ответила мать.
– На торжество мира я была в свите Богини-победительницы, – похвастала Софья.
– А во время шествия у тебя корона на бок съехала, – сказала Катя.
Условились, что обедать будут у Бецкого, наверху, как в прежние времена, и адмирал остался наедине с женой.
– Как Иван Иванович?
– Ах, увидишь.
– Чем живут в Петербурге?
– Страхом. Повсюду ищут вольтерьянцев и масонов.
– Что же их искать? В Петербурге все дворяне – масоны.
– А теперь все открещиваются! Началось с книги Радищева.
– Я ведь тоже масон, – посмеивался адмирал.
– Ты зря так легко к этому относишься, – она села на софу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170