На протяжении многих лет эти трое неотлучно находились возле стареющего понтифекса, помогая ему — или руководя им — в решении самых важных вопросов.
В последнее время для всех и каждого стало очевидным, что именно они, а не кто-либо из верховных чиновников понтифекса и даже, возможно, не сам понтифекс являются реальными носителями власти в правительстве Лабиринта. Сегодня ни у кого из тех, кто взирал на их властные позы и начальственное выражение лиц, в этом не осталось ни малейшего сомнения.
Но на церемонии присутствовали и трое верховных министров двора понтифекса. С мрачным, почти зловещим видом они сгрудились слева от изголовья умирающего, словно пытались противостоять трио, расположившемуся с другой стороны: Орвик Сарпед, министр внешних сношений; Сегамор, личный секретарь понтифекса, и Кай Канамат, главный спикер понтифексата. Эти люди занимали свои посты с незапамятных времен, и все трое уже достигли глубокой старости. Самым дряхлым из них был Кай Канамат; глядя на его, казалось, вот-вот готовую порваться высохшую кожу, из-под которой выпирали хрупкие кости, можно было подумать, что он мумифицировался заживо.
Некогда они, а не окружившие позднее Пранкипина маги были здесь истинными носителями власти. Но то время давно минуло. Вне всякого сомнения, все они были бы рады расстаться со своими обязанностями и кануть в безвестность покоя, как только душа Пранкипина расстанется с телом.
В комнате находились также два личных врача понтифекса, Баэргакс Воур Айязский и Гелен Гимайл. Для них время славы также заканчивалось.
Никогда больше не придется им требовать от бюрократов Лабиринта благодарности за свое умение поддерживать и продлевать жизнь понтифекса. Император уже перешел ту грань, до которой их искусство еще могло помочь ему; близилась неизбежная смена администрации Лабиринта, и всем, кто прижился в ее закоулках, предстояло их покинуть. И сейчас, находясь почти буквально в тени троих магов, Баэргакс Воур и Гелен Гимайл были похожи на опустевшие стручки; они исчерпали свое умение и вот-вот должны были лишиться своих полномочий.
Что же касается самого понтифекса, то он лежал неподвижно, закрыв глаза, похожий на собственное восковое изваяние, в то время как самые мощные столпы власти Маджипура готовились совершить то, что, как они страстно надеялись, будет воспринято как последнее выражение преданности и почтения верховному властителю.
За дверью спальни понтифекса, в вестибюле, они организовали процессию. Возглавил ее, конечно, лорд Конфалюм в парадном облачении и с короной Горящей Звезды на голове, на шаг позади него вошел Верховный канцлер герцог Олджеббин, а за ним бок о бок еще двое высших советников, Сирифорн и Гонивол.
Место следом за ними отводилось иерарху Маркатейну, представлявшему Хозяйку Острова Сна — третью из Властей царства; далее шествовал прокуратор Дантирия Самбайл, сопровождаемый принцем Корсибаром и герцогом Кантеверелом Байлемунским. И лишь после того, как все войдут в комнату, в дверях должен был появиться принц Престимион.
С самого утра досужие языки перемалывали предложенный порядок следования: почему сначала входят Корсибар и все остальные и лишь после них — Престимион. Но протокол не дозволял ничего иного. Все предшествовавшие Престимиону занимали высокие посты в государстве; исключение составлял лишь Корсибар, но он был сыном короналя. Престимион же не относился к числу важных должностных лиц и еще не был официально провозглашен преемником на троне. Таким образом, он на сегодня был всего лишь одним из многочисленных принцев Замковой горы; его власть и авторитет пока что принадлежали будущему.
Был подан сигнал заходить. Конфалюм шагнул вперед, а за ним герцог Олджеббин и остальные в условленном порядке. Но, когда высшие лица империи, демонстрируя свою покорность повелителю, благословляя его и одновременно ожидая его благословения, один за другим опускались на колени у ложа императора, произошло загадочное для всех событие. Когда перед понтифексом остановился Корсибар, веки лежавшего затрепетали и глаза раскрылись. На лице старика явственно отразилось волнение. Пальцы его левой руки, лежавшей поверх одеяла, затрепетали, он, казалось, попытался пошевелиться, даже сесть, а с онемевших губ сорвался громкий нечленораздельный звук.
А затем, к всеобщему изумлению, рука старца чрезвычайно медленно оторвалась от одеяла, скрюченные пальцы разошлись в стороны, и изможденная, почти бесплотная кисть, дрожа, потянулась к Корсибару.
Принц замер, растерянно глядя на монарха. А старый Пранкипин издал еще один, более низкий, звук, больше напоминавший удивительно долгий стон. Создавалось впечатление, что он хочет взять Корсибара за руку, но не в силах до нее дотянуться. В течение поразительно длинного мгновения судорожно дергающаяся рука, похожая на птичью лапу, ощупывала воздух, отчаянно пытаясь достать до Корсибара, а затем бессильно упала обратно. Глаза понтифекса подернулись пеленой и закрылись; старик опять лежал в постели неподвижно и дышал настолько тихо, что невозможно было определить, жив ли он еще.
В комнате поднялась суматоха.
Престимион, ожидавший в дверях спальни своей очереди войти, с удивлением смотрел, как с одной стороны к ложу бросились трое магов, а с другой навстречу им метнулись двое врачей и как все пятеро, почти соприкасаясь головами, низко склонились над старым императором. Каждый что-то бормотал на специфическом жаргоне своей профессии.
— Они задушат его своим вниманием, — пробормотал Престимион, обращаясь к графу Ираму Норморкскому, когда консилиум у кровати умирающего достиг наивысшего накала. Он слышал, как маги отчаянно стучали амулетами и с паникой в голосах декламировали заклинания, а врачи тем временем, похоже, пытались отодвинуть волшебников в сторону. В этом они все же преуспели, и один из них поднес к губам понтифекса склянку с каким-то голубоватым снадобьем.
Затем кризис, похоже, миновал, возможно, благодаря лекарствам, а возможно, и заклинаниям — кто мог утверждать наверняка? Волшебники и врачи медленно отступили от кровати. Понтифекс вновь погрузился в глубины беспамятства.
Варимаад Клайн, волшебник-гэйрог, жестом бесцеремонно приказал Престимиону войти в комнату.
Точно так же, как и те, кто вошел ранее, принц опустился на колени, приветствовал понтифекса положенным ритуальным знаком и замер, почти со страхом ожидая, что старик вновь очнется и потянется теперь уже к нему.
Но Пранкипин не двигался. Престимион склонился еще ниже и прислушался к слабым звукам хриплого и неровного дыхания; затем пробормотал слова благословения. Пранкипин не отвечал. Его глаза под опущенными веками оставались неподвижными;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
В последнее время для всех и каждого стало очевидным, что именно они, а не кто-либо из верховных чиновников понтифекса и даже, возможно, не сам понтифекс являются реальными носителями власти в правительстве Лабиринта. Сегодня ни у кого из тех, кто взирал на их властные позы и начальственное выражение лиц, в этом не осталось ни малейшего сомнения.
Но на церемонии присутствовали и трое верховных министров двора понтифекса. С мрачным, почти зловещим видом они сгрудились слева от изголовья умирающего, словно пытались противостоять трио, расположившемуся с другой стороны: Орвик Сарпед, министр внешних сношений; Сегамор, личный секретарь понтифекса, и Кай Канамат, главный спикер понтифексата. Эти люди занимали свои посты с незапамятных времен, и все трое уже достигли глубокой старости. Самым дряхлым из них был Кай Канамат; глядя на его, казалось, вот-вот готовую порваться высохшую кожу, из-под которой выпирали хрупкие кости, можно было подумать, что он мумифицировался заживо.
Некогда они, а не окружившие позднее Пранкипина маги были здесь истинными носителями власти. Но то время давно минуло. Вне всякого сомнения, все они были бы рады расстаться со своими обязанностями и кануть в безвестность покоя, как только душа Пранкипина расстанется с телом.
В комнате находились также два личных врача понтифекса, Баэргакс Воур Айязский и Гелен Гимайл. Для них время славы также заканчивалось.
Никогда больше не придется им требовать от бюрократов Лабиринта благодарности за свое умение поддерживать и продлевать жизнь понтифекса. Император уже перешел ту грань, до которой их искусство еще могло помочь ему; близилась неизбежная смена администрации Лабиринта, и всем, кто прижился в ее закоулках, предстояло их покинуть. И сейчас, находясь почти буквально в тени троих магов, Баэргакс Воур и Гелен Гимайл были похожи на опустевшие стручки; они исчерпали свое умение и вот-вот должны были лишиться своих полномочий.
Что же касается самого понтифекса, то он лежал неподвижно, закрыв глаза, похожий на собственное восковое изваяние, в то время как самые мощные столпы власти Маджипура готовились совершить то, что, как они страстно надеялись, будет воспринято как последнее выражение преданности и почтения верховному властителю.
За дверью спальни понтифекса, в вестибюле, они организовали процессию. Возглавил ее, конечно, лорд Конфалюм в парадном облачении и с короной Горящей Звезды на голове, на шаг позади него вошел Верховный канцлер герцог Олджеббин, а за ним бок о бок еще двое высших советников, Сирифорн и Гонивол.
Место следом за ними отводилось иерарху Маркатейну, представлявшему Хозяйку Острова Сна — третью из Властей царства; далее шествовал прокуратор Дантирия Самбайл, сопровождаемый принцем Корсибаром и герцогом Кантеверелом Байлемунским. И лишь после того, как все войдут в комнату, в дверях должен был появиться принц Престимион.
С самого утра досужие языки перемалывали предложенный порядок следования: почему сначала входят Корсибар и все остальные и лишь после них — Престимион. Но протокол не дозволял ничего иного. Все предшествовавшие Престимиону занимали высокие посты в государстве; исключение составлял лишь Корсибар, но он был сыном короналя. Престимион же не относился к числу важных должностных лиц и еще не был официально провозглашен преемником на троне. Таким образом, он на сегодня был всего лишь одним из многочисленных принцев Замковой горы; его власть и авторитет пока что принадлежали будущему.
Был подан сигнал заходить. Конфалюм шагнул вперед, а за ним герцог Олджеббин и остальные в условленном порядке. Но, когда высшие лица империи, демонстрируя свою покорность повелителю, благословляя его и одновременно ожидая его благословения, один за другим опускались на колени у ложа императора, произошло загадочное для всех событие. Когда перед понтифексом остановился Корсибар, веки лежавшего затрепетали и глаза раскрылись. На лице старика явственно отразилось волнение. Пальцы его левой руки, лежавшей поверх одеяла, затрепетали, он, казалось, попытался пошевелиться, даже сесть, а с онемевших губ сорвался громкий нечленораздельный звук.
А затем, к всеобщему изумлению, рука старца чрезвычайно медленно оторвалась от одеяла, скрюченные пальцы разошлись в стороны, и изможденная, почти бесплотная кисть, дрожа, потянулась к Корсибару.
Принц замер, растерянно глядя на монарха. А старый Пранкипин издал еще один, более низкий, звук, больше напоминавший удивительно долгий стон. Создавалось впечатление, что он хочет взять Корсибара за руку, но не в силах до нее дотянуться. В течение поразительно длинного мгновения судорожно дергающаяся рука, похожая на птичью лапу, ощупывала воздух, отчаянно пытаясь достать до Корсибара, а затем бессильно упала обратно. Глаза понтифекса подернулись пеленой и закрылись; старик опять лежал в постели неподвижно и дышал настолько тихо, что невозможно было определить, жив ли он еще.
В комнате поднялась суматоха.
Престимион, ожидавший в дверях спальни своей очереди войти, с удивлением смотрел, как с одной стороны к ложу бросились трое магов, а с другой навстречу им метнулись двое врачей и как все пятеро, почти соприкасаясь головами, низко склонились над старым императором. Каждый что-то бормотал на специфическом жаргоне своей профессии.
— Они задушат его своим вниманием, — пробормотал Престимион, обращаясь к графу Ираму Норморкскому, когда консилиум у кровати умирающего достиг наивысшего накала. Он слышал, как маги отчаянно стучали амулетами и с паникой в голосах декламировали заклинания, а врачи тем временем, похоже, пытались отодвинуть волшебников в сторону. В этом они все же преуспели, и один из них поднес к губам понтифекса склянку с каким-то голубоватым снадобьем.
Затем кризис, похоже, миновал, возможно, благодаря лекарствам, а возможно, и заклинаниям — кто мог утверждать наверняка? Волшебники и врачи медленно отступили от кровати. Понтифекс вновь погрузился в глубины беспамятства.
Варимаад Клайн, волшебник-гэйрог, жестом бесцеремонно приказал Престимиону войти в комнату.
Точно так же, как и те, кто вошел ранее, принц опустился на колени, приветствовал понтифекса положенным ритуальным знаком и замер, почти со страхом ожидая, что старик вновь очнется и потянется теперь уже к нему.
Но Пранкипин не двигался. Престимион склонился еще ниже и прислушался к слабым звукам хриплого и неровного дыхания; затем пробормотал слова благословения. Пранкипин не отвечал. Его глаза под опущенными веками оставались неподвижными;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171