— Раньше он бросал все дела, получив мое приглашение. Я всегда думала о нем как о первом из союзников, как о поверенном моих сокровенных тайн. Неужели теперь, когда Корсибар стал королем, что-то изменилось?
— Может быть, и нет. И скорее всего, нет. Я думаю, что су-сухирис предан вам так же, как и прежде, но именно в этот момент на самом деле слишком углубился в свою магию и не мог пойти на риск прервать заклинание. Надеюсь, что дело обстоит именно так; ведь иной вариант не пойдет на пользу ни ему, ни, самое главное, вам. Конечно, при таком количестве дыма и с такими непонятными песнями можно высвободить из-под земли полсотни ужасных демонов или вызвать чуму и засуху на дюжине континентов размером с Алханроэль… Но я должна признаться вам, госпожа, что никогда не любила ни вашего су-сухириса, ни кого-либо из этих голосистых магов вообще. Они пугают меня. А он в особенности. Он кажется мне холодным и опасным.
— Что он холоден, это верно. Все его соплеменники таковы. Но опасный? Он мой друг, Мелитирра. Он, насколько я знаю, с искренней добросовестностью служит мне и подсказывает разумную линию поведения, Я полностью доверяю ему.
При этих словах послышался стук в дверь.
— А вот и он, наверно. Вот видите? Он пришел, как только освободился.
Действительно, это пришел Санибак-Тастимун. Он рассыпался в извинениях за свою задержку и его опоздание и стал умолять леди Тизмет о прощении. Причем говорилось все это в не свойственной двухголовому магу униженной манере, отчего Тизмет сама почувствовала неловкость. Он был занят, сказал волшебник, созданием пророчества на весь первый год правления короналя, великого оракула, который сможет послужить ориентиром для политики короналя. В заклинаниях участвовали все придворные геоманты и прорицатели, обряд нельзя было бы прервать, даже если бы пришел сам корональ; в противном случае королевству мог быть нанесен величайший вред.
— Ну и прекрасно, — не выказывая внешне облегчения, которое испытала, сказала Тизмет. — Так и должно быть; полагаю, было бы неразумно требовать, чтобы мои дела рассматривались прежде государственных. Но теперь, Санибак-Тастимун, вы освободились и располагаете временем, чтобы немного поговорить со мной?
— Я полностью в вашем распоряжении, госпожа.
— В таком случае, скажите: вы помните тот сон, который я видела в Лабиринте, о двух тронах в тронном зале?
— Конечно.
— На днях я видела, как лорд Корсибар входил в этот зал — видимо, в первый раз после возвращения в Замок — и сел на трон, как если бы желал примериться к нему. Я вошла следом за ним. Мы говорили немного о том, что он стал королем, о той радости, которую принесло с собой это событие. А потом я рассказала ему о моем сне, о втором троне, который он сам приказал мне занять. Он слышал меня, но по тому, как он держался, я увидела, что он даже не хочет сделать вид, будто придает моим словам какое-то значение. Он никак их не прокомментировал, лишь заметил вскользь, что человек может увидеть во сне много всякой всячины. Потом я попросила его позволить мне самой посидеть на троне, на что он ответил, что это невозможно, и мы вышли из зала. Что вы скажете на это, Санибак-Тастимун?
— Только корональ может сидеть на троне короналя, госпожа. Это древнейшая традиция.
— Никто бы не знал об этом, только он и я. У нас с Корсибаром одна плоть, Санибак-Тастимун. Мы девять месяцев, обвившись вокруг друг друга, прожили в животе матери. Конечно, он мог позволить…
— Это было бы кощунством. Не может быть никаких сомнений, он был бы рад позволить вам это, но побоялся, и по очень веским причинам.
— Да. Он сам сказал мне насчет кощунства. Но оставим это. Почему же тогда он игнорирует мой сон о втором троне?
— Что вы хотите этим сказать, госпожа?
— Неужели я не должна иметь никакого властного положения в королевстве? С момента нашего возвращения из Лабиринта об этом не было сказано ни единого слова. Я все та же леди Тизмет и не имею никакого иного титула или ранга; различие лишь в том, что я, в прошлом дочь короналя, являюсь теперь сестрой следующего короналя. Но сама по себе я никто и ничто. И корональ ни разу за это время даже не поинтересовался моим мнением по поводу государственных дел, хотя постоянно советовался со мной в первые несколько дней после того, как пришел к власти.
— Возможно, это временное явление?
— Нет. Теперь он обращается только к мужчинам из своего окружения. Санибак-Тастимун, вы когда-то сказали мне, что на мне есть печать будущего величия. Вы повторили мне эти же слова, когда истолковывали мой сон в Лабиринте. Что мог означать второй трон из моего сна, если не то, что меня ждет высокое положение?
Су-сухирис слушал ее с непроницаемым видом, свойственным существам его расы.
— Когда я в Лабиринте истолковывал ваш сон, — сказал он, пристально взглянув на принцессу, — то предупредил вас, что не следует трактовать его слишком буквально. Я сказал, что в создании нового короля может быть не меньше величия, чем в том, чтобы самому носить корону. Ваш брат не был бы сегодня короналем, если бы вы не сыграли ту роль, которая была под силу только вам: убедили его. И вы и я, мы оба знаем об этом.
— И это все, что у меня будет? Знание, что я помогла Корсибару взойти на трон, и ничего более? И в моих руках не будет никакой власти, я не буду занимать никакого поста в правительстве? До самого конца жизни — скучать в безделье и утешаться когда-то сыгранной ролью?
— Мы обсуждали все это в Лабиринте, моя госпожа. Вы совершили ряд поступков, значение которых поистине не поддается оценке, и Корсибар стал королем. — Су-сухирис смотрел на нее спокойно, почти безразлично. — Я просто не знаю, госпожа, что еще сказать вам.
— Вы что, потеряли дар речи?
Санибак-Тастимун ответил ей двойной улыбкой, исполненной, как могло показаться, затаенной иронии.
— Помогите мне, Санибак-Тастимун. У меня сильный разум и крепкая воля.
Я живу не для того, чтобы быть простым украшением для кого-то или чего-то. Я чувствую, что заслуживаю места в новом правительстве. Помогите мне добиться этого.
Жест, который сделал су-сухирис в ответ на эти слова, был равносилен пожатию плечами у человека: он втянул свою длинную раздвоенную шею глубоко в грудную клетку и повернул шестипалые ладони внутрь. Его глаза, напоминающие четыре сверкающих изумруда, стали как никогда непроницаемыми.
— Госпожа, ведь королем является Корсибар, а не я. Именно он решает и осуществляет все назначения. А то, о чем вы просите, противоречит всем традициям и обычаям.
— Несомненно. Но не в большей степени, чем коронование Корсибара. Поговорите с ним. Сообщите ему о моем желании. Посоветуйте ему согласиться на это. Вы можете сказать это ему, и он послушает вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Может быть, и нет. И скорее всего, нет. Я думаю, что су-сухирис предан вам так же, как и прежде, но именно в этот момент на самом деле слишком углубился в свою магию и не мог пойти на риск прервать заклинание. Надеюсь, что дело обстоит именно так; ведь иной вариант не пойдет на пользу ни ему, ни, самое главное, вам. Конечно, при таком количестве дыма и с такими непонятными песнями можно высвободить из-под земли полсотни ужасных демонов или вызвать чуму и засуху на дюжине континентов размером с Алханроэль… Но я должна признаться вам, госпожа, что никогда не любила ни вашего су-сухириса, ни кого-либо из этих голосистых магов вообще. Они пугают меня. А он в особенности. Он кажется мне холодным и опасным.
— Что он холоден, это верно. Все его соплеменники таковы. Но опасный? Он мой друг, Мелитирра. Он, насколько я знаю, с искренней добросовестностью служит мне и подсказывает разумную линию поведения, Я полностью доверяю ему.
При этих словах послышался стук в дверь.
— А вот и он, наверно. Вот видите? Он пришел, как только освободился.
Действительно, это пришел Санибак-Тастимун. Он рассыпался в извинениях за свою задержку и его опоздание и стал умолять леди Тизмет о прощении. Причем говорилось все это в не свойственной двухголовому магу униженной манере, отчего Тизмет сама почувствовала неловкость. Он был занят, сказал волшебник, созданием пророчества на весь первый год правления короналя, великого оракула, который сможет послужить ориентиром для политики короналя. В заклинаниях участвовали все придворные геоманты и прорицатели, обряд нельзя было бы прервать, даже если бы пришел сам корональ; в противном случае королевству мог быть нанесен величайший вред.
— Ну и прекрасно, — не выказывая внешне облегчения, которое испытала, сказала Тизмет. — Так и должно быть; полагаю, было бы неразумно требовать, чтобы мои дела рассматривались прежде государственных. Но теперь, Санибак-Тастимун, вы освободились и располагаете временем, чтобы немного поговорить со мной?
— Я полностью в вашем распоряжении, госпожа.
— В таком случае, скажите: вы помните тот сон, который я видела в Лабиринте, о двух тронах в тронном зале?
— Конечно.
— На днях я видела, как лорд Корсибар входил в этот зал — видимо, в первый раз после возвращения в Замок — и сел на трон, как если бы желал примериться к нему. Я вошла следом за ним. Мы говорили немного о том, что он стал королем, о той радости, которую принесло с собой это событие. А потом я рассказала ему о моем сне, о втором троне, который он сам приказал мне занять. Он слышал меня, но по тому, как он держался, я увидела, что он даже не хочет сделать вид, будто придает моим словам какое-то значение. Он никак их не прокомментировал, лишь заметил вскользь, что человек может увидеть во сне много всякой всячины. Потом я попросила его позволить мне самой посидеть на троне, на что он ответил, что это невозможно, и мы вышли из зала. Что вы скажете на это, Санибак-Тастимун?
— Только корональ может сидеть на троне короналя, госпожа. Это древнейшая традиция.
— Никто бы не знал об этом, только он и я. У нас с Корсибаром одна плоть, Санибак-Тастимун. Мы девять месяцев, обвившись вокруг друг друга, прожили в животе матери. Конечно, он мог позволить…
— Это было бы кощунством. Не может быть никаких сомнений, он был бы рад позволить вам это, но побоялся, и по очень веским причинам.
— Да. Он сам сказал мне насчет кощунства. Но оставим это. Почему же тогда он игнорирует мой сон о втором троне?
— Что вы хотите этим сказать, госпожа?
— Неужели я не должна иметь никакого властного положения в королевстве? С момента нашего возвращения из Лабиринта об этом не было сказано ни единого слова. Я все та же леди Тизмет и не имею никакого иного титула или ранга; различие лишь в том, что я, в прошлом дочь короналя, являюсь теперь сестрой следующего короналя. Но сама по себе я никто и ничто. И корональ ни разу за это время даже не поинтересовался моим мнением по поводу государственных дел, хотя постоянно советовался со мной в первые несколько дней после того, как пришел к власти.
— Возможно, это временное явление?
— Нет. Теперь он обращается только к мужчинам из своего окружения. Санибак-Тастимун, вы когда-то сказали мне, что на мне есть печать будущего величия. Вы повторили мне эти же слова, когда истолковывали мой сон в Лабиринте. Что мог означать второй трон из моего сна, если не то, что меня ждет высокое положение?
Су-сухирис слушал ее с непроницаемым видом, свойственным существам его расы.
— Когда я в Лабиринте истолковывал ваш сон, — сказал он, пристально взглянув на принцессу, — то предупредил вас, что не следует трактовать его слишком буквально. Я сказал, что в создании нового короля может быть не меньше величия, чем в том, чтобы самому носить корону. Ваш брат не был бы сегодня короналем, если бы вы не сыграли ту роль, которая была под силу только вам: убедили его. И вы и я, мы оба знаем об этом.
— И это все, что у меня будет? Знание, что я помогла Корсибару взойти на трон, и ничего более? И в моих руках не будет никакой власти, я не буду занимать никакого поста в правительстве? До самого конца жизни — скучать в безделье и утешаться когда-то сыгранной ролью?
— Мы обсуждали все это в Лабиринте, моя госпожа. Вы совершили ряд поступков, значение которых поистине не поддается оценке, и Корсибар стал королем. — Су-сухирис смотрел на нее спокойно, почти безразлично. — Я просто не знаю, госпожа, что еще сказать вам.
— Вы что, потеряли дар речи?
Санибак-Тастимун ответил ей двойной улыбкой, исполненной, как могло показаться, затаенной иронии.
— Помогите мне, Санибак-Тастимун. У меня сильный разум и крепкая воля.
Я живу не для того, чтобы быть простым украшением для кого-то или чего-то. Я чувствую, что заслуживаю места в новом правительстве. Помогите мне добиться этого.
Жест, который сделал су-сухирис в ответ на эти слова, был равносилен пожатию плечами у человека: он втянул свою длинную раздвоенную шею глубоко в грудную клетку и повернул шестипалые ладони внутрь. Его глаза, напоминающие четыре сверкающих изумруда, стали как никогда непроницаемыми.
— Госпожа, ведь королем является Корсибар, а не я. Именно он решает и осуществляет все назначения. А то, о чем вы просите, противоречит всем традициям и обычаям.
— Несомненно. Но не в большей степени, чем коронование Корсибара. Поговорите с ним. Сообщите ему о моем желании. Посоветуйте ему согласиться на это. Вы можете сказать это ему, и он послушает вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171