После смерти отца он являлся формально главой семейства и старался бывать здесь при всех важных семейных событиях, но обретение им статуса предполагаемого наследника лорда Конфалюма в последние годы требовало его почти постоянного присутствия в Замке короналя.
Теперь все это закончилось, и вернуться в собственные покои родного гнезда было, пожалуй, даже приятно. Ему с детства принадлежали прекрасные апартаменты на втором этаже; оттуда открывался изумительный вид на холм Самбаттинола. Сквозь высокие полукруглые окна, в которые вместо стекол были вставлены вырезанные искусным ювелиром из Сти пластины прозрачнейшего кварца, в комнаты вливался яркий солнечный свет; стены покрывали фрески, на которых художники из Хаплиора нежными голубоватыми, аметистовыми и топазово-розовыми тонами изобразили бесконечное множество причудливо запутанных радующих глаз цветочных узоров.
Здесь Престимион принял наконец ванну, отдохнул, переоделся и встретился с тремя своими младшими братьями. Они так сильно изменились и выросли за год его отсутствия, что он увидел перед собою почти незнакомых молодых людей.
Все трое яростно возмущались подлым поступком Корсибара. Самый младший — пятнадцати лет — Теотас выразил горячую надежду, что Престимион немедленно начнет войну против беззаконного сына Конфалюма, и был готов, если понадобится, отдать жизнь ради короны своего брата. Восемнадцатилетний Абригант, на полторы головы выше всех братьев ростом, был почти столь же неистов. Даже преданный искусству любитель парадоксов Тарадат двадцати трех лет от роду, самый близкий из троих к Престимиону как по возрасту, так и по жизненным устремлениям, имевший куда большие способности к сочинению ироничных стихов, нежели к владению оружием, похоже, был охвачен жаждой мести.
Престимион обнял каждого из них и заверил всех по очереди, что в любом действии, какое он только предпримет, им будет отведено достойное место. Но он отослал их от себя, не сообщив ничего определенного насчет того, в чем эти действия могут заключаться.
По правде говоря, он и сам не имел понятия об этом. Было еще слишком рано составлять планы, если их вообще нужно было составлять.
Первые недели после возвращения он провел в сладостном безделье и порой ощущал, как боль его горького разочарования уступает место более легкому настроению, которого он не знал после событий в Лабиринте.
Ему казалось неблагоразумным покидать поместье и появляться в расположенном поблизости большом городе Малдемаре, так как он не хотел слышать, ни как тамошние жители клянутся в преданности лорду Корсибару, ни как неистово убеждают его самого — а ведь его там сразу же узнают — начать гражданскую войну против узурпатора. Целыми днями он купался в приятно прохладной воде озерца, устроенного в запруженном русле Земуликказ, прогуливался в парке, окружающем замок Малдемар и охотился на билантунов и хамгаров в собственном заповеднике. При нем постоянно находились Септах Мелайн и Гиялорис. Вскоре к ним присоединился и Свор, который ненадолго съездил в расположенный неподалеку город Фрэнгиор: там жила женщина, к которой он питал неожиданную для столь желчного и хитрого человека устойчивую привязанность. Вернулся он оттуда в удрученном настроении.
— Весь город увлечен Корсибаром, — сказал он Престимиону. — Он уже вернулся в Замок и по-королевски обосновался там. А его портреты расклеены по всему Фрэнгиору.
— А в Малдемаре такое же положение? — поинтересовался Престимион.
— Там тоже попадаются его портреты, хотя их гораздо меньше. Там есть и ваши портреты, хотя их постепенно снимают. А в целом настроение в городе в вашу пользу.
— Я должен был ожидать этого, — сказал Престимион. — Но не намерен как-либо поддерживать эти настроения.
Иногда в часы одиночества Престимион копался в богатой библиотеке замка Малдемар, листая те самые книги по истории, которые так разочаровали его в детстве. Их страницы были полны захватывающими описаниями славных подвигов героев давно минувших лет; там рассказывалось об учреждении понтифексата при Дворне, о смелых исследованиях Замковой горы в те дни, когда она была совершенно непригодна для обитания, о войне Стиамота против меняющих форму, об экспедициях на выжженный солнцем юг, на бесплодный север и через непреодолимые пучины Великого океана. Престимион переворачивал лист за листом, и его глаза постепенно подергивались туманной пленкой, когда он читал хроники короналей и понтифексов, чьи имена ничего или почти ничего не говорили ему: Хемиас, Скаул, Метирасп, Гунзимар, Мейк и многие, многие другие. Но упоминания о насильственном захвате трона ему не попались ни разу.
— Неужели мы настолько добродетельные люди, — однажды сказал он Свору, — что за тринадцать тысяч лет не устроили ни одного государственного переворота?
— Но ведь в нашем королевстве обитают одни святые, — елейным тоном ответил Свор, закатывая глаза.
— А если допустить, что попадаются и люди похуже? — заметил Престимион.
Свор задумчиво побарабанил пальцами по пропитанной многолетней пылью кожаной обложке книги, которую Престимион держал в руках.
— Тогда, возможно, некоторые темные эпизоды нашей истории каким-то образом выпали из поля зрения историков и потому не вошли в эти толстые тома.
— И вы считаете, Свор, что это произошло случайно?
— Случайно или намеренно. Я не могу сказать по этому поводу ничего определенного. — Но по плутоватому огоньку, загоревшемуся в темных глазах Свора, было ясно, что он намекает на преднамеренное сокрытие правды. Престимион не стал развивать эту тему. Свор очень часто видел повсюду заговоры и мошенничество, причем, как правило, без всякого основания, а просто потому, что его собственные размышления вечно двигались по окольным путям. Однако сам Престимион считал маловероятным, что незаконный захват короны короналя случился впервые за все эти многие тысячи лет.
Конечно, существовал Дом Записей, где хранились капсулы памяти, в которых были навечно запечатлены самые сокровенные воспоминания обитателей Маджипура со времен лорда Стиамота. Никем не редактированные сведения из этих капсул могли бы дать куда более верное представление о событиях древности, чем эти массивные, но ненадежные своды исторических знаний. Но Регистр памяти душ был строго-настрого закрыт от посторонних, да и в любом случае капсул было бесчисленное количество, многие и многие миллиарды, так что тот, кто не знает наверняка, где и что он ищет, вряд ли сможет найти среди них что-нибудь полезное. Ведь в Доме Записей не существовало никакого общего каталога, а если бы он и был, то вряд ли в него стали бы включать рубрику «Королевский трон, узурпация».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Теперь все это закончилось, и вернуться в собственные покои родного гнезда было, пожалуй, даже приятно. Ему с детства принадлежали прекрасные апартаменты на втором этаже; оттуда открывался изумительный вид на холм Самбаттинола. Сквозь высокие полукруглые окна, в которые вместо стекол были вставлены вырезанные искусным ювелиром из Сти пластины прозрачнейшего кварца, в комнаты вливался яркий солнечный свет; стены покрывали фрески, на которых художники из Хаплиора нежными голубоватыми, аметистовыми и топазово-розовыми тонами изобразили бесконечное множество причудливо запутанных радующих глаз цветочных узоров.
Здесь Престимион принял наконец ванну, отдохнул, переоделся и встретился с тремя своими младшими братьями. Они так сильно изменились и выросли за год его отсутствия, что он увидел перед собою почти незнакомых молодых людей.
Все трое яростно возмущались подлым поступком Корсибара. Самый младший — пятнадцати лет — Теотас выразил горячую надежду, что Престимион немедленно начнет войну против беззаконного сына Конфалюма, и был готов, если понадобится, отдать жизнь ради короны своего брата. Восемнадцатилетний Абригант, на полторы головы выше всех братьев ростом, был почти столь же неистов. Даже преданный искусству любитель парадоксов Тарадат двадцати трех лет от роду, самый близкий из троих к Престимиону как по возрасту, так и по жизненным устремлениям, имевший куда большие способности к сочинению ироничных стихов, нежели к владению оружием, похоже, был охвачен жаждой мести.
Престимион обнял каждого из них и заверил всех по очереди, что в любом действии, какое он только предпримет, им будет отведено достойное место. Но он отослал их от себя, не сообщив ничего определенного насчет того, в чем эти действия могут заключаться.
По правде говоря, он и сам не имел понятия об этом. Было еще слишком рано составлять планы, если их вообще нужно было составлять.
Первые недели после возвращения он провел в сладостном безделье и порой ощущал, как боль его горького разочарования уступает место более легкому настроению, которого он не знал после событий в Лабиринте.
Ему казалось неблагоразумным покидать поместье и появляться в расположенном поблизости большом городе Малдемаре, так как он не хотел слышать, ни как тамошние жители клянутся в преданности лорду Корсибару, ни как неистово убеждают его самого — а ведь его там сразу же узнают — начать гражданскую войну против узурпатора. Целыми днями он купался в приятно прохладной воде озерца, устроенного в запруженном русле Земуликказ, прогуливался в парке, окружающем замок Малдемар и охотился на билантунов и хамгаров в собственном заповеднике. При нем постоянно находились Септах Мелайн и Гиялорис. Вскоре к ним присоединился и Свор, который ненадолго съездил в расположенный неподалеку город Фрэнгиор: там жила женщина, к которой он питал неожиданную для столь желчного и хитрого человека устойчивую привязанность. Вернулся он оттуда в удрученном настроении.
— Весь город увлечен Корсибаром, — сказал он Престимиону. — Он уже вернулся в Замок и по-королевски обосновался там. А его портреты расклеены по всему Фрэнгиору.
— А в Малдемаре такое же положение? — поинтересовался Престимион.
— Там тоже попадаются его портреты, хотя их гораздо меньше. Там есть и ваши портреты, хотя их постепенно снимают. А в целом настроение в городе в вашу пользу.
— Я должен был ожидать этого, — сказал Престимион. — Но не намерен как-либо поддерживать эти настроения.
Иногда в часы одиночества Престимион копался в богатой библиотеке замка Малдемар, листая те самые книги по истории, которые так разочаровали его в детстве. Их страницы были полны захватывающими описаниями славных подвигов героев давно минувших лет; там рассказывалось об учреждении понтифексата при Дворне, о смелых исследованиях Замковой горы в те дни, когда она была совершенно непригодна для обитания, о войне Стиамота против меняющих форму, об экспедициях на выжженный солнцем юг, на бесплодный север и через непреодолимые пучины Великого океана. Престимион переворачивал лист за листом, и его глаза постепенно подергивались туманной пленкой, когда он читал хроники короналей и понтифексов, чьи имена ничего или почти ничего не говорили ему: Хемиас, Скаул, Метирасп, Гунзимар, Мейк и многие, многие другие. Но упоминания о насильственном захвате трона ему не попались ни разу.
— Неужели мы настолько добродетельные люди, — однажды сказал он Свору, — что за тринадцать тысяч лет не устроили ни одного государственного переворота?
— Но ведь в нашем королевстве обитают одни святые, — елейным тоном ответил Свор, закатывая глаза.
— А если допустить, что попадаются и люди похуже? — заметил Престимион.
Свор задумчиво побарабанил пальцами по пропитанной многолетней пылью кожаной обложке книги, которую Престимион держал в руках.
— Тогда, возможно, некоторые темные эпизоды нашей истории каким-то образом выпали из поля зрения историков и потому не вошли в эти толстые тома.
— И вы считаете, Свор, что это произошло случайно?
— Случайно или намеренно. Я не могу сказать по этому поводу ничего определенного. — Но по плутоватому огоньку, загоревшемуся в темных глазах Свора, было ясно, что он намекает на преднамеренное сокрытие правды. Престимион не стал развивать эту тему. Свор очень часто видел повсюду заговоры и мошенничество, причем, как правило, без всякого основания, а просто потому, что его собственные размышления вечно двигались по окольным путям. Однако сам Престимион считал маловероятным, что незаконный захват короны короналя случился впервые за все эти многие тысячи лет.
Конечно, существовал Дом Записей, где хранились капсулы памяти, в которых были навечно запечатлены самые сокровенные воспоминания обитателей Маджипура со времен лорда Стиамота. Никем не редактированные сведения из этих капсул могли бы дать куда более верное представление о событиях древности, чем эти массивные, но ненадежные своды исторических знаний. Но Регистр памяти душ был строго-настрого закрыт от посторонних, да и в любом случае капсул было бесчисленное количество, многие и многие миллиарды, так что тот, кто не знает наверняка, где и что он ищет, вряд ли сможет найти среди них что-нибудь полезное. Ведь в Доме Записей не существовало никакого общего каталога, а если бы он и был, то вряд ли в него стали бы включать рубрику «Королевский трон, узурпация».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171