Я тебя не видел, я тебя не знаю, ладно? Иди своей дорогой, а?
— Так, — равнодушно говорю я, — что-то ты не очень дружелюбен.
— Пожалуйста, Кейн, клянусь… — Он опасливо озирается на текущую мимо безликую толпу. — Если тебя схватят, я не хочу, чтобы ты думал, будто это я тебя продал.
«Схватят…» — повторяю я про себя. Ладно-ладно. Я откусываю от ножки барашка — жесткостью она напоминает старый сапог. Я жую, чтобы выиграть время на раздумья. Не успев еще съесть мясо, я чувствую, как кто-то возникает за моим левым плечом.
— Неприятности, Лам? — говорит сей кто-то. — Этот тип тебе надоедает?
Лам округляет глаза и трясет головой. Краем глаза я могу разглядеть его собеседника: ободранные черные ботинки, красные хлопковые брюки, нижний край кольчуги по колено, выкрашенной черной краской. Вся в шрамах, однако молодая, рука лежит на рукояти палаша, покоящегося в ножнах. Один из Рыцарей Канта. Наконец-то. Где-то неподалеку должен быть и второй — они работают парами.
Я кладу мясо за щеку и отвечаю:
— Я просто гуляю. Не мечи икру. Рыцарь утробно смеется.
— Это что-то новенькое. Придется тебе заплатить за оскорбление. Пять нобилей. Плати!
Я подмигиваю Ламу, а потом резко разворачиваюсь, словно собираюсь ударить кулаком. Баранья нога бьет рыцаря по уху и валит его с ног. Тем же куском мяса я заезжаю ему в нос; брызжет кровь, и рыцарь вытягивается в грязи. Лам что-то бормочет и прячется за свою жаровню, а вокруг ларька возникает толпа любопытствующих прохожих.
Я откусываю еще от бараньей ноги. Рыцарь трясет головой и пытается встать. Запах его крови примешивается к остальным ароматам.
— Вот тебе совет, приятель, — дружески говорю ему я. — Руби дерево по себе, не то тебе же будет хуже. Тебя просто перестанет уважать толпа.
Второй рыцарь пробивается к нам сквозь бурлящую толпу. Я улыбаюсь, машу ему, и он прячет меч обратно в ножны.
— Извини, Кейн. Это у нас новенький, сам понимаешь.
— Все в порядке. Ты ведь Томми? Точно, Томми из Подземки. Как жизнь?
Он искренне радуется тому, что я помню его.
— Да, черт возьми. Со мной все нормально. Ты в курсе, что за тебя назначили цену?
— Услышал минуту назад. И сколько?
— Две сотни золотом.
Я с некоторым трудом глотаю второй кусок баранины.
— Да, немало.
Первый стражник наконец встает и пытается вытащить меч. Томми бьет его по уху, которому уже досталось от меня.
— Стой, идиот! Это Кейн, понял? Он почетный барон Канта. Даже если ты выживешь после нападения на него, в чем я лично сомневаюсь, его величество велит подать ему на завтрак твои яйца.
Первый стражник решает заняться чем-нибудь другим.
— Кстати, — говорю я, — мне нужно встретиться с королем.
Томми смотрит на меня внезапно затуманившимся взглядом.
— Сейчас он занят.
— Это жизненно важно, Томми.
Он смотрит куда-то вдаль, прикидывая реакцию короля и сравнивая возможную его ярость с его долгом мне. Наконец Томми принимает решение.
— Ладно. Пошли со мной.
— Эй, Лам! Все кончилось, — говорю я.
Лавочник высовывает голову из-за жаровни, и я кидаю ему один из своих серебряных нобилей. Я не вор. — Баранина у тебя дерьмовая. Сдачу оставь себе.
Он мигает.
— Спасибо… да…
Томми ведет меня вокруг Стадиона. Первый стражник плетется следом, прикладывая к носу грязный платок. Мы выходим с базара и попадаем в переплетение узких кривых улочек, давших Лабиринту его имя. Я почти не вижу солнца, однако и без того знаю, в каком направлении мы идем: к тройной границе королевства, Фейса и Крысиной Норы.
Банды обтяпывают сомнительные делишки в центре своих территорий. На границах весьма небезопасно, там слишком легко происходят несчастные случаи со смертельным исходом и пожары. На каждой границе есть несколько «ничейных» кварталов — обычно их бывает два, но встречаются и полосы по пять-шесть кварталов. Несчастные жители этих кварталов обычно вынуждены платить обеим сторонам. Тройные границы (всего их четыре: королевство Канта владеет центром Лабиринта и окрестностями Стадиона) являются пристанищем самого последнего сброда, изгоев беднейшей части Анханы. Как правило, кровом тамошним обитателям служит остов сгоревшего здания, а многие и вовсе спят на улице.
Здесь мне нравится. Похоже на мой дом.
Томми останавливается в четырех шагах от залитого солнцем выхода из переулка, по которому мы идем вот уже несколько минут.
— Дальше мне нельзя. — Он кивает на границу, а потом указывает на свою кольчугу, выкрашенную в черный цвет с серебристой каймой — цвета Рыцарей Канта. — Мы с новичком в форме. Сегодня его величество ведет там игру, и мы можем только помешать ему. Я киваю в знак согласия.
— Где он?
— Отсюда не видно. Знаешь переулок между улицей Мертвых Рабочих и уголком, где жили Фейдеровы шлюхи?
— Жили? — Ощущаю укол ностальгии — я провел у Фейдер не один счастливый час. — Что сталось с Фейдер?
— Она слишком привечала Крыс, — пожимает плечами Томми, — ну и погорела.
Это все — жизнь большого города.
— Ладно, — говорю я. — Я передам его величеству, что вы хорошо обо мне позаботились.
— А ты прямолинейный человек, барон. Спасибо. Томми пихает острым локтем своего напарника, взглядом явно советуя ему покончить с нашей ссорой.
Новичок шмыгает окровавленным носом и бормочет:
— Спасибо, что не убил меня, Ке… то есть барон.
— Всегда пожалуйста.
Я покидаю их и выхожу на свет.
На месте сгоревших домов, стоявших прежде на середине этой границы, теперь остались только кучи булыжников. Вокруг простирается море солнца и свежего воздуха. Возле образовавшейся площади шатается пара Крыс в своих дерьмоподобных цветах — коричневом и желтом. В этом нет ничего необычного, в конце концов, здесь проходит граница их территории. Среди кишащего на улицах народа также может оказаться парочка Крыс — конечно, замаскированных.
Здесь довольно оживленно: люди с заостренными палками ведут с улицы Мертвых Рабочих связанных веревкой зомби. Это единственный бизнес, существующий в данном квартале. Наверное, владельцы мастерских специально устроились поближе к месту, где можно найти свежие трупы. Зомби с серой кожей и затянутыми пленкой глазами совершенно меня не трогают. Наши работяги еще похуже; по крайней мере в зомби нельзя разглядеть затаенную искру жизни — ума, воли, чего угодно, — из-за которой работяги выглядят особенно жалко.
Переулок, указанный Томми, полон мусора — объедки, сопревшая одежда, куски поломанной мебели… И крысы, на этот раз обычные, четвероногие. На изодранной подстилке лежит прокаженный. Из открытых язв на клочкастую желтоватую бороду стекает кровавый гной. Я искоса гляжу на него. Он говорит:
— Черт, Кейн, убирайся отсюда! Торчишь, как гвоздь в заднице.
— Привет, твое величество, — говорю я, медленно входя в переулок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
— Так, — равнодушно говорю я, — что-то ты не очень дружелюбен.
— Пожалуйста, Кейн, клянусь… — Он опасливо озирается на текущую мимо безликую толпу. — Если тебя схватят, я не хочу, чтобы ты думал, будто это я тебя продал.
«Схватят…» — повторяю я про себя. Ладно-ладно. Я откусываю от ножки барашка — жесткостью она напоминает старый сапог. Я жую, чтобы выиграть время на раздумья. Не успев еще съесть мясо, я чувствую, как кто-то возникает за моим левым плечом.
— Неприятности, Лам? — говорит сей кто-то. — Этот тип тебе надоедает?
Лам округляет глаза и трясет головой. Краем глаза я могу разглядеть его собеседника: ободранные черные ботинки, красные хлопковые брюки, нижний край кольчуги по колено, выкрашенной черной краской. Вся в шрамах, однако молодая, рука лежит на рукояти палаша, покоящегося в ножнах. Один из Рыцарей Канта. Наконец-то. Где-то неподалеку должен быть и второй — они работают парами.
Я кладу мясо за щеку и отвечаю:
— Я просто гуляю. Не мечи икру. Рыцарь утробно смеется.
— Это что-то новенькое. Придется тебе заплатить за оскорбление. Пять нобилей. Плати!
Я подмигиваю Ламу, а потом резко разворачиваюсь, словно собираюсь ударить кулаком. Баранья нога бьет рыцаря по уху и валит его с ног. Тем же куском мяса я заезжаю ему в нос; брызжет кровь, и рыцарь вытягивается в грязи. Лам что-то бормочет и прячется за свою жаровню, а вокруг ларька возникает толпа любопытствующих прохожих.
Я откусываю еще от бараньей ноги. Рыцарь трясет головой и пытается встать. Запах его крови примешивается к остальным ароматам.
— Вот тебе совет, приятель, — дружески говорю ему я. — Руби дерево по себе, не то тебе же будет хуже. Тебя просто перестанет уважать толпа.
Второй рыцарь пробивается к нам сквозь бурлящую толпу. Я улыбаюсь, машу ему, и он прячет меч обратно в ножны.
— Извини, Кейн. Это у нас новенький, сам понимаешь.
— Все в порядке. Ты ведь Томми? Точно, Томми из Подземки. Как жизнь?
Он искренне радуется тому, что я помню его.
— Да, черт возьми. Со мной все нормально. Ты в курсе, что за тебя назначили цену?
— Услышал минуту назад. И сколько?
— Две сотни золотом.
Я с некоторым трудом глотаю второй кусок баранины.
— Да, немало.
Первый стражник наконец встает и пытается вытащить меч. Томми бьет его по уху, которому уже досталось от меня.
— Стой, идиот! Это Кейн, понял? Он почетный барон Канта. Даже если ты выживешь после нападения на него, в чем я лично сомневаюсь, его величество велит подать ему на завтрак твои яйца.
Первый стражник решает заняться чем-нибудь другим.
— Кстати, — говорю я, — мне нужно встретиться с королем.
Томми смотрит на меня внезапно затуманившимся взглядом.
— Сейчас он занят.
— Это жизненно важно, Томми.
Он смотрит куда-то вдаль, прикидывая реакцию короля и сравнивая возможную его ярость с его долгом мне. Наконец Томми принимает решение.
— Ладно. Пошли со мной.
— Эй, Лам! Все кончилось, — говорю я.
Лавочник высовывает голову из-за жаровни, и я кидаю ему один из своих серебряных нобилей. Я не вор. — Баранина у тебя дерьмовая. Сдачу оставь себе.
Он мигает.
— Спасибо… да…
Томми ведет меня вокруг Стадиона. Первый стражник плетется следом, прикладывая к носу грязный платок. Мы выходим с базара и попадаем в переплетение узких кривых улочек, давших Лабиринту его имя. Я почти не вижу солнца, однако и без того знаю, в каком направлении мы идем: к тройной границе королевства, Фейса и Крысиной Норы.
Банды обтяпывают сомнительные делишки в центре своих территорий. На границах весьма небезопасно, там слишком легко происходят несчастные случаи со смертельным исходом и пожары. На каждой границе есть несколько «ничейных» кварталов — обычно их бывает два, но встречаются и полосы по пять-шесть кварталов. Несчастные жители этих кварталов обычно вынуждены платить обеим сторонам. Тройные границы (всего их четыре: королевство Канта владеет центром Лабиринта и окрестностями Стадиона) являются пристанищем самого последнего сброда, изгоев беднейшей части Анханы. Как правило, кровом тамошним обитателям служит остов сгоревшего здания, а многие и вовсе спят на улице.
Здесь мне нравится. Похоже на мой дом.
Томми останавливается в четырех шагах от залитого солнцем выхода из переулка, по которому мы идем вот уже несколько минут.
— Дальше мне нельзя. — Он кивает на границу, а потом указывает на свою кольчугу, выкрашенную в черный цвет с серебристой каймой — цвета Рыцарей Канта. — Мы с новичком в форме. Сегодня его величество ведет там игру, и мы можем только помешать ему. Я киваю в знак согласия.
— Где он?
— Отсюда не видно. Знаешь переулок между улицей Мертвых Рабочих и уголком, где жили Фейдеровы шлюхи?
— Жили? — Ощущаю укол ностальгии — я провел у Фейдер не один счастливый час. — Что сталось с Фейдер?
— Она слишком привечала Крыс, — пожимает плечами Томми, — ну и погорела.
Это все — жизнь большого города.
— Ладно, — говорю я. — Я передам его величеству, что вы хорошо обо мне позаботились.
— А ты прямолинейный человек, барон. Спасибо. Томми пихает острым локтем своего напарника, взглядом явно советуя ему покончить с нашей ссорой.
Новичок шмыгает окровавленным носом и бормочет:
— Спасибо, что не убил меня, Ке… то есть барон.
— Всегда пожалуйста.
Я покидаю их и выхожу на свет.
На месте сгоревших домов, стоявших прежде на середине этой границы, теперь остались только кучи булыжников. Вокруг простирается море солнца и свежего воздуха. Возле образовавшейся площади шатается пара Крыс в своих дерьмоподобных цветах — коричневом и желтом. В этом нет ничего необычного, в конце концов, здесь проходит граница их территории. Среди кишащего на улицах народа также может оказаться парочка Крыс — конечно, замаскированных.
Здесь довольно оживленно: люди с заостренными палками ведут с улицы Мертвых Рабочих связанных веревкой зомби. Это единственный бизнес, существующий в данном квартале. Наверное, владельцы мастерских специально устроились поближе к месту, где можно найти свежие трупы. Зомби с серой кожей и затянутыми пленкой глазами совершенно меня не трогают. Наши работяги еще похуже; по крайней мере в зомби нельзя разглядеть затаенную искру жизни — ума, воли, чего угодно, — из-за которой работяги выглядят особенно жалко.
Переулок, указанный Томми, полон мусора — объедки, сопревшая одежда, куски поломанной мебели… И крысы, на этот раз обычные, четвероногие. На изодранной подстилке лежит прокаженный. Из открытых язв на клочкастую желтоватую бороду стекает кровавый гной. Я искоса гляжу на него. Он говорит:
— Черт, Кейн, убирайся отсюда! Торчишь, как гвоздь в заднице.
— Привет, твое величество, — говорю я, медленно входя в переулок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163