С такого расстояния не спасет даже кольчуга: стрела пробивает ее и исчезает в левой стороне груди.
Таланн бросает арбалет и, не останавливаясь, устремляется к стражнику, который что-то бормочет сквозь всхлипывания. За углом его бормотание сменяется криком боли, затем слышится мягкое шмяканье и хруст рукопашной схватки.
Теперь я понимаю, что у меня с коленом: совсем рядом на полу лежит стальная арбалетная стрела с изогнутым и искривленным наконечником. Она, видимо, попала в меня рикошетом, Однако, даже погнутая и почти утратившая скорость, ударила по коленной чашечке словно молотком. Вся нога ноет, пальцев я вообще не чувствую — должно быть, раздроблена кость. Через несколько минут навалится дикая боль.
Сегодня мне определенно не везет.
Впрочем, на исследование ран нет времени. Я позабочусь о них позже, когда пойму, что моей жизни ничто не угрожает.
Звуки схватки резко обрываются, и через секунду из-за угла выходит Таланн, на губах довольная улыбка.
— Ты не ранена? — спрашиваю я.
— Кейн, — серьезно отвечает она, — я разминаюсь.
— Ты просто самородок, — кисло замечаю я. Она пожимает плечами и улыбается мне. Ее улыбка была бы ослепительна, не будь ее лицо таким загвазданным.
Я все еще не чувствую правой ноги, хотя бедро уже начинают покалывать маленькие иголки.
— Помоги встать, — прошу я. — Не уверен, правда, что смогу идти…
Она берет меня за руку — при этом наше оружие брякает, столкнувшись, — и легко поднимает на ноги. Ее взгляд пронзает меня, словно копье. Когда последний раз так смотрела на меня жена?
Не могу сейчас думать об этом.
Мое колено уже вспухло сбоку, натянув кожу штанов, как оболочку сардельки. Похоже, ничего не сломано, однако я вряд ли почувствовал бы перелом сквозь тупое покалывание и жгучую боль.
Лучше не останавливаться в надежде, что все обойдется.
Таланн подставляет под мою руку свое мускулистое плечо, и я иду. Рушалл и Ламорак все еще стоят, пошатываясь, в середине коридора. Ламорак едва держится, его голова качается, словно у гонщика после двухдневных состязаний.
Но вот со стороны Ямы доносятся крики, явно принадлежащие жертвам Таланн.
Воительница переводит взгляд с бледного потного лица Рушалла на мое колено.
— Нам от них не убежать.
— Ясен пень. Ламорак, помогай-ка! — Я осторожно трясу его за плечо. — Ну, давай, приходи в себя. Сейчас на нас набросится куча охраны. Можешь каким-нибудь образом отпугнуть их?
Его взгляд с трудом фокусируется.
— Н-не много. М-м… бесполезно… мечники, ну… колдуны проклятые…
Я снимаю руку с плеча Таланн и отвешиваю Ламораку хорошую пощечину.
— А ну очнись! У нас нет времени, понял, ты, мешок с дерьмом! Быстро соберись — или я перережу тебе горло прямо и дальше мы будем пробиваться без тебя! Его лицо светлеет, губы растягиваются в слабой улыбке.
— Хорошо тебе… а я не вооружен, нога сломана… Ладно, давай так…
Он резко встряхивает головой, стараясь сфокусировать взгляд.
— Только тебе придется присмотреть за моим скакуном. Я смогу удерживать его… одновременно с остальными.
— Не беспокойся. — Я вытаскиваю из ножен на боку длинный боевой нож.
Взгляд Рушалла становится осмысленным. Я показываю ему кончик ножа.
— Как тебе такая шпора? Не заставляй меня использовать ее, ладно?
Рушалл бормочет что-то неразборчивое, и мы, пошатываясь и хромая, идем в недра Донжона под нарастающий топот за спиной.
Преследователи находятся между нами и Ямой, поэтому мы стараемся сделать круг. Изредка Ламорак бормочет: «Поворот» — и мы поворачиваем. Впереди показывается патруль. Солдаты оживленно болтают о чем-то, невольно указывают другое направление и бегут в другой коридор, пересекающийся с нашим под прямым углом. Какую бы иллюзию ни создал Ламорак, она явно работает.
Теперь мы слышим в разных местах Донжона бестолковые крики, противоречивые приказы и споры на тему, по какому пути мы прошли. Заклинание действует, однако вокруг слишком много этой проклятой стражи — она повсюду, а Ламорак еле-еле удерживается в сознании.
Внезапно на нас бросается кто-то из патрулирующих, которые видят нас, а не сотворенную иллюзию, и даже успевает выстрелить прежде, чем голова Ламорака поднимается наподобие головы марионетки на ниточке. После минутного замешательства стражники бегут в другую сторону.
В дело вступают разбуженные криками заключенные. Они с готовностью подхватывают вопли стражников: «Сюда! Сюда! Нет, туда! А у себя в заднице искали?» — и просто гудят без слов, благодаря чему все команды тонут в шуме.
Мы снова и снова поворачиваем за угол, удирая от преследователей, и наконец за следующим поворотом возникает свет над благословенной Ямой.
Я задуваю лампу, которую несет Рушалл. В желтовато-розовом свете его лицо кажется серым и обвисшим — черт, да он выглядит хуже Ламорака: его грудь вздымается, по лицу текут слезы.
«Я не могу, — без слов говорит он снова и снова. — Не убивай меня». Я даже испытываю к нему некоторое сочувствие — пока не вспоминаю, чему он учился и кем собирался стать.
Я жестом приказываю оставаться всем на месте, а сам крадусь вдоль изгибающейся стены и выглядываю в коридор.
Увиденное мне совсем не по нутру.
Дверь в Шахту находится на противоположном конце Ямы, которая имеет в диаметре тридцать бесконечных метров. Добираться туда по балкону очень долго. К тому же рядом с ней блещут бронзой двойные двери, ведущие в здание суда.
У этих двойных дверей стоят девять бдительных стражников во всех своих доспехах и со взведенными арбалетами. Их прикрывает высокое, по пояс ограждение из камня. Несомненно, им приказано сражаться до последней капли крови.
Я бормочу себе под нос, чтобы никто не услышал: «Мы по уши в дерьме».
Может, еще не поздно переиграть план побега? Впрочем, я оптимист — у этой проблемы есть и светлая сторона. По крайней мере нам не придется пересекать Яму понизу, пробираться сквозь толпы вопящих арестантов. И еще… лучше умереть быстро, захлебнувшись кровью, которая хлынет пробитые стрелой легкие, чем живым попасть в Театр правды.
Я крадусь обратно, к остальным.
— Таланн, помнишь, что я просил передать Пэллес Рид, если не смогу выйти отсюда?
Ее лицо каменеет, и воительница упрямо трясет головой.
— Нет. Ничего я не помню. И не будем начинать все заново. Или все пройдем — или никто. Глупый ребенок.
— Ламорак, слушай внимательно!
Он словно пытается высмотреть затуманенными дымкой глазами что-то призрачное в камне у меня над головой. Я трясу его до тех пор, пока его взгляд не становится осмысленным.
— Ламорак, чтоб тебе сдохнуть, скажешь Пэллес, что она не на связи, понял? Когда встретишь Пэллес, скажешь ей, что она не на связи!
— Пэллес? — бормочет он. — Кейн… черт, Кейн, прости… Он сейчас витает в своем ирреальном мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Таланн бросает арбалет и, не останавливаясь, устремляется к стражнику, который что-то бормочет сквозь всхлипывания. За углом его бормотание сменяется криком боли, затем слышится мягкое шмяканье и хруст рукопашной схватки.
Теперь я понимаю, что у меня с коленом: совсем рядом на полу лежит стальная арбалетная стрела с изогнутым и искривленным наконечником. Она, видимо, попала в меня рикошетом, Однако, даже погнутая и почти утратившая скорость, ударила по коленной чашечке словно молотком. Вся нога ноет, пальцев я вообще не чувствую — должно быть, раздроблена кость. Через несколько минут навалится дикая боль.
Сегодня мне определенно не везет.
Впрочем, на исследование ран нет времени. Я позабочусь о них позже, когда пойму, что моей жизни ничто не угрожает.
Звуки схватки резко обрываются, и через секунду из-за угла выходит Таланн, на губах довольная улыбка.
— Ты не ранена? — спрашиваю я.
— Кейн, — серьезно отвечает она, — я разминаюсь.
— Ты просто самородок, — кисло замечаю я. Она пожимает плечами и улыбается мне. Ее улыбка была бы ослепительна, не будь ее лицо таким загвазданным.
Я все еще не чувствую правой ноги, хотя бедро уже начинают покалывать маленькие иголки.
— Помоги встать, — прошу я. — Не уверен, правда, что смогу идти…
Она берет меня за руку — при этом наше оружие брякает, столкнувшись, — и легко поднимает на ноги. Ее взгляд пронзает меня, словно копье. Когда последний раз так смотрела на меня жена?
Не могу сейчас думать об этом.
Мое колено уже вспухло сбоку, натянув кожу штанов, как оболочку сардельки. Похоже, ничего не сломано, однако я вряд ли почувствовал бы перелом сквозь тупое покалывание и жгучую боль.
Лучше не останавливаться в надежде, что все обойдется.
Таланн подставляет под мою руку свое мускулистое плечо, и я иду. Рушалл и Ламорак все еще стоят, пошатываясь, в середине коридора. Ламорак едва держится, его голова качается, словно у гонщика после двухдневных состязаний.
Но вот со стороны Ямы доносятся крики, явно принадлежащие жертвам Таланн.
Воительница переводит взгляд с бледного потного лица Рушалла на мое колено.
— Нам от них не убежать.
— Ясен пень. Ламорак, помогай-ка! — Я осторожно трясу его за плечо. — Ну, давай, приходи в себя. Сейчас на нас набросится куча охраны. Можешь каким-нибудь образом отпугнуть их?
Его взгляд с трудом фокусируется.
— Н-не много. М-м… бесполезно… мечники, ну… колдуны проклятые…
Я снимаю руку с плеча Таланн и отвешиваю Ламораку хорошую пощечину.
— А ну очнись! У нас нет времени, понял, ты, мешок с дерьмом! Быстро соберись — или я перережу тебе горло прямо и дальше мы будем пробиваться без тебя! Его лицо светлеет, губы растягиваются в слабой улыбке.
— Хорошо тебе… а я не вооружен, нога сломана… Ладно, давай так…
Он резко встряхивает головой, стараясь сфокусировать взгляд.
— Только тебе придется присмотреть за моим скакуном. Я смогу удерживать его… одновременно с остальными.
— Не беспокойся. — Я вытаскиваю из ножен на боку длинный боевой нож.
Взгляд Рушалла становится осмысленным. Я показываю ему кончик ножа.
— Как тебе такая шпора? Не заставляй меня использовать ее, ладно?
Рушалл бормочет что-то неразборчивое, и мы, пошатываясь и хромая, идем в недра Донжона под нарастающий топот за спиной.
Преследователи находятся между нами и Ямой, поэтому мы стараемся сделать круг. Изредка Ламорак бормочет: «Поворот» — и мы поворачиваем. Впереди показывается патруль. Солдаты оживленно болтают о чем-то, невольно указывают другое направление и бегут в другой коридор, пересекающийся с нашим под прямым углом. Какую бы иллюзию ни создал Ламорак, она явно работает.
Теперь мы слышим в разных местах Донжона бестолковые крики, противоречивые приказы и споры на тему, по какому пути мы прошли. Заклинание действует, однако вокруг слишком много этой проклятой стражи — она повсюду, а Ламорак еле-еле удерживается в сознании.
Внезапно на нас бросается кто-то из патрулирующих, которые видят нас, а не сотворенную иллюзию, и даже успевает выстрелить прежде, чем голова Ламорака поднимается наподобие головы марионетки на ниточке. После минутного замешательства стражники бегут в другую сторону.
В дело вступают разбуженные криками заключенные. Они с готовностью подхватывают вопли стражников: «Сюда! Сюда! Нет, туда! А у себя в заднице искали?» — и просто гудят без слов, благодаря чему все команды тонут в шуме.
Мы снова и снова поворачиваем за угол, удирая от преследователей, и наконец за следующим поворотом возникает свет над благословенной Ямой.
Я задуваю лампу, которую несет Рушалл. В желтовато-розовом свете его лицо кажется серым и обвисшим — черт, да он выглядит хуже Ламорака: его грудь вздымается, по лицу текут слезы.
«Я не могу, — без слов говорит он снова и снова. — Не убивай меня». Я даже испытываю к нему некоторое сочувствие — пока не вспоминаю, чему он учился и кем собирался стать.
Я жестом приказываю оставаться всем на месте, а сам крадусь вдоль изгибающейся стены и выглядываю в коридор.
Увиденное мне совсем не по нутру.
Дверь в Шахту находится на противоположном конце Ямы, которая имеет в диаметре тридцать бесконечных метров. Добираться туда по балкону очень долго. К тому же рядом с ней блещут бронзой двойные двери, ведущие в здание суда.
У этих двойных дверей стоят девять бдительных стражников во всех своих доспехах и со взведенными арбалетами. Их прикрывает высокое, по пояс ограждение из камня. Несомненно, им приказано сражаться до последней капли крови.
Я бормочу себе под нос, чтобы никто не услышал: «Мы по уши в дерьме».
Может, еще не поздно переиграть план побега? Впрочем, я оптимист — у этой проблемы есть и светлая сторона. По крайней мере нам не придется пересекать Яму понизу, пробираться сквозь толпы вопящих арестантов. И еще… лучше умереть быстро, захлебнувшись кровью, которая хлынет пробитые стрелой легкие, чем живым попасть в Театр правды.
Я крадусь обратно, к остальным.
— Таланн, помнишь, что я просил передать Пэллес Рид, если не смогу выйти отсюда?
Ее лицо каменеет, и воительница упрямо трясет головой.
— Нет. Ничего я не помню. И не будем начинать все заново. Или все пройдем — или никто. Глупый ребенок.
— Ламорак, слушай внимательно!
Он словно пытается высмотреть затуманенными дымкой глазами что-то призрачное в камне у меня над головой. Я трясу его до тех пор, пока его взгляд не становится осмысленным.
— Ламорак, чтоб тебе сдохнуть, скажешь Пэллес, что она не на связи, понял? Когда встретишь Пэллес, скажешь ей, что она не на связи!
— Пэллес? — бормочет он. — Кейн… черт, Кейн, прости… Он сейчас витает в своем ирреальном мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163