— Ладно, времени у нас немного. Слушай: Пэллес умрет через три дня, а может, и раньше — через два. Слышишь меня? Пэллес умрет!
Ламорак хмурится и опускает голову на плечо Рушалла. Думаю, сказанное мною все же осталось где-то в его помраченном сознании.
Однако теперь на меня непонимающе смотрит Таланн.
— Что значит «умрет через три дня»? Она отравлена? Что значит «не на связи»?
Я борюсь с отчаянием и говорю сквозь сжатые зубы:
— Таланн, клянусь, я все объяснил бы тебе, если б мог. Будет время — попытаюсь. Но не сейчас. Сейчас поверь мне на слово!
— Хорошо, но…
— Отлично. Ламорак, все понял? Скажешь ей, что она не на связи.
Он медленно сдвигает брови.
— He на связи… Пэллес не на связи… Господи, Кейн… она же умрет!
— Точно.
Теперь у Пэллес больше шансов. Если хоть один из актеров выберется отсюда, она узнает о случившемся вовремя и успеет добраться до точки переноса. Она будет жить.
— Ну, за мной!
Я веду их вверх, к выходу в коридор. Мы останавливаемся в тени, где нас не смогут разглядеть стражники на балконе напротив.
— Нам нужно только добраться до двери в Шахту. Таланн выглядывает из-за угла, и на ее лице появляется жесткое выражение. Впрочем, она молчит. Она не хуже меня понимает грубую тактику строителя, сделавшего этот балкон круглым. Я оттаскиваю ее назад и тихо инструктирую — чтобы не слышал Рушалл. Для этого нам не нужно отходить далеко — Яма под нами шумит, как ночная дискотека.
— Если мы доберемся до этой двери, считай, мы свободны. На нижнем конце Шахты есть яма, ну, просто дыра в камне, сквозь которую сбрасывают тела. Падать высоко, но на дне лежит слой дерьма и разлагающихся трупов высотой в несколько футов. К тому же там проходит подземная река. По ней мы и выберемся. Поняла? Прыгай вниз, но не плыви, просто задержи дыхание, и пусть течение несет тебя, пока не досчитаешь до шестидесяти, вот так: «один-анхана, два-анхана, три-анхана». Потом плыви к берегу — речушка неширокая, так что греби посильнее и обязательно упрешься в камень. Поддерживай Ламорака — он может не доплыть. Вы окажетесь в пещерах под городом. Если я буду с вами, все будет в порядке — я знаю пещеры. Если нет — идите вверх и погромче кричите. Вы обязательно наткнетесь на кого-нибудь из кантийцев: они используют эти пещеры для передвижения под городом.
— Откуда ты все это знаешь?
Ма'элКот показывал мне карту, вот так-то. Мы вместе нашли запасной выход — на случай, если на кухне что-нибудь пойдет не так. Хмуро улыбаюсь Таланн.
— Я много чего знаю об этом городе. Он мне почти родной. Мы возвращаемся туда, где Рушалл стоит, опираясь на стену и пошатываясь под весом Ламорака.
— Ладно, пошли! — командую я. Рушалл стонет, из глаз текут слезы.
— Успокойся, детка. Когда мы доберемся до Шахты, ты нам больше не будешь нужен. И калечить тебя нам без надобности.
Он неуверенно кивает.
— Ламорак, нужна твоя помощь. Отвлеки стражников, прежде чем мы пересечем Яму.
Дыхание клокочет в груди актера. Через секунду-другую он отвечает чуть слышным из-за рева заключенных голосом:
— У меня больше ничего нет… извини, Кейн… Вот дерьмо! М-да, задачка усложняется.
— Ладно, — повторяю я. — Тогда попробуем ползком. Держитесь ближе к балконной стене, старайтесь забраться как можно дальше.
— Это, по-твоему, план? — недоумевает Таланн. — Ты когда-нибудь ползал в робе?
— Ничего, потерпишь. Пойдешь первой. Давай сюда оружие, я буду замыкающим.
Она отдает мне арбалеты с двумя стрелами и закручивает робу на бедрах.
— Я не смогу, — стонет Рушалл. — Пожалуйста, отпустите, я не могу…
— …могу ползти, — ровным голосом произносит Ламорак. — Для этого он мне не нужен…
— Не можешь и нужен, — отрезаю я. — А ты… — я тычу арбалетом в Рушалла, — твои проблемы меня не волнуют. Если устал, представь, как эта стрела будет сидеть у тебя в заднице. Пошел!
Парень отшатывается чересчур энергично — не ожидал от него такой прыти.
Я поворачиваюсь к Таланн.
— Когда будешь у двери, не жди меня, открывай. Я пойду следом.
Они начинают ползти мучительно, душераздирающе медленно. Вот они попали в полосу света. Я остаюсь в тени, прижимаюсь к стене — в каждой руке по арбалету — и наблюдаю за стражниками на том конце Ямы.
— Три минуты, всего три минуты. Тишалл, если ты меня слышишь, подари мне всего три минуты, и я выведу их отсюда.
Таланн уже исчезла из поля зрения, Рушалл движется за ней. Ламорак цепляется за его спину, словно ребенок, висящий за спиной матери.
Я держу арбалеты по обе стороны головы. От их тяжести у меня ноют плечи, а когда я переношу свой вес на другую ногу, в колено как будто вонзается нож. Надеюсь, я смогу бежать. Выравниваю дыхание, пытаюсь снять боль медитацией — этим упражнениям меня научили много лет назад в школе при аббатстве.
Дверь Шахты недвижима. Как только она приоткроется или стражники вдруг подадут признаки тревоги, я выскочу, выстрелю из обоих арбалетов и рвану к охране. Может быть, мне повезет, и я свалю одного. Человека, бегущего с той скоростью, с какой я покрою разделяющие нас тридцать метров, застрелить невозможно.
Точнее, бегущего с той скоростью, с какой я мог бежать этим утром. Колено словно рассыпалось на мелкие кусочки.
Остается лишь надеяться, что ни один из стражников не умеет стрелять так, как стреляет Таланн.
Никаких признаков тревоги. Похоже, у нас все получится.
Должен сознаться, я обожаю такие моменты.
Ради этого я и живу. Поэтому я и стал собой. В схватке за жизнь есть некая чистота; она превыше любых философских поисков истины.
Ставки сделаны, правила отменены: нет больше блужданий в сером тумане морали. Все просто — черное или белое, жизнь или смерть.
Однако даже жизнь или смерть мало значат сейчас для меня. Это лишь следствие, побочный эффект. Меня снедает жажда Насилия, я предвкушаю его. Если я выйду из укрытия, поставлю на карту свою жизнь и жизни своих друзей, я испытываю блаженство — такое чувство ощущает святой, когда его коснется бог.
Мою лирику прерывает Рушалл. Он вскакивает из-за стены, словно мишень в тире. Хватает Ламорака за руки и удерживает его на спине — тот выглядит пойманным. Сквозь гул я слышу панический визг Рушалла:
— Не стреляйте! Не стреляйте! Я его поймал!
Я, кажется, говорил, что мы по уши в дерьме? Нет, дудки — мы там по самую макушку.
Я выпрыгиваю на балкон — пристрелил бы эту сволочь, если б не боялся зацепить Ламорака, — и направляю арбалеты на стражников на том краю Ямы. Их не смущает то, что остановило меня, они поднимают арбалеты и стреляют — все восемь сразу. Некоторые промахиваются, но не меньше пяти стрел вонзаются Рушаллу в грудь и швыряют его на стену. Он оседает на пол, поверх Ламорака.
Я стреляю с бедра. Одна стрела высекает искру из балконной стены, другая летит одному из охранников под ребра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163