— Я же тебе говорил, — отвечает он, — мы намерены поддерживать Ма'элКота всеми возможными способами. Человек в бархатной куртке выступает вперед.
— Я — герцог Тоа-Сителл, Ответственный за общественный порядок. Кейн, я призван арестовать тебя.
Я встаю с кресла слишком быстро, и монахи за моей спиной угрожающе поднимают посохи. Королевские Глаза смыкается в защитную цепь перед своим предводителем.
— На это у меня нет времени.
— Твое время принадлежит мне, — вкрадчиво произносит Тоа-Сителл. — У меня приказ доставить тебя к Ма'элКоту, и я его выполню.
Я даже не смотрю в его сторону — мои глаза прикованы к Крилу. Я подхожу к нему так близко, что вижу черные поры носа и черные засохшие чернила на печати Мастера.
— Знаешь, нет ничего опаснее, чем умный человек у власти, — бросаю я небрежно, словно мы вновь спорим о бочонке вина в Гартан-холде. — Он может усовершенствовать любое преступление и не позволит таким абстракциям, как правосудие, честь или лояльность, встать у него на пути.
Крил едва заметно краснеет.
— Ну когда ты наконец вырастешь? Ты знал, что это случится; мы не можем позволить тебе угрожать Ма'элКоту.
— К черту Ма'элКота! — восклицаю я, точно цитируя Берна, и улыбаюсь лукаво и недоверчиво. — Это между нами.
— Кейн…
— Ты нарушил право на убежище, Крил. Я пришел в убежище, а ты предал меня в руки моих врагов. Ты знаешь, какова бывает кара за это. Неужели ты думал, что я оставлю тебя в живых?
Он высокомерно вздыхает, глядя на четверых монахов и шестерых солдат Королевских Глаз.
— Не думаю, что мне грозит большая опасность, Кейн, если ты понимаешь, о чем…
Я прерываю его речь, ударяя ребром ладони по переносице. От внезапного шока его руки и ноги слабеют, а мускулы на шее обмякают. Я беру его за голову и резко поворачиваю ее: шейные позвонки разъединяются с мокрым хлюпаньем и вонзаются в спинной мозг. Никто из присутствующих не успевает шевельнуться, а бьющийся в конвульсиях посол уже падает на пол.
В наступившей тишине мой голос кажется мне чужим.
— А я-то думал, что сумею никого не убивать хоть один день.
Монахи наконец приходят в себя. С криком поднимая посохи, они бросаются на меня — и застывают под серыми треугольными наконечниками арбалетных стрел, нацеленных теперь скорее на них, чем на меня.
Герцог Тоа-Сителл заявляет:
— Этот человек — мой пленник, и я должен доставить его к Ма'элКоту. — Его бесцветный голос служит лучшим подтверждением тому, что он вполне может отдать приказ стрелять. — Отойдите. Взведенный арбалет — вещь тонкая; если кто-то из моих людей начнет нервничать, он может совершенно случайно нажать на спуск.
Один монах, старше остальных, может быть, моего возраста, поворачивает посох в горизонтальное положение, словно отгораживается от герцога.
— Не теряйте времени. Ты иди к братьям-целителям. Может быть, криллианец еще сумеет спасти жизнь посла.
Молодой монах срывается с места, выбегает в дверь, и вскоре топот его ног затихает.
— Не сможет, — замечаю я.
Старший монах встречается со мной взглядом и пожимает плечами.
Мы стоим еще минуту или две и наблюдаем за смертью Крила.
В какой-то старой книжке я читал об ударах, за которыми следует немедленная смерть; особенно это касается удара в нос: якобы осколки хрупкой кости проникают в мозг, пробив одну из самых толстых костей человеческого тела. Чистейшей воды выдумка, но иногда мне хочется, чтобы это на самом деле было так.
В реальной жизни немедленной смерти не бывает; различные части тела умирают в разное время, каждая по-своему — они могут содрогаться, трястись, сжиматься в судорогах или просто расслабляться. Скорее всего, если умирающий пребывает в сознании, последние минуты для него просто ужасны.
А Крил находится в сознании.
Он не может говорить — у него повреждена гортань и легкие полны крови, — но зато может смотреть на меня, В его глазах — неприкрытый ужас и мольба: пусть кто-нибудь скажет ему, что это происходит не с ним, не сейчас, что это не его бьет дрожь и корежит судорога, что это не он чувствует запах собственных испражнений. Однако уже слишком поздно, да я и не стал бы ничего исправлять, даже если б мог.
Бывает, умирающие спрашивают: «Почему?» или «Почему я?» — спрашивают либо голосом, либо глазами. Крил не задает таких вопросов; ответ ему прекрасно известен.
Все дело в том, что я очень старомодный человек.
— Да вы просто смертельно опасны, — задумчиво говорит Тоа-Сителл. — Не надейтесь, что я когда-нибудь подпущу вас к себе на длину руки.
Мы испытующе смотрим друг на друга.
При созерцании остывающего тела посла на его губах появляется чуть заметный намек на улыбку.
— Редко, очень редко встречается человек, который полностью соответствует своей репутации. Так кто же, по-вашему, более опасен: интеллектуал… — еще один взгляд встречается с моим, — или идеалист?
— Не оскорбляйте меня. И его тоже. — М-м, — кивает он. — Ну, тогда пошли.
Один из младших монахов осмеливается заговорить. Его голос сух и спокоен:
— Ты нигде не будешь в безопасности, Кейн из Гартан-холда. Ты не скроешься от мести Монастырей. Я смотрю на старшего монаха.
— Он нарушил право на убежище. Вы были свидетелями. Он кивает.
— Вы скажете всю правду. Он снова кивает.
— Я не оскверню себя ложью ради такого человека. Тоа-Сителл роняет черный бархатный мешочек на пол у тела Крила. Мешочек звякает, из него выпадает золотой ройял и медленно катится вокруг головы посла к ногам монахов. Глаза присутствующих прикованы к монете, и только когда она со звоном падает набок, люди могут пошевелиться.
— По крайней мере теперь у него будут пышные поминки… — замечает Тоа-Сителл своим бесцветным голосом.
Он делает повелительный жест, и солдаты нацеливают арбалеты чуть повыше моей головы, чтобы не убить меня, если у кого-то из них дрогнет рука. Я слышу звук шагов спешащих братьев-целителей и криллианца. Слишком поздно.
Крил мертв, и никто другой не может своим приказом задержать герцога и его людей, поэтому мы беспрепятственно выходим через главные ворота посольства.
Сразу за воротами меня профессионально укладывают на землю, защелкивают наручники и кандалы. Булыжники мостовой холодные и блестят от воды. Я даже не сопротивляюсь. Зачем, если любой солдат не задумываясь вгонит мне стрелу в колено при малейшей попытке сглупить. Сам Тоа-Сителл помогает мне подняться на ноги. Процессия движется дальше.
Мы медленно идем по Божьей дороге к дворцу Колхари. Встает луна, и ее перламутровые лучи пронзают мокрый туман, окутавший улицы одновременно с темнотой, блестят на булыжниках и бросают светлую полосу мне на лоб. Перемычка кандалов постоянно цепляется за ноги, и передвигаться ужасно неудобно. От кандалов тянется цепь, другой ее конец сжимает в кулаке Тоа-Сителл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163