В этих шахтах находились три вполне современные сети, которые не пропускали твердые отходы, однако позволяли жидкости утекать в подземные пещеры под городом. Параллельно каждой шахте шла еще одна. Раз в десятидневку золотари обходили подземные пещеры, собирая драгоценные фекалии, которые затем вывозили в компанию «Навоз и удобрения» Счастливчика Джаннера, располагавшуюся на окраине Города Чужаков.
Это известно любому жителю Анханы. Однако добропорядочные обыватели даже не подозревают, что за потайными дверями в шахтах скрываются проходы в бездонные пещеры, по которым знающие люди могут беспрепятственно пройти под городом.
Они приходили из этих самых писсуаров, через императорскую клоаку, изуродованные, слепые, кривые, прокаженные, на костылях, в измазанных гноем лохмотьях. Вот и сейчас Рыцари Канта, попарно стоящие у каждого писсуара, с гостеприимными жестами помогают толпе нищих спуститься по кольцам искрошенного камня.
В ночном воздухе послышался радостный гомон и обрывки песен. Люди карабкались по скамьям, на которые их предки могли только с завистью смотреть, не имея ни малейшего шанса прикоснуться: так низко, у самой арены, сидело только поместное дворянство. Нищие достигли стены, окружавшей арену, и подобно овцам, или леммингам, или прожорливой саранче одолели ее.
Песок арены, все еще влажный от вечернего моросящего дождя, зашуршал под сандалиями и связанными веревкой остатками башмаков, под металлическими наконечниками костылей и ороговевшими босыми ступнями. Двести лет подряд этот песок впитывал кровь и дерьмо смертельно раненных гладиаторов, огров, троллей, огриллов и гномов; он поглощал полупереваренную еду из распоротых львиных желудков; сукровицу драконов с перерезанным горлом и водянистую жидкость, которая текла из чувствительных глаз драконимфов. После этого еще сотню лет громадное сооружение стояло покинутым; его единственными посетителями были бездомные.
Сегодня же с дровяных поленниц сорвали просмоленную ткань, забросив ее на кучу выше человеческого роста, и праздничные костры взвились к низкому небу, отражавшему их оранжевый свет. Вокруг костров танцевали калеки — танцевали, ибо это огромное каменное кольцо представляло собой не что иное, как Медный Стадион. Нищие были подданными Канта, а ночь издавна считалась Ночью Чуда.
В какой-то миг танцующим почудилось, будто кто-то проходит мимо них или какое-то привидение стоит за их спинами. Прокаженный на секунду прервал веселый рассказ о толстом кошельке, украденном у ротозея, пока тот давал нищему монетку; рассказчик почувствовал прикосновение к своим лохмотьям, однако за спиной у него никого не было. Он пожал плечами и стал рассказывать дальше. Теплое дыхание коснулось шеи слепой женщины: она невольно повернулась и сдвинула с глаз грязные бинты, чтобы посмотреть на подошедшего. Женщина терла глаза и трясла головой, кляня свое чересчур богатое воображение. А вот на чистом пятачке песка, вдали от людских ног, возник отпечаток ступни привидения, но увидевшие это рыцари только вздохнули — внезапное подозрение вмиг исчезло из их голов.
Даже в самых благоприятных условиях заклинание Плаща невероятно трудно поддерживать, а посреди толкущейся оравы дремучих циничных профессиональных воров и нищих это практически невозможно. Плащ не влияет на физический мир, он не искривляет лучи света и не мешает их поглощению; его действие сказывается только на мозге. При заклинании Плаща необходимо постоянно поддерживать в уме картинку окружающего мира, в том числе позицию и положение каждого из присутствующих людей, кроме самого себя. Другими словами, адепт должен мысленно запечатлеть, как все вокруг выглядело бы без него. При этом заклинатель будет видим глазу, но не мозгу; магия не позволяет глядящему на него зафиксировать его образ. С заклинанием довольно просто справиться, если рядом всего один человек; но и с двумя-тремя оно также может работать неплохо.
В толчее, среди подданных Канта, ни один заурядный адепт не мог и надеяться удержать Плащ. Да заурядный адепт не стал бы даже пробовать — чужак, пойманный на Медном Стадионе в Ночь Чуда, должен быть предан смерти, немедленной и безжалостной, без суда и следствия.
Однако ни один человек, знакомый с Пэллес Рил, не назвал бы ее заурядной.
«Сорок часов, — пробормотал тоненький дрожащий голосок где-то в отдаленном уголке сознания. — Я двигаюсь уже больше сорока часов».
Зубы словно покрылись мягким налетом, а веки царапали глаза всякий раз, когда приходилось моргнуть, однако Пэллес тихо шла сквозь толпу, прислушивалась и приглядывалась, пока ее ноги несли свою хозяйку куда им вздумается. Возможно, полностью довериться этим людям было глупо, однако Пэллес была достаточно умна, дабы понять, что ее предали.
Каждый год в Ночь Чуда здесь собирались подданные Канта. Это означало, что где-то в толпе затерялся человек, предавший Пэллес, убивший близнецов, Таланн и Ламорака. Ей даже не придется лично убивать его — король Канта будет рад этой чести.
Если только, холодно напомнил ей внутренний голос, если только этот человек — не сам король. Пэллес была не так наивна, чтобы исключить его из числа подозреваемых только потому, что этот человек ей нравился. Ей необходимо было свидетельство, палец, который ткнул бы в ее цель, — именно это и привело ее сюда. Впрочем, она совершенно не представляла, как должно выглядеть это самое свидетельство.
Пэллес привело сюда гнетущее, не покидающее ни на минуту желание двигаться, чувство, что за спиной у нее стоит кто-то невидимый. У нее не было определенного плана; удерживание Плаща, занявшее несколько последних часов, требовало столько внимания, что она почти не воспринимала происходящее вокруг. Ее состояние походило на дзен-буддистскую сознательную медитацию: Пэллес открылась настоящему и верила в то, что оно даст ей все необходимое.
Невидимая рука сотворила барабанную дробь где-то в северной части чаши Стадиона.
Там стоял зиккурат — девять восходящих ступеней, поднимающихся над каменными скамьями и заканчивающихся массивным троном с высокой спинкой, вырезанным из цельной глыбы местного известняка. Наполненный разноцветными жилами поток Силы, который Пэллес видела внутренним взором, внезапно закружился вокруг зиккурата и ушел куда-то внутрь. Пэллес кивнула самой себе — в зиккурате стоял чародей Аббал Паслава, обеспечивавший различные спецэффекты при появлении короля. Как-то раз Кейн рассказывал ей о Ночи Чуда, и она знала, чего следует ожидать.
Одноногие бронзовые жаровни без чьего-либо вмешательства выплеснули фонтаны искр. Плотные клубы белого дыма потянулись из бронзовых плошек вниз по платформе, уплотняясь до тех пор, пока трон не оказался полностью скрыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163
Это известно любому жителю Анханы. Однако добропорядочные обыватели даже не подозревают, что за потайными дверями в шахтах скрываются проходы в бездонные пещеры, по которым знающие люди могут беспрепятственно пройти под городом.
Они приходили из этих самых писсуаров, через императорскую клоаку, изуродованные, слепые, кривые, прокаженные, на костылях, в измазанных гноем лохмотьях. Вот и сейчас Рыцари Канта, попарно стоящие у каждого писсуара, с гостеприимными жестами помогают толпе нищих спуститься по кольцам искрошенного камня.
В ночном воздухе послышался радостный гомон и обрывки песен. Люди карабкались по скамьям, на которые их предки могли только с завистью смотреть, не имея ни малейшего шанса прикоснуться: так низко, у самой арены, сидело только поместное дворянство. Нищие достигли стены, окружавшей арену, и подобно овцам, или леммингам, или прожорливой саранче одолели ее.
Песок арены, все еще влажный от вечернего моросящего дождя, зашуршал под сандалиями и связанными веревкой остатками башмаков, под металлическими наконечниками костылей и ороговевшими босыми ступнями. Двести лет подряд этот песок впитывал кровь и дерьмо смертельно раненных гладиаторов, огров, троллей, огриллов и гномов; он поглощал полупереваренную еду из распоротых львиных желудков; сукровицу драконов с перерезанным горлом и водянистую жидкость, которая текла из чувствительных глаз драконимфов. После этого еще сотню лет громадное сооружение стояло покинутым; его единственными посетителями были бездомные.
Сегодня же с дровяных поленниц сорвали просмоленную ткань, забросив ее на кучу выше человеческого роста, и праздничные костры взвились к низкому небу, отражавшему их оранжевый свет. Вокруг костров танцевали калеки — танцевали, ибо это огромное каменное кольцо представляло собой не что иное, как Медный Стадион. Нищие были подданными Канта, а ночь издавна считалась Ночью Чуда.
В какой-то миг танцующим почудилось, будто кто-то проходит мимо них или какое-то привидение стоит за их спинами. Прокаженный на секунду прервал веселый рассказ о толстом кошельке, украденном у ротозея, пока тот давал нищему монетку; рассказчик почувствовал прикосновение к своим лохмотьям, однако за спиной у него никого не было. Он пожал плечами и стал рассказывать дальше. Теплое дыхание коснулось шеи слепой женщины: она невольно повернулась и сдвинула с глаз грязные бинты, чтобы посмотреть на подошедшего. Женщина терла глаза и трясла головой, кляня свое чересчур богатое воображение. А вот на чистом пятачке песка, вдали от людских ног, возник отпечаток ступни привидения, но увидевшие это рыцари только вздохнули — внезапное подозрение вмиг исчезло из их голов.
Даже в самых благоприятных условиях заклинание Плаща невероятно трудно поддерживать, а посреди толкущейся оравы дремучих циничных профессиональных воров и нищих это практически невозможно. Плащ не влияет на физический мир, он не искривляет лучи света и не мешает их поглощению; его действие сказывается только на мозге. При заклинании Плаща необходимо постоянно поддерживать в уме картинку окружающего мира, в том числе позицию и положение каждого из присутствующих людей, кроме самого себя. Другими словами, адепт должен мысленно запечатлеть, как все вокруг выглядело бы без него. При этом заклинатель будет видим глазу, но не мозгу; магия не позволяет глядящему на него зафиксировать его образ. С заклинанием довольно просто справиться, если рядом всего один человек; но и с двумя-тремя оно также может работать неплохо.
В толчее, среди подданных Канта, ни один заурядный адепт не мог и надеяться удержать Плащ. Да заурядный адепт не стал бы даже пробовать — чужак, пойманный на Медном Стадионе в Ночь Чуда, должен быть предан смерти, немедленной и безжалостной, без суда и следствия.
Однако ни один человек, знакомый с Пэллес Рил, не назвал бы ее заурядной.
«Сорок часов, — пробормотал тоненький дрожащий голосок где-то в отдаленном уголке сознания. — Я двигаюсь уже больше сорока часов».
Зубы словно покрылись мягким налетом, а веки царапали глаза всякий раз, когда приходилось моргнуть, однако Пэллес тихо шла сквозь толпу, прислушивалась и приглядывалась, пока ее ноги несли свою хозяйку куда им вздумается. Возможно, полностью довериться этим людям было глупо, однако Пэллес была достаточно умна, дабы понять, что ее предали.
Каждый год в Ночь Чуда здесь собирались подданные Канта. Это означало, что где-то в толпе затерялся человек, предавший Пэллес, убивший близнецов, Таланн и Ламорака. Ей даже не придется лично убивать его — король Канта будет рад этой чести.
Если только, холодно напомнил ей внутренний голос, если только этот человек — не сам король. Пэллес была не так наивна, чтобы исключить его из числа подозреваемых только потому, что этот человек ей нравился. Ей необходимо было свидетельство, палец, который ткнул бы в ее цель, — именно это и привело ее сюда. Впрочем, она совершенно не представляла, как должно выглядеть это самое свидетельство.
Пэллес привело сюда гнетущее, не покидающее ни на минуту желание двигаться, чувство, что за спиной у нее стоит кто-то невидимый. У нее не было определенного плана; удерживание Плаща, занявшее несколько последних часов, требовало столько внимания, что она почти не воспринимала происходящее вокруг. Ее состояние походило на дзен-буддистскую сознательную медитацию: Пэллес открылась настоящему и верила в то, что оно даст ей все необходимое.
Невидимая рука сотворила барабанную дробь где-то в северной части чаши Стадиона.
Там стоял зиккурат — девять восходящих ступеней, поднимающихся над каменными скамьями и заканчивающихся массивным троном с высокой спинкой, вырезанным из цельной глыбы местного известняка. Наполненный разноцветными жилами поток Силы, который Пэллес видела внутренним взором, внезапно закружился вокруг зиккурата и ушел куда-то внутрь. Пэллес кивнула самой себе — в зиккурате стоял чародей Аббал Паслава, обеспечивавший различные спецэффекты при появлении короля. Как-то раз Кейн рассказывал ей о Ночи Чуда, и она знала, чего следует ожидать.
Одноногие бронзовые жаровни без чьего-либо вмешательства выплеснули фонтаны искр. Плотные клубы белого дыма потянулись из бронзовых плошек вниз по платформе, уплотняясь до тех пор, пока трон не оказался полностью скрыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163