Вот мне и кажется, что, хотя человек и лишился рая, жалеть ему, право, не о чем. Жил он в раю, а разума у него не было. Но ведь разум важнее любого рая, небесного или земного. Откуда же взялся разум в человеке?
— Я отвечу тебе, избранница моего господина. Греки учат, что первым корифеем школы жизни был Прометей. Халдеи первым своим учителем почитают бога воды Эа, египтяне — бога Тота, китайцы — легендарных мандаринов, иудеи полагают, что сам Ягве преисполнил их мудрости. Я же говорю, что величайшими учителями людей были горы, реки, моря и земля, изобилующая металлом, злаками, зверем и камнем. Не будь мрамора, греки не создали бы неповторимых скульптур. Не будь гранита, не было бы египетских храмов. Не будь кирпича, слепленного из глины, которую несет благодатный Евфрат, не вознесись бы в бездонные выси халдейские строения. Многому научили людей страх, нужда и смерть, но величайшим учителем…
Улу запнулся.
Нанаи дружески улыбнулась ему, побуждая к откровенности. Она любила Улу, как брата, как лучшего из людей. Когда, пробудившись, она думала о нем, ей становилось радостно, лицо ее светлело, девушке хотелось быть доброй и нежной. Нет сомнения, что своим стремлением к знаниям она тоже была обязана Улу. Улу казался ей самым просвещенным из жрецов, самым мудрым из ученых. Никому другому не дано было столь проникновенно оценить художественные сокровища Старого Света. Никто другой столь совершенно не мог постичь красоту и мудрость письменных памятников, начиная с древнейших времен. Улу сам видел многое из того, о чем он рассказывал Нанаи. Ему довелось лицезреть пирамиду Хеопса и знаменитые египетские пилоны. Благоговея, останавливался он подле мраморных скульптур Греции. Улу посчастливилось видеть великолепные чертоги Ассирии и дворец Миноса на Крите. Он хорошо знал архитектурные сооружения прославленного Карфагена и мог не только описать их, но и рассказать, как и почему были они воздвигнуты. Итак, не будь мрамора, у греков не было бы скульптур; не будь гранита, не высились бы пилоны, охраняющие вход в египетские храмы; без глины не были бы воздвигнуты халдейские строения, удивляющие весь свет. Стало быть, учитель человека — это природа. Как проста мудрость Улу!
А еще он сказал, что наставниками человека являются также страх, нужда и смерть, но величайший из них…
Тут Улу замолк, не докончив своей мысли. Нанаи робко напомнила ему, что величайший учитель… С замиранием сердца ждала девушка ответа, словно Улу сейчас откроет перед ней величайшую тайну жизни.
Взгляд учителя посерьезнел; взяв руку Нанаи в свои руки, Улу проговорил:
— Величайшими учителями каждого человека и всего человечества были, есть и будут ненависть и любовь.
Нанаи вздрогнула и выдернула руку. Да, и в ней живут оба эти чувства, не раз повергавшие ее в трепет. Как часто, нахлынув бурными потоками, они захлестывали ее сознание, лишая ясности мысли! С тех пор как, едва вступив в жизнь, узнала она Устигу и Набусардара, ее преследовали, не отступая, ненависть и любовь. Нанаи стояла меж ними, словно между высокими стенами, уходившими в небесную высь. Впервые они полонили ее в Оливковой роще — с ней случилось то же, что бывает с неосторожным пастухом, погнавшимся за отбившейся овцой и сорвавшимся в пропасть. Теперь она, вроде того пастуха, стоит на песчаном дне ущелья и молит небо о помощи. Некогда она верила в любовь, считая ее неприступной твердыней. А теперь против нее выросла стена, имя которой — ненависть. Ненависть швырнула ее, как игрок кость, в смуту жизни. Прежде любовь вызывала в Нанаи только нежность, теперь она стала источником ненависти. Любовь и ненависть слились в ее сердце в стремительный вихрь, который треплет ее, словно ветер — рубище странника. Неужто же для того и вселились они в ее сердце, чтобы стать ее учителями, величайшими учителями, как говорит Улу? Добрая Таба, провожая ее сюда, предсказывала на прощание, что любовь свою она искупит страданием, во. имя любви она должна претерпеть все муки, предопределенные ей судьбою.
Но кого она любит? Кого ненавидит? Набусардара, Устигу, Улу, Теку?
Сам рок судил ей эту жизнь, и теперь Нанаи яснее чем когда-либо видит, что главный в ней — Набусардар; но что Непобедимый определит для нее?
Нанаи украдкой взглянула на Улу.
Духовный пастырь читал в ее глазах, словно в раскрытой книге, он умел заглянуть в самые сокровенные уголки смятенной девичьей души, словно смотрел сквозь прозрачные воды озера на его дно.
Улу хорошо чувствовал тонкую натуру Нанаи. Он все понимал, даже когда девушка хранила молчание.
Улу был невластен что-либо изменить в ее судьбе, не рискуя нарушить волю Набусардара. Но он всей душой сочувствовал Нанаи. Жреца страшила мысль, что вдруг Непобедимый, натешившись, бросит ее. В конце концов Улу решил, что если уж Нанаи пришла искать здесь защиты от злых помыслов Эсагилы, то ей более пристало принадлежать Набусардару, чем случайному мужчине, который купит ее за золото.
Прервав молчание, Нанаи произнесла;
— Я согласна с тобой. Меня в поступках моих почти всегда вели любовь и ненависть. Но скажи, мой ученый, мой мудрый наставник, неужели также поступаете и ты, и Набусардар, неужели так же вел себя и великий Гильгамеш?
— Да.
— В прошлый раз мы читали предание о том, как храбрый Гильгамеш охотился на львов. Скажи, как стал Гильгамеш великим охотником, что помогло ему — любовь или ненависть?
— И то и другое, — не колеблясь, ответил Улу. — Он любил сильных и отважных, ненавидел слабых и трусов.
— Мне думается, что и Набусардар такой же, как Гильгамеш, — молвила Нанаи, и глаза ее засветились.
— И ты не ошибаешься, — согласился Улу.
— Ну, читай же… читай мне новую легенду о Гильгамеше, премудрый.
Нанаи слушала Улу, затаив дыхание.
Время бежало быстро, так что они и не заметили, как солнечные лучи осветили ветви пиний с другого бока. Не слышали они даже пения и рокота египетской систры, под звуки которой на подворье сменилась стража.
И лишь когда над ними вдруг склонилась седая голова скульптора, они очнулись.
Улу взглянул на солнечные часы и глазам своим не поверил.
— Однако я покушаюсь на время других.
Но скульптор не рассердился, увидев в руках наставника эпос о Гильгамеше.
— О, за чтением преданий о Гильгамеше можно забыть обо всем на свете, не только про глину и резец. И я в молодости целыми днями просиживал над сказаниями о нем. Да и теперь люблю их перечитать. Когда на Вавилонию обрушиваются невзгоды, Гильгамеш укрепляет мои силы, помогает выстоять и верить.
Пока скульптор беседовал с Улу, Нанаи взяла таблички и принялась читать с того места, где они кончили.
Но вскоре Гедека прервал ее.
— Я рад, что тебе пришлось по душе лучшее, что создано халдеями в литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217
— Я отвечу тебе, избранница моего господина. Греки учат, что первым корифеем школы жизни был Прометей. Халдеи первым своим учителем почитают бога воды Эа, египтяне — бога Тота, китайцы — легендарных мандаринов, иудеи полагают, что сам Ягве преисполнил их мудрости. Я же говорю, что величайшими учителями людей были горы, реки, моря и земля, изобилующая металлом, злаками, зверем и камнем. Не будь мрамора, греки не создали бы неповторимых скульптур. Не будь гранита, не было бы египетских храмов. Не будь кирпича, слепленного из глины, которую несет благодатный Евфрат, не вознесись бы в бездонные выси халдейские строения. Многому научили людей страх, нужда и смерть, но величайшим учителем…
Улу запнулся.
Нанаи дружески улыбнулась ему, побуждая к откровенности. Она любила Улу, как брата, как лучшего из людей. Когда, пробудившись, она думала о нем, ей становилось радостно, лицо ее светлело, девушке хотелось быть доброй и нежной. Нет сомнения, что своим стремлением к знаниям она тоже была обязана Улу. Улу казался ей самым просвещенным из жрецов, самым мудрым из ученых. Никому другому не дано было столь проникновенно оценить художественные сокровища Старого Света. Никто другой столь совершенно не мог постичь красоту и мудрость письменных памятников, начиная с древнейших времен. Улу сам видел многое из того, о чем он рассказывал Нанаи. Ему довелось лицезреть пирамиду Хеопса и знаменитые египетские пилоны. Благоговея, останавливался он подле мраморных скульптур Греции. Улу посчастливилось видеть великолепные чертоги Ассирии и дворец Миноса на Крите. Он хорошо знал архитектурные сооружения прославленного Карфагена и мог не только описать их, но и рассказать, как и почему были они воздвигнуты. Итак, не будь мрамора, у греков не было бы скульптур; не будь гранита, не высились бы пилоны, охраняющие вход в египетские храмы; без глины не были бы воздвигнуты халдейские строения, удивляющие весь свет. Стало быть, учитель человека — это природа. Как проста мудрость Улу!
А еще он сказал, что наставниками человека являются также страх, нужда и смерть, но величайший из них…
Тут Улу замолк, не докончив своей мысли. Нанаи робко напомнила ему, что величайший учитель… С замиранием сердца ждала девушка ответа, словно Улу сейчас откроет перед ней величайшую тайну жизни.
Взгляд учителя посерьезнел; взяв руку Нанаи в свои руки, Улу проговорил:
— Величайшими учителями каждого человека и всего человечества были, есть и будут ненависть и любовь.
Нанаи вздрогнула и выдернула руку. Да, и в ней живут оба эти чувства, не раз повергавшие ее в трепет. Как часто, нахлынув бурными потоками, они захлестывали ее сознание, лишая ясности мысли! С тех пор как, едва вступив в жизнь, узнала она Устигу и Набусардара, ее преследовали, не отступая, ненависть и любовь. Нанаи стояла меж ними, словно между высокими стенами, уходившими в небесную высь. Впервые они полонили ее в Оливковой роще — с ней случилось то же, что бывает с неосторожным пастухом, погнавшимся за отбившейся овцой и сорвавшимся в пропасть. Теперь она, вроде того пастуха, стоит на песчаном дне ущелья и молит небо о помощи. Некогда она верила в любовь, считая ее неприступной твердыней. А теперь против нее выросла стена, имя которой — ненависть. Ненависть швырнула ее, как игрок кость, в смуту жизни. Прежде любовь вызывала в Нанаи только нежность, теперь она стала источником ненависти. Любовь и ненависть слились в ее сердце в стремительный вихрь, который треплет ее, словно ветер — рубище странника. Неужто же для того и вселились они в ее сердце, чтобы стать ее учителями, величайшими учителями, как говорит Улу? Добрая Таба, провожая ее сюда, предсказывала на прощание, что любовь свою она искупит страданием, во. имя любви она должна претерпеть все муки, предопределенные ей судьбою.
Но кого она любит? Кого ненавидит? Набусардара, Устигу, Улу, Теку?
Сам рок судил ей эту жизнь, и теперь Нанаи яснее чем когда-либо видит, что главный в ней — Набусардар; но что Непобедимый определит для нее?
Нанаи украдкой взглянула на Улу.
Духовный пастырь читал в ее глазах, словно в раскрытой книге, он умел заглянуть в самые сокровенные уголки смятенной девичьей души, словно смотрел сквозь прозрачные воды озера на его дно.
Улу хорошо чувствовал тонкую натуру Нанаи. Он все понимал, даже когда девушка хранила молчание.
Улу был невластен что-либо изменить в ее судьбе, не рискуя нарушить волю Набусардара. Но он всей душой сочувствовал Нанаи. Жреца страшила мысль, что вдруг Непобедимый, натешившись, бросит ее. В конце концов Улу решил, что если уж Нанаи пришла искать здесь защиты от злых помыслов Эсагилы, то ей более пристало принадлежать Набусардару, чем случайному мужчине, который купит ее за золото.
Прервав молчание, Нанаи произнесла;
— Я согласна с тобой. Меня в поступках моих почти всегда вели любовь и ненависть. Но скажи, мой ученый, мой мудрый наставник, неужели также поступаете и ты, и Набусардар, неужели так же вел себя и великий Гильгамеш?
— Да.
— В прошлый раз мы читали предание о том, как храбрый Гильгамеш охотился на львов. Скажи, как стал Гильгамеш великим охотником, что помогло ему — любовь или ненависть?
— И то и другое, — не колеблясь, ответил Улу. — Он любил сильных и отважных, ненавидел слабых и трусов.
— Мне думается, что и Набусардар такой же, как Гильгамеш, — молвила Нанаи, и глаза ее засветились.
— И ты не ошибаешься, — согласился Улу.
— Ну, читай же… читай мне новую легенду о Гильгамеше, премудрый.
Нанаи слушала Улу, затаив дыхание.
Время бежало быстро, так что они и не заметили, как солнечные лучи осветили ветви пиний с другого бока. Не слышали они даже пения и рокота египетской систры, под звуки которой на подворье сменилась стража.
И лишь когда над ними вдруг склонилась седая голова скульптора, они очнулись.
Улу взглянул на солнечные часы и глазам своим не поверил.
— Однако я покушаюсь на время других.
Но скульптор не рассердился, увидев в руках наставника эпос о Гильгамеше.
— О, за чтением преданий о Гильгамеше можно забыть обо всем на свете, не только про глину и резец. И я в молодости целыми днями просиживал над сказаниями о нем. Да и теперь люблю их перечитать. Когда на Вавилонию обрушиваются невзгоды, Гильгамеш укрепляет мои силы, помогает выстоять и верить.
Пока скульптор беседовал с Улу, Нанаи взяла таблички и принялась читать с того места, где они кончили.
Но вскоре Гедека прервал ее.
— Я рад, что тебе пришлось по душе лучшее, что создано халдеями в литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217