— Я готов принять смерть, досточтимый господин, я готов умереть за Халдейское царство. Знаю, что братья из Эсагилы не проявили бы ко мне милосердия, они жестоки и бесчеловечны. С этого дня я отмечен клеймом смерти, но меня уже ничто не страшит. Я хотел поставить тебя в известность о затеваемом Эсагилой, чтобы ты знал, кто враг тебе в Халдейской державе. Никому не говори обо мне, я постараюсь еще быть тебе полезным. Я буду сообщать сведения, которые помогут тебе. И да благословит тебя великий Мардук, Непобедимый.
— Да хранит тебя дух страны наших предков, Улу.
— Да хранят нашу страну твоя мощь и боги, досточтимый.
Набусардар посмотрел на небо, уточняя время.
— Это все, Улу? Мне пора ехать.
— Есть кое-что еще, Непобедимый.
И Улу рассказал о встрече с персидскими шпионами, которых он застал на постоялом дворе, о свидании с Устигой в трактире у Деревни Золотых Колосьев, где они договорились, что Устига пошлет Элоса и Забаду к городским воротам, а Улу проводит их в башню Этеменанки и поможет им завладеть планом Мидийской стены. Поскольку ворота охраняют не только солдаты царя, но и вооруженные слуги Эсагилы, Улу предложил Набусардару тайно перебить всех солдат Эсагилы, тогда у входа останутся только его воины, и они без помех схватят Элоса и Забаву.
Набусардар одобрил план и, не мешкая, отправил посыльного из своей свиты в дом командования за военачальником из тайной службы, чтобы тот явился получить необходимые распоряжения в зимнюю резиденцию царя.
Полководец простился с жрецом и продолжил свой путь.
Улу поднял руку и благословил его. Серебристый луч луны осветил лицо Улу.
Оно казалось вычеканенным из металла.
* * *
Дворец царя Набопаласара заполняли высшие сановники. У входа то и дело останавливались золоченые паланкины, один роскошнее другого. По всем дворам и галереям распространялось благоухание нарда, которым были умащены тела вельмож. Напомаженные волосы блестели при свете факелов, масляных светильников и ламп. Одежды сверкали драгоценными камнями, соперничая красотой с драгоценностями в дворцовых покоях.
Первым в кабинет царя вступил сановник по делам правосудия, которого приветствовал главный управитель дворца. Следом вошел хранитель печати в сопровождении халдейского посла в Египте. Чуть позже явились сановник, ведавший делами внутри страны, сановники, в ведении которых были дороги и хозяйство. Потом пришел главный казначей с целой свитой высокопоставленных чиновников.
Сановник, ведающий хозяйством, уселся первым, так как был не в силах выстоять под тяжестью праздничных одежд и царских наград.
Прямо против него сел главный казначей, чтобы подразнить его видом своего скарабея, которого прикрепила к его груди сама царица. Он считал эту награду более ценной, чем любые воинские знаки отличия, и все время становился против света, многозначительно улыбаясь при этом. Сановнику по хозяйству было противно хвастовство коллеги, и, желая унизить казначея, он завел с ним такой разговор:
— Я слышал, что твоя светлость получил эту награду от царицы, — и концом своего посоха, знаком власти сановных деятелей государства, указал на скарабея. — Слышал я также, светлейший, что таких скарабеев царица раздает до трехсот шестидесяти штук в год.
— И все-таки мне доставляет больше удовольствия один собственный скарабей из трехсот шестидесяти, чем триста шестьдесят унаследованных наград.
Главный казначей хотел поддеть своего собеседника, но тот невозмутимо ответил:
— Свои собственные награды, достойнейший, мне уже негде и прицепить, с меня довольно хлопот и с этими. — И он с довольным видом оглядел свою грудь и прибавил: — Мой род получал награды не за волокитство, а за верную службу отечеству. Наш род известен со времен Саргона Аккадского, и на моей груди знаки отличия царей всех династий, начиная от Саргона. Если царь предоставит мне возможность, то у тебя, достойнейший, будет случай увидеть и мою собственную награду.
— Какой же возможности ты ждешь, если сейчас царят мир и спокойствие?
— Уж не спишь ли ты, достойнейший, ведь не за горами новая война.
— Война? — иронически переспросил казначей.
— Да, с персами, лидийцами, мидийцами и Египтом. Казначей захохотал так громко, что привлек внимание сидящих за другими столиками. Хранитель печати поперхнулся вином и закашлял, тогда как другие включились в беседу главного казначея с сановником по хозяйству. С кубками в руках они обступили их. Главный казначей объяснил им:
— Вот его светлость утверждает, что будет война с персами, да и не только с ними, а еще и с лидийцами, мидийцами и египтянами.
Слова эти встретил дружный смех.
— Ты позабыл еще греков, римлян, скифов, массагетов, индийцев, китайцев и гишпанцев, — раздался чей-то голос, за которым последовал новый взрыв хохота.
Не смеялся только верховный судья Вавилона. Он сидел один за столиком и сосредоточенно думал. Идин-Амуррум решился в конце концов выложить перед членами совета все, что накопилось на душе. Он не в состоянии больше оставаться в своей должности, так как не желает творить суд неправедный. Вспоминались ему один за другим тяжбы, в которых он по приказу царя и против своей воли выносил несправедливые приговоры. Взять хотя бы последнее дело — дважды убийцы Сибар-Сина, да и остальные дела, в которых подкупленные судьи сказали свои лживые «да» или «нет». Так слуги правосудия сами нарушали закон основоположника права Хаммурапи. Все триста статей его закона сводились теперь к тому, чтобы судьи взимали мзду с тяжущихся.
Он был погружен в свои мысли, когда к нему обратился сановник, ведающий дорогами:
— А ты, достопочтенный верховный судья Вавилона, каково твое мнение о войне?
Судья с неудовольствием выслушал вопрос, однако ответил, что считает войну весьма вероятной.
— Весьма вероятной? — изумился управитель дворца.
— Даже несомненной, — решительно подтвердил судья.
— Несомненной? — отозвался и сановник по внутренним делам и поправил свою накладную бороду. — Я тоже считаю ее несомненной, но ее надо предотвратить.
— Ты считаешь войну несомненной, но говоришь, что ее надо предотвратить, как это понимать, достойнейший?
— Как вам удобнее, — съехидничал кто-то, намекая на его двуличие.
В ответ сановник по внутренним делам презрительно выпятил губу в знак того, что считает ниже своего достоинства обращать внимание на колкость, взял бокал вина и единым духом осушил его. Свое мнение он еще выскажет в тронном зале перед царем, Набусардаром, Эсагилой и всеми прочими. Однако, когда вино ударило ему в голову, он обошел поочередно всех и перед каждым ораторствовал с таким пылом, что ему могли позавидовать выступающие на площадях пророки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217