Высокий сан не позволял ему самому выступать на улицах. Он верил, что Сурма, юноша сообразительный, красноречивый и решительный, прямо-таки создан для этой роли. Идин-Амуррум и не подозревал, что Сурма, по своему юношескому легковерию, поддался влиянию персов. Понукаемый укорами совести, Сурма не раз порывался признаться верховному судье Вавилона, что он связан с Устигой и его сподвижниками, но не решался, все откладывал этот разговор. Стоя перед зимним дворцом царя он снова вернулся к своим сомнениям и стремился утвердиться на какой-то одной истине, очистив ее, как ядро ореха, от шелухи посторонних соображений. Но сутолока и разговоры в толпе отвлекали его.
Рядом с Сурмой стоял дородный работорговец. Как раз в эти дни он привез на кораблях двести рабов. Торговец собирался продать их вельможам для работ в имениях. Предвкушал приличный барыш, а тут нагрянула весть о персидской армии, и вельможи решили пока воздержаться от покупки рабов.
— Остались они на моей шее, — жаловался он юношам из Деревни Золотых Колосьев. — Знали бы вы, какая прорва уходит на этих дармоедов. — Он напрашивался на сочувствие. — Даже если дать каждому на зуб по одному ячменному зернышку — это уже двести зерен ежедневно. А одно ячменное зерно не спасет от голодной смерти. На одном зернышке долго не протянешь. Сколько же надо зерен, чтобы насытить их? Этак я в несколько дней разорюсь. — Он нервно дергал жирными плечами и толкал соседей локтями, чтобы привлечь к себе внимание. — Двое вчера сдохли. Кто мне возместит убытки? Худые времена наступают. Вельможи велят — привези рабов, а потом отказываются от них, и делай что хочешь. Конечно, они боятся, что придется отдать их задаром царю или жрецам для армии, если дойдет до войны. Конечно, они не дураки, оставляют их на моей шее. Но мне-то что делать с двумя сотнями рабов? Разве что кормить рыб в Евфрате, — говорю же, вчера двое подохли.
Сурма со злостью посмотрел на него, но промолчал, покусывая губы; потом все же не выдержал и ехидно посоветовал торговцу:
— Ты предложи их Набусардару, может, на совете решили увеличить армию.
Торговец не знал, как ему отнестись к словам этого парня, — в шутку он посоветовал или всерьез. Он дружелюбно потрепал его по плечу и хотел расспросить поподробнее: такая возможность пришлась ему по душе.
Но в этот момент распахнулись ворота царского дворца и пропустили первые паланкины с советниками. которых рабы уносили домой.
В толпе оживились, и дородный торговец принялся пробираться в первые ряды, чтобы поскорее узнать новости. Но новостей не прибавилось. Носилки были наглухо задрапированы, в них никто не подавал даже признаков жизни. Вельможи были рады, что буря наконец-то улеглась и можно вернуться в свои уютные дома.
Только Идин-Амуррум из носилок махал людям рукой и своим бодрым видом придал бодрости встречавшим.
Сурма попытался пройти поближе, но работорговец стоял на пути, как скала.
Еще и упирался:
— Эй, эй, парень, куда лезешь!
Толстяка сдвинула б с места разве что пара добрых лошадей.
Послышался топот Набусардарова скакуна по мостовой.
Толпа снова оживилась. Глядя на Набусардара, Сурма невольно залюбовался им, признавая, что у этого вельможи внешность под стать его сану. Но тут же у него перехватило дыхание при воспоминании об Устиге, ради которого Сурма с радостью пожертвовал бы последней коркой хлеба, последней каплей крови. С его именем у Сурмы были связаны надежды на восстановление справедливости в Халдейском царстве, и вот Устига в заточении по вине Набусардара. Сурма бросил последний взгляд на султан его шлема, и сердце его наполнилось ненавистью.
Толпу у дворца не покидали недобрые предчувствия. Все вспоминали недавние беспокойные времена. Тревожные думы не давали уснуть вельможам.
Бывали и прежде бурные заседания, случались и кровопролития, но все они казались невинной забавой для скучающих сановников. Теперь же каждое слово брало за живое и бередило ум. Нечто похожее пришлось пережить, пожалуй, только в правление Авельмардука, сына Навуходоносора и Нитокрис, весьма предприимчивой царевны из династии ассирийских Саргонов. Тогда, в царствование этого выкормыша жрецов, набожного и своенравного фанатика, тоже случалось нечто подобное. Повторялось это и при Нериглиссаре, зяте Навуходоносора, который вступал на престол после Авельмардука и которого халдеи сами убили. Борьба между жрецами и придворными особенно обострилась, когда на трон взошел Лабашимардук, сын Нериглиссара, который принял имя Лабазоаршада. Он стремился ограничить власть жречества, и за эту дерзость Эсагила наложила на него проклятие. Она уничтожала каждого, кто пытался поддерживать молодого царя. В конце концов Лабазоаршад вынужден был покинуть царский дворец. Преследуемый жрецами, он скитался по великому Халдейскому царству. Но жрецам и этого показалось мало, и, чтобы окончательно обезвредить беспокойного монарха, они его убили. После него на халдейском троне перебывало несколько высших жрецов вплоть до Набонида. Храмовый Город в конце концов победил в долгой борьбе с народом и знатью. Царь Набонид был игрушкой в руках Эсагилы. Он правил страной в полном соответствии с волей жрецов и по их указаниям. Это продолжалось больше десяти лет. Потом Халдейская держава пережила еще несколько потрясений.
Тогда вернулся из чужих краев Набусардар.
До этого он был с посольством сначала в Мидии, потом в Египте и, наконец, в Лидии. С его приездом Вавилон внезапно оживился.
Его часто видели в обществе наследного царевича Валтасара, который самозабвенно увлекался военным делом. Началось с того, что они вместе охотились и рыскали по лесам за дичью. Внешне это выглядело невинной забавой, но Набусардар преследовал определенные цели. Он возбуждал в Валтасаре жажду власти и военных подвигов. В то время Набусардар имел высокий военный чин, числился в дворцовой охране. Он в любое время имел доступ к престолонаследнику. И он не только завоевал расположение Валтасара, но и сделал из него пылкого воителя. Валтасар мечтал о великой армии и целыми днями муштровал солдат на плацу царского дворца, в нарушение дворцового этикета. Но Валтасар презирал все, что стесняло его, не исключая и этикета. Он привык все делать по своей воле.
Любимым занятием Валтасара была охота на пестрых голубей, завезенных издалека, хотя после ему было жаль убитых птиц. Однажды он забрел в Храмовый Город и стрелой из лука убил священного голубя богини Иштар. Когда верховный жрец пожурил его за это, царевич ответил, что не понимает, почему ему нельзя убивать голубей Эсагилы, если позволено убивать голубей царя. Исме-Адад ожесточился к нему, и с той поры оба затаили друг к другу ненависть, которой рано или поздно суждено было прорваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217
Рядом с Сурмой стоял дородный работорговец. Как раз в эти дни он привез на кораблях двести рабов. Торговец собирался продать их вельможам для работ в имениях. Предвкушал приличный барыш, а тут нагрянула весть о персидской армии, и вельможи решили пока воздержаться от покупки рабов.
— Остались они на моей шее, — жаловался он юношам из Деревни Золотых Колосьев. — Знали бы вы, какая прорва уходит на этих дармоедов. — Он напрашивался на сочувствие. — Даже если дать каждому на зуб по одному ячменному зернышку — это уже двести зерен ежедневно. А одно ячменное зерно не спасет от голодной смерти. На одном зернышке долго не протянешь. Сколько же надо зерен, чтобы насытить их? Этак я в несколько дней разорюсь. — Он нервно дергал жирными плечами и толкал соседей локтями, чтобы привлечь к себе внимание. — Двое вчера сдохли. Кто мне возместит убытки? Худые времена наступают. Вельможи велят — привези рабов, а потом отказываются от них, и делай что хочешь. Конечно, они боятся, что придется отдать их задаром царю или жрецам для армии, если дойдет до войны. Конечно, они не дураки, оставляют их на моей шее. Но мне-то что делать с двумя сотнями рабов? Разве что кормить рыб в Евфрате, — говорю же, вчера двое подохли.
Сурма со злостью посмотрел на него, но промолчал, покусывая губы; потом все же не выдержал и ехидно посоветовал торговцу:
— Ты предложи их Набусардару, может, на совете решили увеличить армию.
Торговец не знал, как ему отнестись к словам этого парня, — в шутку он посоветовал или всерьез. Он дружелюбно потрепал его по плечу и хотел расспросить поподробнее: такая возможность пришлась ему по душе.
Но в этот момент распахнулись ворота царского дворца и пропустили первые паланкины с советниками. которых рабы уносили домой.
В толпе оживились, и дородный торговец принялся пробираться в первые ряды, чтобы поскорее узнать новости. Но новостей не прибавилось. Носилки были наглухо задрапированы, в них никто не подавал даже признаков жизни. Вельможи были рады, что буря наконец-то улеглась и можно вернуться в свои уютные дома.
Только Идин-Амуррум из носилок махал людям рукой и своим бодрым видом придал бодрости встречавшим.
Сурма попытался пройти поближе, но работорговец стоял на пути, как скала.
Еще и упирался:
— Эй, эй, парень, куда лезешь!
Толстяка сдвинула б с места разве что пара добрых лошадей.
Послышался топот Набусардарова скакуна по мостовой.
Толпа снова оживилась. Глядя на Набусардара, Сурма невольно залюбовался им, признавая, что у этого вельможи внешность под стать его сану. Но тут же у него перехватило дыхание при воспоминании об Устиге, ради которого Сурма с радостью пожертвовал бы последней коркой хлеба, последней каплей крови. С его именем у Сурмы были связаны надежды на восстановление справедливости в Халдейском царстве, и вот Устига в заточении по вине Набусардара. Сурма бросил последний взгляд на султан его шлема, и сердце его наполнилось ненавистью.
Толпу у дворца не покидали недобрые предчувствия. Все вспоминали недавние беспокойные времена. Тревожные думы не давали уснуть вельможам.
Бывали и прежде бурные заседания, случались и кровопролития, но все они казались невинной забавой для скучающих сановников. Теперь же каждое слово брало за живое и бередило ум. Нечто похожее пришлось пережить, пожалуй, только в правление Авельмардука, сына Навуходоносора и Нитокрис, весьма предприимчивой царевны из династии ассирийских Саргонов. Тогда, в царствование этого выкормыша жрецов, набожного и своенравного фанатика, тоже случалось нечто подобное. Повторялось это и при Нериглиссаре, зяте Навуходоносора, который вступал на престол после Авельмардука и которого халдеи сами убили. Борьба между жрецами и придворными особенно обострилась, когда на трон взошел Лабашимардук, сын Нериглиссара, который принял имя Лабазоаршада. Он стремился ограничить власть жречества, и за эту дерзость Эсагила наложила на него проклятие. Она уничтожала каждого, кто пытался поддерживать молодого царя. В конце концов Лабазоаршад вынужден был покинуть царский дворец. Преследуемый жрецами, он скитался по великому Халдейскому царству. Но жрецам и этого показалось мало, и, чтобы окончательно обезвредить беспокойного монарха, они его убили. После него на халдейском троне перебывало несколько высших жрецов вплоть до Набонида. Храмовый Город в конце концов победил в долгой борьбе с народом и знатью. Царь Набонид был игрушкой в руках Эсагилы. Он правил страной в полном соответствии с волей жрецов и по их указаниям. Это продолжалось больше десяти лет. Потом Халдейская держава пережила еще несколько потрясений.
Тогда вернулся из чужих краев Набусардар.
До этого он был с посольством сначала в Мидии, потом в Египте и, наконец, в Лидии. С его приездом Вавилон внезапно оживился.
Его часто видели в обществе наследного царевича Валтасара, который самозабвенно увлекался военным делом. Началось с того, что они вместе охотились и рыскали по лесам за дичью. Внешне это выглядело невинной забавой, но Набусардар преследовал определенные цели. Он возбуждал в Валтасаре жажду власти и военных подвигов. В то время Набусардар имел высокий военный чин, числился в дворцовой охране. Он в любое время имел доступ к престолонаследнику. И он не только завоевал расположение Валтасара, но и сделал из него пылкого воителя. Валтасар мечтал о великой армии и целыми днями муштровал солдат на плацу царского дворца, в нарушение дворцового этикета. Но Валтасар презирал все, что стесняло его, не исключая и этикета. Он привык все делать по своей воле.
Любимым занятием Валтасара была охота на пестрых голубей, завезенных издалека, хотя после ему было жаль убитых птиц. Однажды он забрел в Храмовый Город и стрелой из лука убил священного голубя богини Иштар. Когда верховный жрец пожурил его за это, царевич ответил, что не понимает, почему ему нельзя убивать голубей Эсагилы, если позволено убивать голубей царя. Исме-Адад ожесточился к нему, и с той поры оба затаили друг к другу ненависть, которой рано или поздно суждено было прорваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217