— Уже нализался, а у нас еще полмеха, — шатаясь, укорял его первый, показывая грязной рукой на кожаный бурдюк с вином.
Мех лежал на земле, под ним образовалась лужа кисловато пахнущего вина. У бродяг были кружки, но многие уже не могли держать их в руках и расплескивали вино на землю. Лица лоснились на солнце. Сквозь лохмотья просвечивало давно немытое тело, по которому ползали вши и стекали грязные струйки пота.
Одни стояли, прислонившись к колоннам, другие растянулись на каменных плитах и сидели на ступеньках.
Человек с отрезанным ухом жевал стебельки травы и смотрел на них. Когда один из пьяниц выплеснул вино на землю, он судорожно глотнул слюну.
— Видать, ему хочется пить, — заметил бродяга.
— Так напоим его! — загалдели остальные. Они налили вина в оловянную кружку. Но едва несчастный коснулся потрескавшимися губами края посудины, как бродяга отнял ее. Потом снова приложил и опять отнял. Пьянчужка наслаждался этой жестокой игрой. Наконец, когда изнывавший от жажды человек застонал, бродяга, размахнувшись, с довольным смехом выплеснул вино ему в лицо. Человек вскрикнул от боли. Вино обожгло ему глаза. Он не мог вытереть их, так как руки его были скручены за спиной. Внезапно он почувствовал острую боль на месте отрезанного уха: вино разъело свежую рану, и она снова начала кровоточить. Темно-алые струйки побежали по шее на плечо и грудь. Несчастный взмолился:
— Воды!
Но вокруг никого не было. Даже бродяги, испугавшись чего-то, убрались подальше.
Тогда он нагнул голову, так, чтобы кровь стекала в рот, и слизывал ее языком.
Тут на площади появился юноша. Пройдя мимо торговки с сушеными финиками на лотке, он остановился под навесом, где жарили на вертеле говядину.
Смотрите, Сурма! — пискнул бродяга с писклявым лицом.
— Башка у него варит! — заметил другой.
— Говорит почище пророка.
— И откуда что берется!
— Видать, нахватался от этого перса Устиги.
— А вот и нет… а вот и нет, — замотал головой третий.
— И в самом деле, — поддержал его кто-то, — я слыхал, что Сурма подкуплен верховным судьей Вавилона.
— Верховным судьей? Ну, это вранье! — усомнились остальные.
— Коли хотите знать точно, — вмешался бродяга с мокрой от вина и слюны бородой, — так наши выследили его. Сурма то и дело бегает к Идин-Амурруму. Подслушали даже их разговор в саду.
Сурма действительно больше, чем Устиге, был обязан мудрейшему Идин-Амурруму. Он узнал от него о стольких бесчинствах, творимых в стране, что, уже не колеблясь, поднялся однажды на возвышение перед высеченным в камне сводом законов Хаммурапи и принялся горячо убеждать прохожих задуматься о своей жизни. Чем грознее становилась персидская опасность, тем больше страстного обличения вкладывал он в свои слова.
— Так, значит, верховный судья Вавилона набивает Сурму мудростью! А что же стражники, почему его до сих пор не схватили?
— Народ за него горой. Его прозвали Сурма-Гильгамеш.
— Гм, Сурма-Гильгамеш.
— А что подслушали в саду?
— Как судья учил Сурму произносить речи.
— А о чем?
— Я тебе не Сурма, чтобы запомнить это. В разговор вступил плешивый бродяга с приплюснутым носом.
— Я знаю, я все знаю, — сказал он. — Вот, у меня есть табличка.
Он вытащил из-за пазухи глиняную табличку, красиво исписанную четким почерком.
Остальные сгрудились вокруг него.
— Читай!
— Откуда она у тебя?
— Сурма раздает их тем, кому доверяет. Я купил ее у грузчиков на пристани за пригоршню поддельного золота.
— Читай!
— Читай, глядишь, Сурма скоро и сам подойдет. Он где-то неподалеку.
— Да вот он, под навесом, уплетает говядину.
— Может, он и не подойдет сюда.
— Читай!
Владелец таблички в смущении уставился на нее, поводил по ней пальцем. Зачем-то подтянул застежку на ремне. Поскреб в затылке, хмыкнул.
Остальные едва не лопались от любопытства и нетерпеливо понукали его:
— Ну, давай же! Начинай!
— Ученый я вам, что ли? — обозлился вдруг плешивый. — Чего пристали? Откуда взяли, что я умею читать? Я человек простой.
— На что же тогда тебе табличка? — прыснул косоглазый бродяга в темном ассирийском халате, который он стащил у торговца волами.
— А так захотелось… Не твоего ума дело!
— Через сто лет он продаст ее Старьевщику.
Остроту отпустил человек, державший мех и разливавший вино.
— Послушай, вдруг кто-то обратился к нему. — А ведь ты вроде был писцом, пока не сошел с круга. Прочитай-ка!
Плешивый передал табличку бывшему писцу, и тот начал разбирать по складам:
— «Царь со своим двором, с царевичами и царевнами пребывает в роскоши, держа народ на положении рабов».
— Святая правда! — зашумели слушатели.
— «Царь безучастен к судьбе своих подданных и не заботится об их нравственных помыслах».
— А что это: «нравственные помыслы»? Наступила тишина, которую нарушали только стоны страдальца, привязанного к столбу.
— Ты дальше читай, дальше, — понукали чтеца.
— «На обитателей царского дворца и Царского Города гнет спину вся Вавилония. Знать не отстает от царя, купается в роскоши и тянет соки из народа. Советники не утруждают себя делами и заботятся лишь о том, чтобы угодить царю».
— Провалиться им в преисподнюю Нергала!
— А дальше что? — приставали к чтецу.
— «Государство, нищает, хозяйство расстроено…»
— Что значит — «хозяйство расстроено»?
— Погоди, пусть дочитает до конца.
—»…земледельцы влачат жалкое существование, ремесла в загоне, государственных мастерских почти нет, халдейских торговцев притесняют. Народ знает только непосильный труд…»
— Да, это о нас, это о нас!!
— «Народ знает только непосильный труд, а в верхних слоях наблюдается падение нравов и образованности. Все государство погрязло во взяточничестве».
— Постой! — не выдержал кто-то. — В чем погрязло?
— Продажное оно, дубина! — пояснил тот, кто плеснул вином в лицо человеку с отрезанным ухом. — Ты знай читай, а то так никогда не кончишь.
— «Все государство погрязло во взяточничестве. На чиновников положиться нельзя, велением совести они предпочитают взятки. Стражи порядка и законности ищут лишь своей выгоды и падки на подкупы. Идею справедливости они превратили в посмешище. И все это происходит в стране, которая кичится тем, что ее законы стали образцом для всего Старого и Нового Света. Куда ни бросишь взгляд, всюду тлен и мерзость. Все прогнило в Халдейской державе. Раньше, по крайней мере, армия стояла на страже порядка в стране, а ныне и солдаты нападают на честных людей и грабят их, вместо того, чтобы защищать родину».
— А нас еще сманивают в армию Набусардара! — гоготали кругом.
— «Раньше жрецы пеклись о душе халдея, учили его добру и правде, а ныне и они, подобно царю, помышляют лишь о собственных удовольствиях. Вместо того, чтобы служить богам, они по три раза в день моются в раззолоченных ваннах и натирают себя благовониями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217