- Олухи, сидящие в задних рядах, до
следующей недели спектакля не увидят - слишком далеко они от центра.
- Опять эти кельтские глупости, - фыркнул Гай Филипп. - Уверяю тебя,
мы тоже кажемся им насекомыми с такого расстояния. - Он взглянул на толпу.
- Большинство из них зеваки, ничего не стоящие людишки, как и те мешки с
жиром у нас дома, - он имел в виду "в Риме", и Марк моргнул, когда
сообразил это, - которые пришли поглазеть, как гладиаторы убивают друг
друга.
Трибун согласился с этим замечанием: гул голосов напоминал рев
римской толпы, разгоряченной кровавым зрелищем. Он поймал взгляд
Горгидаса, который беседовал с кем-то из иностранных послов, сидевших
несколькими рядами ниже. Как хороший историк, грек хотел видеть
происходящее с близкого расстояния и предпочел компанию послов. Врач
внимательно слушал Арига, сына Аргуна, и быстро записывал что-то на
восковой табличке. Еще три таблички висело у него на поясе. Тасо Ванес,
посол из Катриша, приветственно махнул рукой трибуну, и тот улыбнулся ему
в ответ. Марку всегда нравился этот невысокий человек, остроумный и
наблюдательный, несмотря на весьма заурядный облик.
Амфитеатр наполнился звуками рогов, толпа заревела громче.
Сопровождаемый неизменными телохранителями и носителями зонтов, Гаврас
въехал на середину арены Амфитеатра. Аплодисменты, звучавшие, пока Туризин
поднимался к своему месту, были достаточно громкими, но все же не такими
оглушительными, как год назад, когда Скаурус слушал здесь речь Маврикиоса,
объявившего войну Казду. В данном случае народ хотел видеть не Императора.
Каждый отряд, проходивший мимо Гавраса, приветствовал его, воздевая
оружие. По отрывистой команде Гая Филиппа римляне вскинули перед собой
свои копья. Гаврас еле заметно кивнул. Как и старший центурион, он был
старым солдатом, и они прекрасно понимали друг друга.
Бюрократы-чиновники чувствовали себя далеко не так уверенно. Они
заметно нервничали, кланяясь своему новому повелителю. Гуделес был бледен
как полотно, и лицо его резко выделялось на фоне халата из темно-синего
шелка.
Гаврас обращал на них внимания не больше, чем на шум толпы или
стоящие вокруг многочисленные статуи: бронзовые, мраморные, выточенные из
слоновой кости, среди которых выделялся позолоченный гранитный обелиск,
взятый в Макуране как военный трофей много лет назад.
Увидев иностранных послов, Император оживился. Он задержался на
минуту, чтобы сказать что-то Гавтрузу из Татагуша, и крепкий грубоватый
посол согласно кивнул. Затем Гаврас сказал несколько слов Тасо Ванесу.
Катриш засмеялся и дернул себя за, редкую бородку, такую же смешную и
нелепую, как у Гавтруза. Даже не слыша разговора, Марк понял, о чем идет
речь. Он тоже думал, что маленькая бороденка смешно смотрелась на лице
Ванеса, который, не будь ее, был бы как две капли воды похож на
видессианина. Но его правитель все еще требовал, чтобы подданные
оставались верны некоторым традициям и обычаям их предков-каморов, которые
создали государство из отвоеванных провинций Видессоса несколько веков
тому назад, так что маленький щуплый посол был обречен пожизненно носить
на лице эту чахлую растительность как знак принадлежности к своему народу.
Туризин уселся в высокое кресло, стоящее в центре Амфитеатра. У
кресла не было спинки, так что все присутствующие могли видеть Императора.
Носители зонтов встали возле него. Он поднял правую руку в повелительном
жесте, толпа затихла и поднялась со своих мест, люди вытягивали шеи, чтобы
получше разглядеть происходящее. Они все хорошо знали, куда нужно
смотреть.
Широко открылись ворота, через которые вступали в Амфитеатр беговые
лошади в дни скачек. Сегодня процессия была намного короче: могучий
герольд Туризина, два видессианских охранника в позолоченных кирасах, и
слуга, ведущий в поводу осла. На осле задом наперед сидел в грязном седле
Ортайяс Сфранцез, уныло созерцавший ослиный хвост. Знакомые с ритуалом
видессиане разразились хохотом. Кто-то бросил в него перезрелую тыкву,
которая, упав у самых ног осла, разлетелась и брызнула во все стороны
сочной мякотью. В Ортайяса полетели тухлые яйца, но поток их вскоре
прекратился. Видессос только что пережил осаду, и у горожан было не так
много продуктов, чтобы они могли ими разбрасываться.
Наступив на тыквенную корку, герольд невозмутимо прокричал:
- Дорогу Ортайясу Сфранцезу, осмелившемуся бунтовать против
полноправного Автократора видессиан, Его Императорского Величества
Туризина Гавраса!
- Ты победитель, Гаврас! Ты всепобеждающий! - закричала в ответ
толпа.
Люди вопят с таким воодушевлением, подумал Марк, будто забили, что
неделю назад так же точно приветствовали Ортайяса. Сопровождаемый
издевательскими выкриками и насмешками толпы, Сфранцез медленно двигался
по амфитеатру, в то время как герольд громовым голосом объявлял о его
вине. Марк слышал, как еще несколько гнилых плодов разбились у ног
Ортайяса; ветер донес до него вонь тухлых яиц. Не приходилось сомневаться,
что некоторые из этих снарядов достали своей цели. К тому времени, как
Сфранцез появился в поле зрения трибуна, плащ его был заляпан яйцами и
соком плодов. Осел, на котором он сидел, упирался всеми четырьмя копытами,
и его приходилось тащить силой. Он шел неохотно, время от времени
наклоняясь за яблоками, лежащими на песке. Погонщик дернул за длинную
веревку, споткнулся и снова потянул за собой упрямое животное.
Наконец процессия закончила свой путь и остановилась перед воротами,
в которые вошла. Двое стражей сняли Ортайяса с седла и бросили на землю
перед Туризином Гаврасом. Несчастный тут же простерся ниц перед
Императором.
Гаврас поднялся.
- Мы видим твою покорность, - сказал он. Акустика Амфитеатра была
столь хороша, что слова его были услышаны на самой дальней скамье. -
Отказываешься ли ты раз и навсегда от всех прав на престол нашей Империи,
охраняемой Фосом?
- Да, конечно. Я отдаю тебе престол по доброй воле. Я...
Время, отпущенное Ортайясу для ответа, истекло, и Туризин остановил
его нетерпеливым жестом.
Гай Филипп еле слышно хмыкнул:
- Некоторые вещи не меняются никогда. Держу пари, этот дохлый ублюдок
сочинил двухчасовую речь об отречении от престола. Она наверняка лежит у
него в кармане, составленная по всем правилам.
- Теперь награда за предательство, - снова заговорил Туризин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
следующей недели спектакля не увидят - слишком далеко они от центра.
- Опять эти кельтские глупости, - фыркнул Гай Филипп. - Уверяю тебя,
мы тоже кажемся им насекомыми с такого расстояния. - Он взглянул на толпу.
- Большинство из них зеваки, ничего не стоящие людишки, как и те мешки с
жиром у нас дома, - он имел в виду "в Риме", и Марк моргнул, когда
сообразил это, - которые пришли поглазеть, как гладиаторы убивают друг
друга.
Трибун согласился с этим замечанием: гул голосов напоминал рев
римской толпы, разгоряченной кровавым зрелищем. Он поймал взгляд
Горгидаса, который беседовал с кем-то из иностранных послов, сидевших
несколькими рядами ниже. Как хороший историк, грек хотел видеть
происходящее с близкого расстояния и предпочел компанию послов. Врач
внимательно слушал Арига, сына Аргуна, и быстро записывал что-то на
восковой табличке. Еще три таблички висело у него на поясе. Тасо Ванес,
посол из Катриша, приветственно махнул рукой трибуну, и тот улыбнулся ему
в ответ. Марку всегда нравился этот невысокий человек, остроумный и
наблюдательный, несмотря на весьма заурядный облик.
Амфитеатр наполнился звуками рогов, толпа заревела громче.
Сопровождаемый неизменными телохранителями и носителями зонтов, Гаврас
въехал на середину арены Амфитеатра. Аплодисменты, звучавшие, пока Туризин
поднимался к своему месту, были достаточно громкими, но все же не такими
оглушительными, как год назад, когда Скаурус слушал здесь речь Маврикиоса,
объявившего войну Казду. В данном случае народ хотел видеть не Императора.
Каждый отряд, проходивший мимо Гавраса, приветствовал его, воздевая
оружие. По отрывистой команде Гая Филиппа римляне вскинули перед собой
свои копья. Гаврас еле заметно кивнул. Как и старший центурион, он был
старым солдатом, и они прекрасно понимали друг друга.
Бюрократы-чиновники чувствовали себя далеко не так уверенно. Они
заметно нервничали, кланяясь своему новому повелителю. Гуделес был бледен
как полотно, и лицо его резко выделялось на фоне халата из темно-синего
шелка.
Гаврас обращал на них внимания не больше, чем на шум толпы или
стоящие вокруг многочисленные статуи: бронзовые, мраморные, выточенные из
слоновой кости, среди которых выделялся позолоченный гранитный обелиск,
взятый в Макуране как военный трофей много лет назад.
Увидев иностранных послов, Император оживился. Он задержался на
минуту, чтобы сказать что-то Гавтрузу из Татагуша, и крепкий грубоватый
посол согласно кивнул. Затем Гаврас сказал несколько слов Тасо Ванесу.
Катриш засмеялся и дернул себя за, редкую бородку, такую же смешную и
нелепую, как у Гавтруза. Даже не слыша разговора, Марк понял, о чем идет
речь. Он тоже думал, что маленькая бороденка смешно смотрелась на лице
Ванеса, который, не будь ее, был бы как две капли воды похож на
видессианина. Но его правитель все еще требовал, чтобы подданные
оставались верны некоторым традициям и обычаям их предков-каморов, которые
создали государство из отвоеванных провинций Видессоса несколько веков
тому назад, так что маленький щуплый посол был обречен пожизненно носить
на лице эту чахлую растительность как знак принадлежности к своему народу.
Туризин уселся в высокое кресло, стоящее в центре Амфитеатра. У
кресла не было спинки, так что все присутствующие могли видеть Императора.
Носители зонтов встали возле него. Он поднял правую руку в повелительном
жесте, толпа затихла и поднялась со своих мест, люди вытягивали шеи, чтобы
получше разглядеть происходящее. Они все хорошо знали, куда нужно
смотреть.
Широко открылись ворота, через которые вступали в Амфитеатр беговые
лошади в дни скачек. Сегодня процессия была намного короче: могучий
герольд Туризина, два видессианских охранника в позолоченных кирасах, и
слуга, ведущий в поводу осла. На осле задом наперед сидел в грязном седле
Ортайяс Сфранцез, уныло созерцавший ослиный хвост. Знакомые с ритуалом
видессиане разразились хохотом. Кто-то бросил в него перезрелую тыкву,
которая, упав у самых ног осла, разлетелась и брызнула во все стороны
сочной мякотью. В Ортайяса полетели тухлые яйца, но поток их вскоре
прекратился. Видессос только что пережил осаду, и у горожан было не так
много продуктов, чтобы они могли ими разбрасываться.
Наступив на тыквенную корку, герольд невозмутимо прокричал:
- Дорогу Ортайясу Сфранцезу, осмелившемуся бунтовать против
полноправного Автократора видессиан, Его Императорского Величества
Туризина Гавраса!
- Ты победитель, Гаврас! Ты всепобеждающий! - закричала в ответ
толпа.
Люди вопят с таким воодушевлением, подумал Марк, будто забили, что
неделю назад так же точно приветствовали Ортайяса. Сопровождаемый
издевательскими выкриками и насмешками толпы, Сфранцез медленно двигался
по амфитеатру, в то время как герольд громовым голосом объявлял о его
вине. Марк слышал, как еще несколько гнилых плодов разбились у ног
Ортайяса; ветер донес до него вонь тухлых яиц. Не приходилось сомневаться,
что некоторые из этих снарядов достали своей цели. К тому времени, как
Сфранцез появился в поле зрения трибуна, плащ его был заляпан яйцами и
соком плодов. Осел, на котором он сидел, упирался всеми четырьмя копытами,
и его приходилось тащить силой. Он шел неохотно, время от времени
наклоняясь за яблоками, лежащими на песке. Погонщик дернул за длинную
веревку, споткнулся и снова потянул за собой упрямое животное.
Наконец процессия закончила свой путь и остановилась перед воротами,
в которые вошла. Двое стражей сняли Ортайяса с седла и бросили на землю
перед Туризином Гаврасом. Несчастный тут же простерся ниц перед
Императором.
Гаврас поднялся.
- Мы видим твою покорность, - сказал он. Акустика Амфитеатра была
столь хороша, что слова его были услышаны на самой дальней скамье. -
Отказываешься ли ты раз и навсегда от всех прав на престол нашей Империи,
охраняемой Фосом?
- Да, конечно. Я отдаю тебе престол по доброй воле. Я...
Время, отпущенное Ортайясу для ответа, истекло, и Туризин остановил
его нетерпеливым жестом.
Гай Филипп еле слышно хмыкнул:
- Некоторые вещи не меняются никогда. Держу пари, этот дохлый ублюдок
сочинил двухчасовую речь об отречении от престола. Она наверняка лежит у
него в кармане, составленная по всем правилам.
- Теперь награда за предательство, - снова заговорил Туризин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118