но для Тимми - это не просто символ. Для него это реальное переживание. Она уже начинала верить словам, которые записала к себе в блокнот тогда утром: в мироздании Тимми мы - существа из снов, а артефакты из наших снов - это его реальность.
И вот теперь появился еще один символ: рождение в огне.
Почему я не хочу углубляться в его реальность? Что мне мешает? Карла заметила, что у нее дрожат руки. Наверное, мне нужно побольше времени, решила она. Потому что сейчас эти глубины ее пугают. Лучше начать с настоящего и потихонечку продвигаться назад. Так будет лучше для Тимми, и ей самой будет гораздо спокойнее.
- Так, про сны пока хватит, - сказала Карла. У нее и так было достаточно материалов для размышления. Целых два сна. - Теперь мне нужны твои воспоминания, Тимми. Например, о приемных родителях. Наверняка их у тебя было немало. Расскажи мне о последних. - Усилием воли она поборола свою тревогу и заговорила ободряющим голосом доброй и понимающей мамы, благодаря которому ей обычно удавалось пробудить во всех пациентах ребенка. Но даже когда Тимми заговорил, она продолжала терзаться сомнениями. У нее было стойкое ощущение, что за те несколько часов, которые они провели вместе, на поверхность всплыли ее травмы и комплексы, ее детские страхи, в то время как Тимми это, казалось, вообще не затронуло. Она уже не понимала, кто из них аналитик, а кто пациент. Но в этой комнате, где они были вдвоем, это уже не имело значения.
память: 1967
В темноте, в бледных подтеках лунного света, шуршат простыни. Кто-то тянет его за плечо: отдергивает на мгновение руку, обжегшись холодом, и тянет опять. Он все слышит и чувствует. Разумеется, он не спал.
- Эй, просыпайся, дубина! - раздается мальчишеский шепот. - Давай, просыпайся!
Он садится на постели, на нижней полке двухэтажной кровати, и парень, слезающий сверху, задевает его ногой по голове.
- Что случилось? - Голос у него звонкий, совсем не сонный.
Внутри свербит голод, обостряя все чувства. Он есть всегда, этот голод. От него не избавиться никогда. - У нас пожар или что?
- Да нет же, придурок. - Грубый голос из темноты. Но темнота для него не помеха. Он видит, кто это говорит. Джейк Филлипс, высокий двенадцатилетний мальчишка, у которого уже поломался голос. - Ты что, не помнишь? Сегодня мы собирались смотаться на речку, где девчоночий лагерь. За девками будем подглядывать, как они плещутся. Так что давай, вставай!
Теперь он слышит и другие голоса. На улице - удушающая жара. Даже посреди ночи. Он до сих пор не может понять, почему согласился поехать в лагерь. Надо было просто исчезнуть, раствориться в ночи, найти другой город, другую личину. Других приемных родителей. Зачем он сюда потащился? Здесь ничего интересного нет. В темной палате повисла гнетущая тишина. Он чувствует запах молодого мальчишеского пота, слабый запашок мочи, и за всем этим - едкий аромат молодой крови, разгоряченной лихорадочным детским метаболизмом. Запах крови - искушение, которое сводит с ума. Но пить он не будет, не может. Он давно уже научился, что жертв нельзя выбирать вслепую, презрев страх быть раскрытым. Только слепящая ярость может выпустить это безумие жажды наружу.
Он должен идти вместе с ними, иначе его засмеют.
- И молчи вообще, - говорит Джейк. Еще один парень, толстяк Морти Рустер, громко пердит, втискиваясь в шорты. - Альварес, кому говорю, вставай.
Кто такой Альварес? Здесь нет никакого Альвареса. На мгновение он теряется. Потом вспоминает, что это он и есть. У него была сотня имен. Но по ночам, когда голод гложет тебя изнутри, имена не имеют значения. Они стираются и ускользают. Альварес. Уолли Альварес - это я. Теперь он вспомнил: дом в пригороде Вашингтона, улыбчивые родители, как будто сошедшие с телеэкрана. Имя, приемные мать и отец - на самом деле это вообще ничто. Это как будто меняешь одежду. Тебе все равно, что надеть, лишь бы не ходить голым.
Он бесшумно соскальзывает с кровати, так что даже Джейк на мгновение замирает с отвисшей челюстью. Одеваться ему не надо: он “спал” прямо в обрезанных джинсах и футболке с эмблемой летнего лагеря.
- А эта Хэрриет Липшиц, она ничего себе девочка. Такие сиськи… - мечтательно говорит Рустер. - Я бы ей отдался.
- Пошляк ты, толстый, - заметил кто-то.
- Ага. Нужен ты ей, жиртрест, - фыркнул Джейк.
- Я с толстой жопой в сортир не пройду, - подхватил кто-то еще из глубины палаты.
- Ну и фиг с ним, навалю на полу, - заключили все хором.
- Ладно, пошли, - сказал Джейк.
Вампир - Уолли, не забывать откликаться на Уолли - идет вместе со всеми. Окно в палате открыто. Друг за другом они вылезают в окно и соскальзывают на мокрую от росы траву. Их домик стоит в окружении сосен; вдали виднеются горы. На улице душно и сыро. В воздухе носятся светлячки. Ему не нужно карабкаться или прыгать вниз. Кое-кто из ребят видел, как из окна выскочил черный кот и, пролетев немеренное расстояние, мягко приземлился в траву; в лунном свете его шерсть лоснилась и отливала серебром. Один из мальчишек тихонько вскрикнул, но постеснялся признаться, что ему страшно. Только мальчик-кот чует прогорклый пот - запах страха - и знает правду.
Джейк хочет, чтобы все было обставлено очень таинственно. Поэтому они крадутся, пригнувшись, вдоль живой изгороди, что разделяет домики, и входят в лес.
Там, в темноте, они все охвачены нутряным первобытным страхом. Но они ни за что не покажут друг другу, что им страшно. Они радостно вопят, носятся по лесным тропинкам и взахлеб врут о том, как славно они развлекались с девчонками. Но Уолли вспоминает другой лес… бесконечный лес, темная сердцевина которого напрямую соприкасалась с темным лесом души… он вспоминает, и воспоминания разливаются по этому детскому лесу дрожью древнего ужаса. Он знает, что остальные тоже это почувствовали; теперь они говорят громче, но огромная темнота глотает их крики, заглушает их и безболезненно убивает, превращая в черную тишину.
Где-то вдали слышится плеск текучей воды.
- А если их там не будет? - спрашивает кто-то.
- Они всегда ходят купаться по четвергам, - отвечает Джейк.
- Вот посмотришь на сиськи Хэрриет и поймешь, что ты еще ничего в жизни не видел, - говорит Морти Рустер надменно.
- Тише ты! - шикает на него Дэви. - Вы слышите?
Морти опять пердит. Это его отличительная особенность и единственное достоинство. Все остальное - сплошной недостаток.
- Заткнись, жирдяй, - огрызается кто-то из мальчиков. - Я пытаюсь хоть что-то услышать.
- Вон там, - говорит Джейк. - Слева.
Разумеется, мальчик-вампир слышит это уже давно. Он это слышал, еще когда они были в доме. Смех молоденьких девочек и всплески воды.
Через пару минут они добрались до ручья и спрятались в кустах: пять-шесть озабоченных мальчиков на ранней стадии полового созревания и вампир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
И вот теперь появился еще один символ: рождение в огне.
Почему я не хочу углубляться в его реальность? Что мне мешает? Карла заметила, что у нее дрожат руки. Наверное, мне нужно побольше времени, решила она. Потому что сейчас эти глубины ее пугают. Лучше начать с настоящего и потихонечку продвигаться назад. Так будет лучше для Тимми, и ей самой будет гораздо спокойнее.
- Так, про сны пока хватит, - сказала Карла. У нее и так было достаточно материалов для размышления. Целых два сна. - Теперь мне нужны твои воспоминания, Тимми. Например, о приемных родителях. Наверняка их у тебя было немало. Расскажи мне о последних. - Усилием воли она поборола свою тревогу и заговорила ободряющим голосом доброй и понимающей мамы, благодаря которому ей обычно удавалось пробудить во всех пациентах ребенка. Но даже когда Тимми заговорил, она продолжала терзаться сомнениями. У нее было стойкое ощущение, что за те несколько часов, которые они провели вместе, на поверхность всплыли ее травмы и комплексы, ее детские страхи, в то время как Тимми это, казалось, вообще не затронуло. Она уже не понимала, кто из них аналитик, а кто пациент. Но в этой комнате, где они были вдвоем, это уже не имело значения.
память: 1967
В темноте, в бледных подтеках лунного света, шуршат простыни. Кто-то тянет его за плечо: отдергивает на мгновение руку, обжегшись холодом, и тянет опять. Он все слышит и чувствует. Разумеется, он не спал.
- Эй, просыпайся, дубина! - раздается мальчишеский шепот. - Давай, просыпайся!
Он садится на постели, на нижней полке двухэтажной кровати, и парень, слезающий сверху, задевает его ногой по голове.
- Что случилось? - Голос у него звонкий, совсем не сонный.
Внутри свербит голод, обостряя все чувства. Он есть всегда, этот голод. От него не избавиться никогда. - У нас пожар или что?
- Да нет же, придурок. - Грубый голос из темноты. Но темнота для него не помеха. Он видит, кто это говорит. Джейк Филлипс, высокий двенадцатилетний мальчишка, у которого уже поломался голос. - Ты что, не помнишь? Сегодня мы собирались смотаться на речку, где девчоночий лагерь. За девками будем подглядывать, как они плещутся. Так что давай, вставай!
Теперь он слышит и другие голоса. На улице - удушающая жара. Даже посреди ночи. Он до сих пор не может понять, почему согласился поехать в лагерь. Надо было просто исчезнуть, раствориться в ночи, найти другой город, другую личину. Других приемных родителей. Зачем он сюда потащился? Здесь ничего интересного нет. В темной палате повисла гнетущая тишина. Он чувствует запах молодого мальчишеского пота, слабый запашок мочи, и за всем этим - едкий аромат молодой крови, разгоряченной лихорадочным детским метаболизмом. Запах крови - искушение, которое сводит с ума. Но пить он не будет, не может. Он давно уже научился, что жертв нельзя выбирать вслепую, презрев страх быть раскрытым. Только слепящая ярость может выпустить это безумие жажды наружу.
Он должен идти вместе с ними, иначе его засмеют.
- И молчи вообще, - говорит Джейк. Еще один парень, толстяк Морти Рустер, громко пердит, втискиваясь в шорты. - Альварес, кому говорю, вставай.
Кто такой Альварес? Здесь нет никакого Альвареса. На мгновение он теряется. Потом вспоминает, что это он и есть. У него была сотня имен. Но по ночам, когда голод гложет тебя изнутри, имена не имеют значения. Они стираются и ускользают. Альварес. Уолли Альварес - это я. Теперь он вспомнил: дом в пригороде Вашингтона, улыбчивые родители, как будто сошедшие с телеэкрана. Имя, приемные мать и отец - на самом деле это вообще ничто. Это как будто меняешь одежду. Тебе все равно, что надеть, лишь бы не ходить голым.
Он бесшумно соскальзывает с кровати, так что даже Джейк на мгновение замирает с отвисшей челюстью. Одеваться ему не надо: он “спал” прямо в обрезанных джинсах и футболке с эмблемой летнего лагеря.
- А эта Хэрриет Липшиц, она ничего себе девочка. Такие сиськи… - мечтательно говорит Рустер. - Я бы ей отдался.
- Пошляк ты, толстый, - заметил кто-то.
- Ага. Нужен ты ей, жиртрест, - фыркнул Джейк.
- Я с толстой жопой в сортир не пройду, - подхватил кто-то еще из глубины палаты.
- Ну и фиг с ним, навалю на полу, - заключили все хором.
- Ладно, пошли, - сказал Джейк.
Вампир - Уолли, не забывать откликаться на Уолли - идет вместе со всеми. Окно в палате открыто. Друг за другом они вылезают в окно и соскальзывают на мокрую от росы траву. Их домик стоит в окружении сосен; вдали виднеются горы. На улице душно и сыро. В воздухе носятся светлячки. Ему не нужно карабкаться или прыгать вниз. Кое-кто из ребят видел, как из окна выскочил черный кот и, пролетев немеренное расстояние, мягко приземлился в траву; в лунном свете его шерсть лоснилась и отливала серебром. Один из мальчишек тихонько вскрикнул, но постеснялся признаться, что ему страшно. Только мальчик-кот чует прогорклый пот - запах страха - и знает правду.
Джейк хочет, чтобы все было обставлено очень таинственно. Поэтому они крадутся, пригнувшись, вдоль живой изгороди, что разделяет домики, и входят в лес.
Там, в темноте, они все охвачены нутряным первобытным страхом. Но они ни за что не покажут друг другу, что им страшно. Они радостно вопят, носятся по лесным тропинкам и взахлеб врут о том, как славно они развлекались с девчонками. Но Уолли вспоминает другой лес… бесконечный лес, темная сердцевина которого напрямую соприкасалась с темным лесом души… он вспоминает, и воспоминания разливаются по этому детскому лесу дрожью древнего ужаса. Он знает, что остальные тоже это почувствовали; теперь они говорят громче, но огромная темнота глотает их крики, заглушает их и безболезненно убивает, превращая в черную тишину.
Где-то вдали слышится плеск текучей воды.
- А если их там не будет? - спрашивает кто-то.
- Они всегда ходят купаться по четвергам, - отвечает Джейк.
- Вот посмотришь на сиськи Хэрриет и поймешь, что ты еще ничего в жизни не видел, - говорит Морти Рустер надменно.
- Тише ты! - шикает на него Дэви. - Вы слышите?
Морти опять пердит. Это его отличительная особенность и единственное достоинство. Все остальное - сплошной недостаток.
- Заткнись, жирдяй, - огрызается кто-то из мальчиков. - Я пытаюсь хоть что-то услышать.
- Вон там, - говорит Джейк. - Слева.
Разумеется, мальчик-вампир слышит это уже давно. Он это слышал, еще когда они были в доме. Смех молоденьких девочек и всплески воды.
Через пару минут они добрались до ручья и спрятались в кустах: пять-шесть озабоченных мальчиков на ранней стадии полового созревания и вампир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111