Мне ужасно совестно из-за окна. Ну и всего этого шума. Надеюсь, тебе передали мои извинения.
- Ты очень бледен, - говорит Говард, - тебе не следовало приезжать.
- Ну, я никак не мог пропустить факультетское совещание, - говорит Генри, - только не факультетское совещание. В повестке есть пункты, которые серьезно меня заботят.
- Чрезмерная преданность делу, Генри, - говорит Флора, подходя с подносом, - и никак не думаю, что твое присутствие может сыграть хоть какую-то роль. Я поставлю твой поднос вот сюда.
- О, Флора, - говорит Генри, - я и Майра хотим от души тебя поблагодарить. Вчера вечером ты была неподражаема. Она была неподражаема. - Генри чуточку наклоняется к Флоре, он громко говорит тихим голосом: - Майра выпила и была не в лучшей своей форме. Так что она очень благодарна за то, как ты вмешалась и взяла все на себя.
- Еще бы, - говорит Флора.
- Да, - говорит Генри и наклоняется через доктора Макинтоша, - и она хотела, чтобы я поблагодарил вас за то, что вы отвезли ее домой. Как ваша жена?
- Еще не родила, - говорит Макинтош. - Они считают, что это были ложные схватки. Так может продолжаться еще недели и недели.
- О, они вызовут роды, - говорит Мойра Милликин.
- Это для вас такая чертова нагрузка, - говорит Генри, - если мы можем что-нибудь сделать…
- Лучше, что ты можешь сделать, Генри, - говорит Флора, - это сесть и поесть.
Генри подтягивает стул к Говарду; он неуклюже садится.
- У-ух, - говорит он.
- А, они просто мои друзья-психиатры, которые живут в Вашингтоне, - говорит Мелисса Тодорофф. - Он был ее аналитиком, пока они не поженились, но теперь с ней проводит сеансы ее бывший муж.
Генри наклоняется к Говарду и говорит:
- Я вижу тут упоминание, что Мангель приедет прочесть лекцию. Отлично, ведь так? Замечательный человек.
- Да только фашист, - говорит Роджер Фанди.
- Кто-кто? - спрашивает Генри.
- О, это какой-то большой жилой квартал, который называется Уотергейт, - говорит Мелисса. - Не знаю, где он, но где-то там. Упомянут в путеводителе.
- Послушай, Говард, - говорит Генри, - где бы мы могли поговорить после совещания? Позволь пригласить тебя выпить.
- Конечно, Генри, - говорит Говард.
- Надо кое-что обсудить, - говорит Генри, - вчера вечером я тебя почти не видел.
- Да, прекрасно, - говорит Говард.
- Я подойду к тебе по окончании, - говорит Генри.
- Но кто еще мог его пригласить, - говорит Роджер Фанди. - Только Марвин.
- К сожалению, я вспомнил, что я без машины, - говорит Генри.
- Поедем в моей, - говорит Говард.
- Мне надо будет уехать около половины седьмого, - говорит Генри. - Майра готовит ростбиф. По-моему, есть подходящий автобус.
- Я отвезу тебя домой, - говорит Говард. - А как ты добрался сюда?
- Видишь ли, я не могу вести машину с рукой на перевязи, - говорит Генри, - а у Майры разболелась голова. Как добрался? Проголосовал грузовику.
- Конечно, его выберут, - говорит Мелисса Тодорофф, - времена для Америки трудные и требуют особых талантов.
- Извини, что я не смог остаться до конца вчера вечером, - говорит Генри. - В котором часу все разошлись?
- Да, нам требуется особого рода изворотливый человечек без малейшего признака талантов или принципов, который никому не доверяет и которому никто не доверяет. Так что он пройдет.
- Около четырех, - говорит Говард.
- Не понимаю, как это у вас получается, - говорит Генри с восхищением.
- Это политика по закону Паркинсона, - говорит Мелисса Тодорофф, - дерьмо расползается и покрывает всю площадь пола в конюшне.
- Меня бы это вымотало, - говорит Генри, - такой гонки в моем возрасте не выдержать.
- Твой возраст точно равен моему возрасту, - говорит Говард.
Генри, одноруко ковыряя пластмассовой вилкой что-то студнеобразное на своей тарелке, смотрит на Говарда.
- А действительно, - говорит он.
- Как ваше совещание, Роджер? - спрашивает Мелисса Тодорофф.
- По-моему, он у нас застолблен в пункте семнадцатом, - говорит Роджер. - Пошли. Уже почти два.
Социологи отодвигают стулья и начитают вставать - все, кроме Генри.
- Захвати с собой, Генри, - говорит Говард.
- Нет, что ты, - говорит Генри, неуклюже поднимаясь.
Они идут маленькой процессией вон из кафетерия и через Пьяццу, а студенты смотрят на них. Мойра идет впереди со своей портативной колыбелью, а Генри идет замыкающим со своей перевязью. С видом особой серьезности, неотъемлемой от совещания, они входят в лифт в Корпусе Социальных Наук и поднимаются на самый верх здания. Наверху в башенке, отвлекающей прекрасным видом на академгородок, на луга за ним и на море, находится место, где состоится совещание, Зал Дюркхейма.
Это длинное узкое помещение, используемое только для совещаний и конференций; в результате ему пытались придать определенное достоинство, раздолье для серьезности. По двум сторонам тянутся два длинных окна с отвлекающими чудесными видами; чтобы помешать им отвлекать, на них повешены белые жалюзи, в настоящий момент опущенные и постукивающие на всем протяжении дневных дебатов. Две других стены чисты, и белы, и ничем не украшены, для сознательного способствования размышлениям, и лишь в одном месте большая абстрактная картина, порождение обнаженно обезумевшей восприимчивости, открывает большую навязчивую дыру во внутренний хаос. Архитектор и его консультант по интерьерам, лауреат многих конкурсов, не жалели трудов, сотворяя идею и предопределяя собрания, которым предстояло проводиться тут. Для длинного центрального пространства зала они избрали сложную стоподобную конструкцию с ярко оранжевым верхом и множеством тонких хромированных ножек: ее они окружили великолепной панорамой из сорока белых виниловых кресел с высокими спинками. Еще три кресла с несколько более высокими спинками и университетским гербом, выдавленном в виниле, были помещены во главе стола, обозначая, что это - глава стола. Пол покрывает серьезный неотвлекающий ковер; в потолке сложное звукопоглощающее устройство. Миннегага Хо, секретарша профессора Марвина, прилежно трудилась все утро: перед каждым креслом она положила большой полукожаный бювар, блокнот и копии факультетского проспекта, университетского календаря и правил - обложки их всех выполнены в официальных цветах университета - индиго и бордо. По первоначальному плану каждое место было обеспечено пепельницей из датского серо-зеленого стекла; но в зале часто проводились сидячие забастовки протеста, пепельницы были раскрадены и заменены множеством одноунциевых жестянок из-под табака «Плейерз-Виски», извлекаемых из корзины для бумаг в кабинете доктора Закери. Кто-то попрыскал в зале душистым дезодорантом и вычистил эти пепельницы. Все облечено совещательным достоинством; и совещание готово начаться.
Когда появляется компания из кафетерия, профессор Марвин, который всегда приходит загодя, уже там, в центральном кресле с экстравысокой спинкой спиной к одному из окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- Ты очень бледен, - говорит Говард, - тебе не следовало приезжать.
- Ну, я никак не мог пропустить факультетское совещание, - говорит Генри, - только не факультетское совещание. В повестке есть пункты, которые серьезно меня заботят.
- Чрезмерная преданность делу, Генри, - говорит Флора, подходя с подносом, - и никак не думаю, что твое присутствие может сыграть хоть какую-то роль. Я поставлю твой поднос вот сюда.
- О, Флора, - говорит Генри, - я и Майра хотим от души тебя поблагодарить. Вчера вечером ты была неподражаема. Она была неподражаема. - Генри чуточку наклоняется к Флоре, он громко говорит тихим голосом: - Майра выпила и была не в лучшей своей форме. Так что она очень благодарна за то, как ты вмешалась и взяла все на себя.
- Еще бы, - говорит Флора.
- Да, - говорит Генри и наклоняется через доктора Макинтоша, - и она хотела, чтобы я поблагодарил вас за то, что вы отвезли ее домой. Как ваша жена?
- Еще не родила, - говорит Макинтош. - Они считают, что это были ложные схватки. Так может продолжаться еще недели и недели.
- О, они вызовут роды, - говорит Мойра Милликин.
- Это для вас такая чертова нагрузка, - говорит Генри, - если мы можем что-нибудь сделать…
- Лучше, что ты можешь сделать, Генри, - говорит Флора, - это сесть и поесть.
Генри подтягивает стул к Говарду; он неуклюже садится.
- У-ух, - говорит он.
- А, они просто мои друзья-психиатры, которые живут в Вашингтоне, - говорит Мелисса Тодорофф. - Он был ее аналитиком, пока они не поженились, но теперь с ней проводит сеансы ее бывший муж.
Генри наклоняется к Говарду и говорит:
- Я вижу тут упоминание, что Мангель приедет прочесть лекцию. Отлично, ведь так? Замечательный человек.
- Да только фашист, - говорит Роджер Фанди.
- Кто-кто? - спрашивает Генри.
- О, это какой-то большой жилой квартал, который называется Уотергейт, - говорит Мелисса. - Не знаю, где он, но где-то там. Упомянут в путеводителе.
- Послушай, Говард, - говорит Генри, - где бы мы могли поговорить после совещания? Позволь пригласить тебя выпить.
- Конечно, Генри, - говорит Говард.
- Надо кое-что обсудить, - говорит Генри, - вчера вечером я тебя почти не видел.
- Да, прекрасно, - говорит Говард.
- Я подойду к тебе по окончании, - говорит Генри.
- Но кто еще мог его пригласить, - говорит Роджер Фанди. - Только Марвин.
- К сожалению, я вспомнил, что я без машины, - говорит Генри.
- Поедем в моей, - говорит Говард.
- Мне надо будет уехать около половины седьмого, - говорит Генри. - Майра готовит ростбиф. По-моему, есть подходящий автобус.
- Я отвезу тебя домой, - говорит Говард. - А как ты добрался сюда?
- Видишь ли, я не могу вести машину с рукой на перевязи, - говорит Генри, - а у Майры разболелась голова. Как добрался? Проголосовал грузовику.
- Конечно, его выберут, - говорит Мелисса Тодорофф, - времена для Америки трудные и требуют особых талантов.
- Извини, что я не смог остаться до конца вчера вечером, - говорит Генри. - В котором часу все разошлись?
- Да, нам требуется особого рода изворотливый человечек без малейшего признака талантов или принципов, который никому не доверяет и которому никто не доверяет. Так что он пройдет.
- Около четырех, - говорит Говард.
- Не понимаю, как это у вас получается, - говорит Генри с восхищением.
- Это политика по закону Паркинсона, - говорит Мелисса Тодорофф, - дерьмо расползается и покрывает всю площадь пола в конюшне.
- Меня бы это вымотало, - говорит Генри, - такой гонки в моем возрасте не выдержать.
- Твой возраст точно равен моему возрасту, - говорит Говард.
Генри, одноруко ковыряя пластмассовой вилкой что-то студнеобразное на своей тарелке, смотрит на Говарда.
- А действительно, - говорит он.
- Как ваше совещание, Роджер? - спрашивает Мелисса Тодорофф.
- По-моему, он у нас застолблен в пункте семнадцатом, - говорит Роджер. - Пошли. Уже почти два.
Социологи отодвигают стулья и начитают вставать - все, кроме Генри.
- Захвати с собой, Генри, - говорит Говард.
- Нет, что ты, - говорит Генри, неуклюже поднимаясь.
Они идут маленькой процессией вон из кафетерия и через Пьяццу, а студенты смотрят на них. Мойра идет впереди со своей портативной колыбелью, а Генри идет замыкающим со своей перевязью. С видом особой серьезности, неотъемлемой от совещания, они входят в лифт в Корпусе Социальных Наук и поднимаются на самый верх здания. Наверху в башенке, отвлекающей прекрасным видом на академгородок, на луга за ним и на море, находится место, где состоится совещание, Зал Дюркхейма.
Это длинное узкое помещение, используемое только для совещаний и конференций; в результате ему пытались придать определенное достоинство, раздолье для серьезности. По двум сторонам тянутся два длинных окна с отвлекающими чудесными видами; чтобы помешать им отвлекать, на них повешены белые жалюзи, в настоящий момент опущенные и постукивающие на всем протяжении дневных дебатов. Две других стены чисты, и белы, и ничем не украшены, для сознательного способствования размышлениям, и лишь в одном месте большая абстрактная картина, порождение обнаженно обезумевшей восприимчивости, открывает большую навязчивую дыру во внутренний хаос. Архитектор и его консультант по интерьерам, лауреат многих конкурсов, не жалели трудов, сотворяя идею и предопределяя собрания, которым предстояло проводиться тут. Для длинного центрального пространства зала они избрали сложную стоподобную конструкцию с ярко оранжевым верхом и множеством тонких хромированных ножек: ее они окружили великолепной панорамой из сорока белых виниловых кресел с высокими спинками. Еще три кресла с несколько более высокими спинками и университетским гербом, выдавленном в виниле, были помещены во главе стола, обозначая, что это - глава стола. Пол покрывает серьезный неотвлекающий ковер; в потолке сложное звукопоглощающее устройство. Миннегага Хо, секретарша профессора Марвина, прилежно трудилась все утро: перед каждым креслом она положила большой полукожаный бювар, блокнот и копии факультетского проспекта, университетского календаря и правил - обложки их всех выполнены в официальных цветах университета - индиго и бордо. По первоначальному плану каждое место было обеспечено пепельницей из датского серо-зеленого стекла; но в зале часто проводились сидячие забастовки протеста, пепельницы были раскрадены и заменены множеством одноунциевых жестянок из-под табака «Плейерз-Виски», извлекаемых из корзины для бумаг в кабинете доктора Закери. Кто-то попрыскал в зале душистым дезодорантом и вычистил эти пепельницы. Все облечено совещательным достоинством; и совещание готово начаться.
Когда появляется компания из кафетерия, профессор Марвин, который всегда приходит загодя, уже там, в центральном кресле с экстравысокой спинкой спиной к одному из окон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85