Самосвалы остановились, безмолвствуют коперы; но высоко во мраке ярко сияет свет в Зале Дюркхейма. Совещание продолжается, а затем в 17.30 громко звякает будильничек Бениты Прим, и оно завершается. Или почти завершается, так как теперь они должны рассмотреть предложение, что, поскольку перерыва для чая не было, следует установить условное время для реального поглощения чая и сухариков; именно этот промежуток условного времени в конце концов используется для оправдания того факта, что совещание было на несколько минут продолжено, чтобы обсудить, должно ли оно быть на несколько минут продолжено. Социологи встают и разбредаются; профессор Дебисон, который не произнес ни слова, торопится к такси, которое отвезет его прямо в Хитроу; в коридоре за Залом Дюркхейма сбиваются тесные группы и обсуждают грядущее землетрясение.
- Ты был очень тихим, - говорит Флора Говарду, когда они выходят из зала.
- Ну, - говорит Говард, - некоторые яблоки раздора создают трудноразрешимые проблемы.
- У тебя еще никогда не было такой взрывчатой ситуации, - говорит Флора. - Тебе требуется Мангель, тебе требуется драка.
- Кому, мне? - невинно говорит Говард, когда они входят в лифт. Они стоят там, ожидая, пока двери сомкнутся. - Я нашел, с кем оставить детей, - говорит Говард.
- Так-так, - говорит Флора, и сует руку в свою сумку, и вынимает свой еженедельник, и вычеркивает на странице, заложенной ниткой, слово «предположительно».
- Тайное свидание? - спрашивает Генри Бимиш, входя в лифт, его рука окостенело торчит перед ним. - Ну, Говард, это было очень освежающе. Я рад, что решил прийти. Некоторые пункты прямо меня касались.
- Неужели, Генри, - говорит Флора. - Какие же?
- Вопрос о грантах для изучения сенильной преступности. Мы можем по-настоящему продвинуться в этой области.
- А мы это обсуждали? - спрашивает Флора.
- Флора, ты была невнимательна, - говорит Генри. - Это был один из важнейших пунктов повестки. Я думал, из-за него придется сразиться, но он был утвержден сразу без обсуждения. Полагаю, его важность очевидна. Очень мирное совещание, как оказалось.
- Был ли ты внимателен? - спрашивает Флора. - Я заметила некоторое оживление в вопросе о Мангеле.
- Это было до жути предсказуемым, - говорит Генри. - Беда социологов в том, что они обычно не относятся к генетике серьезно. Они говорят о равновесии между врожденными и благоприобретенными свойствами, но, в сущности, они целиком на стороне вторых, потому что тут возможно их вмешательство. Они не способны осознать, в какой большой мере мы генетически предетерминированы.
- Но этот пункт, как выразился председательствующий, яблоко раздора, - говорит Флора.
- Все забудется, - говорит Генри.
- Так ли, Говард? - спрашивает Флора.
- Сомневаюсь, - говорит Говард, - страсти слишком кипят.
- О Господи, - говорит Флора. - Должна сознаться, я надеялась хотя бы на один спокойный семестр. Без проблем, без сидячих протестов. Я знаю, это звучит до жути реакционно. Но пусть даже перманентная революция и имеет за собой, я искренне хотела бы немножко мира перед тем как умереть, чтобы успеть написать одну приличную книгу.
- Но мы тебе не позволим, - говорит Говард.
- Да, - говорит Флора. - Теперь я вижу.
Лифт останавливается на пятом этаже, и они выходят назад в Социологию.
- Странно, как это обернулось, - говорит Генри, - чистая случайность в конечном счете.
- Генри, - говорит Флора устало, - случайностей не бывает.
Генри оборачивается и смотрит на нее с недоумением.
- Да нет же, они бывают, - говорит он.
- Не думаю, что Говард с тобой согласится, - говорит Флора. - Ну, мне пора домой, работать. Побереги себя, Генри.
- Конечно, - говорит Генри.
Они расходятся, идут, каждый по трем из четырех коридоров, расходящихся от лифта, забрать портфели, и книги, и новые эссе, и новые факультетские циркуляры, накопившийся за день интеллектуальный ил, который теперь требует обновленного внимания.
- Чудесная девочка Флора, - говорит Генри несколько минут спустя, когда Говард подходит к двери его кабинета напомнить ему об их уговоре. Кабинет Генри, как и все кабинеты тут, представляет собой копию говардского: конранский письменный стол, картотечный шкафчик Ронео-Виккерс, корзина для бумаг из серого металла, красное рабочее кресло - все примерно на тех же местах в прямоугольнике комнаты. Но есть и различие: Генри одомашнил пространство кабинета, обогатил его растениями в горшках, бюстом Гладстона, и модернистским зеркалом в серебряной раме, и норвежским половичком редкой вязки, и машинкой под названием «Чайная горничная», которая комбинирует чайник для заварки с часами и издает густой запах чайных листьев.
- Ты готов, Генри? - спрашивает Говард. - У меня довольно занятой вечер, и я еще должен доставить тебя домой к ростбифу.
- Я думаю, пожалуй, что и все, - говорит Генри. - Вечером я в таком виде особенно работать не смогу. И, Говард, ты не помог бы мне надеть мой дождевик? Проблема в том, куда и как пристроить эту мою руку.
- Давай накинем его тебе на плечи, - говорит Говард, - и я тебе застегну его у шеи.
Они стоят в одомашненном кабинете Генри. Генри задирает подбородок, пока Говард занимается его плащом. Затем они берут свои портфели и идут по пустому коридору к лифту.
Лифт приходит быстро, и они входят внутрь.
- Я очень надеюсь, что ты на меня не сердишься, - говорит Генри, пока они едут вниз.
- Но почему я должен сердиться? - спрашивает Говард.
- Я имею в виду из-за вопроса о Мангеле, - говорит Генри. - Я ведь, разумеется, должен был голосовать за него во имя принципа. Это мне было совершенно ясно, хотя я уважаю и другую точку зрения. Полагаю, ты голосовал против.
- Собственно, я воздержался, - говорит Говард.
- Но я знаю, что ты, конечно, думал, - говорит Генри. - «Если бы только Генри поступил благоразумно и остался бы дома, то голосование прошло бы иначе».
- Чушь, - говорит Говард, - если бы ты остался дома, мы не получили бы принципиальной проблемы. А теперь начнутся беспорядки, и они всех радикализируют, и у нас будет отличный семестр.
- Ну, не думаю, что тут мы придем к согласию, - говорит Генри.
Двери лифта раздвигаются, и они выходят. Каакиненский водопад уже отключен на ночь; многие плафоны погашены; подметальщик подметает полы подметателем.
- Нет, - говорит Генри, - я как Флора. Я взываю о мире. Мои политические дни кончены и не вернутся. И я вообще не уверен, что даже прежде был таким уж рьяным. И в любом случае в пятидесятых политика была честной.
- Вот почему ничего и не было сделано, - говорит Говард, - а теперь нет мира.
Они выходят через стеклянные двери в окутанный мраком академгородок.
- Ну, это моя точка зрения, - говорит Генри, - хотя, конечно, я вполне уважаю и противоположную.
- Да, - говорит Говард, когда они останавливаются и стоят под дождем, - ну, так куда мы завернем выпить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85