Была задержана в прусской столице даже вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Она прибыла из Копенгагена, от своего брата, датского короля, в королевском вагоне, чтобы пересесть здесь на собственный поезд и отправиться в Петербург. Но на Восточном вокзале «Гневную» встретила огромная толпа, которая кричала ей «Альте Аффе!» («Старая обезьяна!») и не пустила в её поезд, а жандармы стояли в стороне и весело ржали, словно жеребцы…
Императрица-мать с трудом добралась до российского посольства и встретила там великого князя Константина Константиновича с семьёй, прервавшего лечение в Вильдунгене, чтобы вернуться домой. Немцы не пропускали и его семью. Ни старая императрица, ни великий князь не хотели обращаться к Вильгельму, чтобы не подвергнуться унижению. Тогда супруга К.Р., великая княгиня Елизавета Маврикиевна, урождённая принцесса Саксен-Альтенбургская, написала письмо супруге Вильгельма, которую считала своей старой подругой. Но германская императрица ответила, что ничего не может сделать, так как теперь война и вся власть у императора…
Разгневанная Мария Фёдоровна вернулась в Копенгаген и добиралась оттуда до Петербурга кружным путём через Швецию и Финляндию. Великого князя с семейством немцы всё-таки посадили в поезд Марии Фёдоровны и отправили к русской границе в сопровождении германского офицера. Но и здесь Кайзер сыграл со своими русскими родственниками злую шутку: когда поезд прибыл в Сталупенен, офицер высадил семейство из поезда и сказал, что по инструкции, данной ему лично императором, дальше к границе надо ехать в автомобиле. Не доезжая до пограничной черты, бравый германский полковник заявил, что дальше ехать вообще нельзя, высадил семейство великого князя на дорогу и укатил назад.
Слава Богу, военные действия ещё не начинались, и поблизости не оказалось германских войск, ибо великий князь и его адъютант поручик Сипягин были в штатском, почти без документов, и любой немецкий разъезд мог их захватить как шпионов, а на войне в первую очередь расстреливают сомнительных гражданских лиц…
Недолечившийся престарелый дядя русского царя Константин Константинович, Елизавета Маврикиевна и их дети уселись у придорожной канавы и положились на волю Божью. Господь не подвёл автора драмы «Царь Иудейский». Вскоре со стороны российской границы показались кавалеристы. Это был разъезд полка смоленских улан. Офицер, бывший кадет Николаевского училища, узнал великого князя. Он достал подводу, и на ней великокняжеская семья добралась до российской пограничной станции Вержболово. Оказалось, что там ещё стоял поезд Марии Фёдоровны, из которого их издевательски высадили перед германской границей.
Прежде чем снова сесть в этот поезд и отправиться с комфортом в столицу, благородный великий князь-поэт обратился к толпе растерянных мужчин, женщин и детей, бежавших из пограничных мест и собравшихся с узлами и баулами на станции в ожидании вагонов, с короткой и довольно бессвязной речью:
– Зачем вы бежали?.. Немцы вам не сделали бы ничего дурного, ведь они же не варвары!..
А в Петербурге патриотические страсти раскалились в это время до того, что шествия и манифестации перестали удовлетворять толпу. Мирные жители, не затронутые всеобщей мобилизацией, на третий день решили принять более активное участие в наступлении на германцев. Они дотла разгромили здание германского посольства на углу Большой Морской и Исаакиевской площади. При этом была уничтожена великолепная коллекция античной бронзы и мраморных скульптур, принадлежавшая лично послу Пурталесу, даже сброшены с крыши и утоплены в реке Мойке бронзовые кони, украшавшие мрачный серый фасад посольского здания…
В Москве патриоты вдосталь погромили лавки, на вывесках которых красовались немецкие фамилии, но силушку пока зря не тратили, приберегая её для следующих демонстраций…
От волнующего подъёма национального духа не устоял и Париж. Во всех ресторанах французской столицы оркестры с утра до вечера играли военные марши. Остряки посетители веселились по поводу пикантности положения: если в Петербурге все ресторанные капеллы происходили в большинстве своём из Румынии, которая пока оставалась нейтральной, то в Париже почти все они были из Венгрии. Музыканты-мадьяры, несмотря на то что их империя была зачинщицей войны и вот-вот должна была вступить в битву с прекрасной Францией, без устали надували щёки, исполняя «Лотарингский марш», бывший сигналом того, что французская армия побьёт союзника Австро-Венгрии – Германию… Под эти бравурные звуки толпы парижан маршировали по улицам с боевым кличем: «На Берлин!»
Жители Парижа на удивление безропотно приняли приказ военного коменданта: все шикарные рестораны закрыть, в остальных прекратить подачу алкогольных напитков, кафе закрывать в восемь вечера вместо полуночи, причём столы на улицу, как прежде, не выставлять. По тому, что они лишились самого святого – кафе, парижане поняли, что война сурова. В отместку на следующий день после германского ультиматума, в котором посол Кайзера потребовал разъяснить дальнейший курс французской политики, патриоты Франции пылко разгромили немецкие лавки, точь-в-точь как их московские союзники… И если в Париже демонстранты скандировали «Да здравствует Россия!» в надежде на скорую помощь союзницы, то в Петербурге и Москве толпы кричали «Вив ля Франс!..».
Французскому послу Морису Палеологу, маленькому толстенькому и наголо бритому человечку, лысина которого обнажалась на всеобщее обозрение и блестела, когда он в знак приветствия снимал цилиндр и помахивал им, было очень приятно слышать эти крики толпы, собравшейся на Французской набережной Невы у ворот его посольства. Господин посол минут пять раскланивался друзьям Франции, манифестировавшим такой многочисленной толпой, что она перекрыла всё движение по набережной. Придворная карета, поданная послу, чтобы доставить его к борту яхты «Александрия», идущей в Петергоф, к царю, не могла тронуться с места даже тогда, когда посол уже исчез в её надушенном чреве.
Наконец толпа расступилась, подковы глухо застучали по торцовой мостовой, и в зеркальном стекле каретного окна поплыли назад Летний сад, здание посольства Великобритании, вокруг которого не было толп демонстрантов, потому что Англия ещё не вступила в войну, и в российской столице стали зло поговаривать: «Британский сфинкс выразительно молчит на весь Петербург». Палеолог знал, что Лондон готовит объявление войны Германии, поскольку нарушение германскими армиями нейтралитета Бельгии и выход немцев к Ла-Маншу приставлял дуло пистолета к виску Альбиона, а Британия никогда ещё не прощала угрозы себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
Императрица-мать с трудом добралась до российского посольства и встретила там великого князя Константина Константиновича с семьёй, прервавшего лечение в Вильдунгене, чтобы вернуться домой. Немцы не пропускали и его семью. Ни старая императрица, ни великий князь не хотели обращаться к Вильгельму, чтобы не подвергнуться унижению. Тогда супруга К.Р., великая княгиня Елизавета Маврикиевна, урождённая принцесса Саксен-Альтенбургская, написала письмо супруге Вильгельма, которую считала своей старой подругой. Но германская императрица ответила, что ничего не может сделать, так как теперь война и вся власть у императора…
Разгневанная Мария Фёдоровна вернулась в Копенгаген и добиралась оттуда до Петербурга кружным путём через Швецию и Финляндию. Великого князя с семейством немцы всё-таки посадили в поезд Марии Фёдоровны и отправили к русской границе в сопровождении германского офицера. Но и здесь Кайзер сыграл со своими русскими родственниками злую шутку: когда поезд прибыл в Сталупенен, офицер высадил семейство из поезда и сказал, что по инструкции, данной ему лично императором, дальше к границе надо ехать в автомобиле. Не доезжая до пограничной черты, бравый германский полковник заявил, что дальше ехать вообще нельзя, высадил семейство великого князя на дорогу и укатил назад.
Слава Богу, военные действия ещё не начинались, и поблизости не оказалось германских войск, ибо великий князь и его адъютант поручик Сипягин были в штатском, почти без документов, и любой немецкий разъезд мог их захватить как шпионов, а на войне в первую очередь расстреливают сомнительных гражданских лиц…
Недолечившийся престарелый дядя русского царя Константин Константинович, Елизавета Маврикиевна и их дети уселись у придорожной канавы и положились на волю Божью. Господь не подвёл автора драмы «Царь Иудейский». Вскоре со стороны российской границы показались кавалеристы. Это был разъезд полка смоленских улан. Офицер, бывший кадет Николаевского училища, узнал великого князя. Он достал подводу, и на ней великокняжеская семья добралась до российской пограничной станции Вержболово. Оказалось, что там ещё стоял поезд Марии Фёдоровны, из которого их издевательски высадили перед германской границей.
Прежде чем снова сесть в этот поезд и отправиться с комфортом в столицу, благородный великий князь-поэт обратился к толпе растерянных мужчин, женщин и детей, бежавших из пограничных мест и собравшихся с узлами и баулами на станции в ожидании вагонов, с короткой и довольно бессвязной речью:
– Зачем вы бежали?.. Немцы вам не сделали бы ничего дурного, ведь они же не варвары!..
А в Петербурге патриотические страсти раскалились в это время до того, что шествия и манифестации перестали удовлетворять толпу. Мирные жители, не затронутые всеобщей мобилизацией, на третий день решили принять более активное участие в наступлении на германцев. Они дотла разгромили здание германского посольства на углу Большой Морской и Исаакиевской площади. При этом была уничтожена великолепная коллекция античной бронзы и мраморных скульптур, принадлежавшая лично послу Пурталесу, даже сброшены с крыши и утоплены в реке Мойке бронзовые кони, украшавшие мрачный серый фасад посольского здания…
В Москве патриоты вдосталь погромили лавки, на вывесках которых красовались немецкие фамилии, но силушку пока зря не тратили, приберегая её для следующих демонстраций…
От волнующего подъёма национального духа не устоял и Париж. Во всех ресторанах французской столицы оркестры с утра до вечера играли военные марши. Остряки посетители веселились по поводу пикантности положения: если в Петербурге все ресторанные капеллы происходили в большинстве своём из Румынии, которая пока оставалась нейтральной, то в Париже почти все они были из Венгрии. Музыканты-мадьяры, несмотря на то что их империя была зачинщицей войны и вот-вот должна была вступить в битву с прекрасной Францией, без устали надували щёки, исполняя «Лотарингский марш», бывший сигналом того, что французская армия побьёт союзника Австро-Венгрии – Германию… Под эти бравурные звуки толпы парижан маршировали по улицам с боевым кличем: «На Берлин!»
Жители Парижа на удивление безропотно приняли приказ военного коменданта: все шикарные рестораны закрыть, в остальных прекратить подачу алкогольных напитков, кафе закрывать в восемь вечера вместо полуночи, причём столы на улицу, как прежде, не выставлять. По тому, что они лишились самого святого – кафе, парижане поняли, что война сурова. В отместку на следующий день после германского ультиматума, в котором посол Кайзера потребовал разъяснить дальнейший курс французской политики, патриоты Франции пылко разгромили немецкие лавки, точь-в-точь как их московские союзники… И если в Париже демонстранты скандировали «Да здравствует Россия!» в надежде на скорую помощь союзницы, то в Петербурге и Москве толпы кричали «Вив ля Франс!..».
Французскому послу Морису Палеологу, маленькому толстенькому и наголо бритому человечку, лысина которого обнажалась на всеобщее обозрение и блестела, когда он в знак приветствия снимал цилиндр и помахивал им, было очень приятно слышать эти крики толпы, собравшейся на Французской набережной Невы у ворот его посольства. Господин посол минут пять раскланивался друзьям Франции, манифестировавшим такой многочисленной толпой, что она перекрыла всё движение по набережной. Придворная карета, поданная послу, чтобы доставить его к борту яхты «Александрия», идущей в Петергоф, к царю, не могла тронуться с места даже тогда, когда посол уже исчез в её надушенном чреве.
Наконец толпа расступилась, подковы глухо застучали по торцовой мостовой, и в зеркальном стекле каретного окна поплыли назад Летний сад, здание посольства Великобритании, вокруг которого не было толп демонстрантов, потому что Англия ещё не вступила в войну, и в российской столице стали зло поговаривать: «Британский сфинкс выразительно молчит на весь Петербург». Палеолог знал, что Лондон готовит объявление войны Германии, поскольку нарушение германскими армиями нейтралитета Бельгии и выход немцев к Ла-Маншу приставлял дуло пистолета к виску Альбиона, а Британия никогда ещё не прощала угрозы себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246