Для свиты великого князя быстро открыли вторую дверь, и синие вагоны медленно и осторожно покатились в сосновый лес рядом с Барановичами, где располагалась Ставка, чтобы занять там приготовленное для них место.
С неподдельным интересом осматривал Государь территорию Ставки, на которой была расквартирована, помимо охраны, железнодорожная бригада, успевшая не только благоустроить сосновый лес, проложить деревянные тротуары между поездом великого князя и бараками, где работали чины Главной квартиры армии, но и срубить небольшую церковь для себя, которая, впрочем, весьма пришлась ко двору Николая Николаевича, слывшего богобоязненным и мистически настроенным человеком.
Государю всё очень понравилось, и тут же в лесной церкви был отслужен молебен. Флаг-капитан царя, адмирал Нилов, весьма суеверный, но совсем не богомольный личный друг Николая Александровича, во время церковной службы прохлаждался возле церковного крыльца, не желая своим брюхом, как он оправдывался обычно, увеличивать давку на клиросе. Нилов встретил в Ставке своего старого знакомого, великого князя Кирилла Владимировича, который усилиями его матушки, Марии Павловны Старшей, был взят Верховным Главокомандующим в свой штаб якобы представителем от военно-морского флота. На самом деле Кирилл пристроился к Ставке в надежде получить побыстрее очередной чин и внеочередную боевую награду, которые обещали сыпаться в Главной квартире армии на великих военачальников и флотоводцев как из рога изобилия. Во всяком случае, опыт всех главных кампаний русской армии, да и других армий мира, убедительно свидетельствовал о том, что пронырливые штабные крысы, ничем не рискуя, намного опережали по части орденов и эполет храбрых львов, не доживавших порой до прижизненной славы…
Не выпуская изо рта свою вечную сигару и будучи, как всегда на суше, несколько подшофе, Нилов задал вопрос Кириллу, который вертелся у него на языке с того самого момента, когда он увидал из окна вагона жалкий уездный городок, на окраине которого Верховный Главнокомандующий держал свой штандарт:
– Ваше высочество, не соблаговолите ли разъяснить мне, моряку-недотёпе, чем вызвано столь экстравагантное, без нормальных удобств, избрание места для Главной квартиры действующей армии?
Кирилл весьма недолюбливал своего родственника и нынешнего высшего начальника, дядю Николашу, но старался прямо этого не выказывать. Поэтому он, под прикрытием салонного юмора, немедленно изложил свою точку зрения на сей предмет:
– Видите ли, ваше превосходительство, стоицизм в жизни всегда похвален, а для великого полководца – просто необходим. Ведь одно дело, если офицеры, сражающиеся на передовой линии, в грязи, холоде и голоде, получают приказы из роскошного дворца, где нежится их Верховный Вождь, а другое – когда они знают – об этом уже постарались газетчики, – что их военный предводитель тоже испытывает жестокие лишения…
– Особенно от отсутствия для чинов его штаба ресторанов и других злачных мест, которыми полны губернские города… – подхватил мысль молодого великого князя адмирал. Затем он добавил, выразительно чмокнув губами: – Ах, как подрывают силы и здоровье, а также умственные способности офицеров ночные бдения не над полевыми картами, а на зелёных полях казино и тяжёлые баталии в борделях…
Кирилл воспринял последнее высказывание флаг-капитана как косвенную критику в адрес своего брата Бориса, который прославился ночными кутежами с кокотками в парижских ресторанах, во время которых «русский боярин», как его называл весь веселящийся Париж, выпускал голых красавиц в общие залы и лихо танцевал там с ними. Офицеры флота особенно осуждали в своей среде фривольное поведение гвардейцев-кавалеристов за границей, где высокородные юнцы «выпускали дурной пар»… Поэтому Кирилл недовольно поджал губы и замолчал, а Нилов продолжал мусолить свою сигару.
После обеда в царском вагоне-столовой, где все отметили великолепное настроение Государя, Император, Верховный Главнокомандующий и начальник его штаба отправились в вагон-салон Николаши, где в узком неудобном пространстве были разложены карты Восточной Пруссии, Польши, Галиции.
Николаю так приятна была атмосфера Ставки с её чисто военным духом, дисциплиной и другими атрибутами, напомнившими ему его юность, службу в полках, офицерское товарищество, что он не замечал искусственных неудобств, созданных фанаберией дяди Николаши и его ближайших сотрудников.
Царь примостился на неудобном стуле возле стола с картами. По левую руку от него встал массивный и рослый генерал Янушкевич с интеллигентским пенсне на прямом носу и с папкой в левой руке, из которой он то и дело доставал разные записки, сделанные им для памяти, одновременно поправляя пенсне, спадающее у него с носа из-за почтительного наклона головы.
По правую руку возвышался худой и длинный великий князь, зорко наблюдавший за тем, чтобы Янушкевич не ляпнул, чего доброго, и о неудачах. И Верховный Главнокомандующий, и начальник его штаба были особенно сильны тем, что красочно могли говорить о своих победах и становились немы, когда, по логике вещей, следовало бы вспоминать о поражениях и делать из них выводы. Длительная придворная закалка и гипертрофированное самомнение стирали в их мозгу всякие следы собственных неудач. Но они всегда имели подчинённых, на которых было легко свалить вину за промахи и поражения.
Николаю был внове прямой доклад начальника Штаба Ставки, и он с удовольствием два часа слушал о нынешнем положении дел, а также о предположениях главного командования на будущее. Сначала он вспомнил о том, как хотел переговорить с Николашей об его идее удара растопыренными пальцами вместо кулака сразу по немцам и австрийцам, и о слабости сил, собранных на Берлинском направлении под Варшавой, но повторный и расширенный доклад Янушкевича о том, что царь уже обдумывал и отмечал по своей карте в Царском Селе, особенно о победах у Львова и Галича, отвлёк его внимание от этой старой истории.
Никто в Ставке не задумался над тем, почему взятие Львова, дело тактически ничтожное, а стратегически вредное, ибо была утрачена возможность уничтожения живой силы врага, принесло безынициативному генералу Рузскому сразу два ордена Святого Георгия, а затем и назначение на пост командующего искалеченными армиями Северо-Западного фронта. Примитивная точка зрения Верховного командования, считавшего успехом лишь занятие «пунктов», отмеченных на карте жирным шрифтом, и неумение пользоваться трудными победами доблестных войск, даже в преследовании деморализованного противника, стала руководящей доктриной для летней и зимней кампаний 1914 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
С неподдельным интересом осматривал Государь территорию Ставки, на которой была расквартирована, помимо охраны, железнодорожная бригада, успевшая не только благоустроить сосновый лес, проложить деревянные тротуары между поездом великого князя и бараками, где работали чины Главной квартиры армии, но и срубить небольшую церковь для себя, которая, впрочем, весьма пришлась ко двору Николая Николаевича, слывшего богобоязненным и мистически настроенным человеком.
Государю всё очень понравилось, и тут же в лесной церкви был отслужен молебен. Флаг-капитан царя, адмирал Нилов, весьма суеверный, но совсем не богомольный личный друг Николая Александровича, во время церковной службы прохлаждался возле церковного крыльца, не желая своим брюхом, как он оправдывался обычно, увеличивать давку на клиросе. Нилов встретил в Ставке своего старого знакомого, великого князя Кирилла Владимировича, который усилиями его матушки, Марии Павловны Старшей, был взят Верховным Главокомандующим в свой штаб якобы представителем от военно-морского флота. На самом деле Кирилл пристроился к Ставке в надежде получить побыстрее очередной чин и внеочередную боевую награду, которые обещали сыпаться в Главной квартире армии на великих военачальников и флотоводцев как из рога изобилия. Во всяком случае, опыт всех главных кампаний русской армии, да и других армий мира, убедительно свидетельствовал о том, что пронырливые штабные крысы, ничем не рискуя, намного опережали по части орденов и эполет храбрых львов, не доживавших порой до прижизненной славы…
Не выпуская изо рта свою вечную сигару и будучи, как всегда на суше, несколько подшофе, Нилов задал вопрос Кириллу, который вертелся у него на языке с того самого момента, когда он увидал из окна вагона жалкий уездный городок, на окраине которого Верховный Главнокомандующий держал свой штандарт:
– Ваше высочество, не соблаговолите ли разъяснить мне, моряку-недотёпе, чем вызвано столь экстравагантное, без нормальных удобств, избрание места для Главной квартиры действующей армии?
Кирилл весьма недолюбливал своего родственника и нынешнего высшего начальника, дядю Николашу, но старался прямо этого не выказывать. Поэтому он, под прикрытием салонного юмора, немедленно изложил свою точку зрения на сей предмет:
– Видите ли, ваше превосходительство, стоицизм в жизни всегда похвален, а для великого полководца – просто необходим. Ведь одно дело, если офицеры, сражающиеся на передовой линии, в грязи, холоде и голоде, получают приказы из роскошного дворца, где нежится их Верховный Вождь, а другое – когда они знают – об этом уже постарались газетчики, – что их военный предводитель тоже испытывает жестокие лишения…
– Особенно от отсутствия для чинов его штаба ресторанов и других злачных мест, которыми полны губернские города… – подхватил мысль молодого великого князя адмирал. Затем он добавил, выразительно чмокнув губами: – Ах, как подрывают силы и здоровье, а также умственные способности офицеров ночные бдения не над полевыми картами, а на зелёных полях казино и тяжёлые баталии в борделях…
Кирилл воспринял последнее высказывание флаг-капитана как косвенную критику в адрес своего брата Бориса, который прославился ночными кутежами с кокотками в парижских ресторанах, во время которых «русский боярин», как его называл весь веселящийся Париж, выпускал голых красавиц в общие залы и лихо танцевал там с ними. Офицеры флота особенно осуждали в своей среде фривольное поведение гвардейцев-кавалеристов за границей, где высокородные юнцы «выпускали дурной пар»… Поэтому Кирилл недовольно поджал губы и замолчал, а Нилов продолжал мусолить свою сигару.
После обеда в царском вагоне-столовой, где все отметили великолепное настроение Государя, Император, Верховный Главнокомандующий и начальник его штаба отправились в вагон-салон Николаши, где в узком неудобном пространстве были разложены карты Восточной Пруссии, Польши, Галиции.
Николаю так приятна была атмосфера Ставки с её чисто военным духом, дисциплиной и другими атрибутами, напомнившими ему его юность, службу в полках, офицерское товарищество, что он не замечал искусственных неудобств, созданных фанаберией дяди Николаши и его ближайших сотрудников.
Царь примостился на неудобном стуле возле стола с картами. По левую руку от него встал массивный и рослый генерал Янушкевич с интеллигентским пенсне на прямом носу и с папкой в левой руке, из которой он то и дело доставал разные записки, сделанные им для памяти, одновременно поправляя пенсне, спадающее у него с носа из-за почтительного наклона головы.
По правую руку возвышался худой и длинный великий князь, зорко наблюдавший за тем, чтобы Янушкевич не ляпнул, чего доброго, и о неудачах. И Верховный Главнокомандующий, и начальник его штаба были особенно сильны тем, что красочно могли говорить о своих победах и становились немы, когда, по логике вещей, следовало бы вспоминать о поражениях и делать из них выводы. Длительная придворная закалка и гипертрофированное самомнение стирали в их мозгу всякие следы собственных неудач. Но они всегда имели подчинённых, на которых было легко свалить вину за промахи и поражения.
Николаю был внове прямой доклад начальника Штаба Ставки, и он с удовольствием два часа слушал о нынешнем положении дел, а также о предположениях главного командования на будущее. Сначала он вспомнил о том, как хотел переговорить с Николашей об его идее удара растопыренными пальцами вместо кулака сразу по немцам и австрийцам, и о слабости сил, собранных на Берлинском направлении под Варшавой, но повторный и расширенный доклад Янушкевича о том, что царь уже обдумывал и отмечал по своей карте в Царском Селе, особенно о победах у Львова и Галича, отвлёк его внимание от этой старой истории.
Никто в Ставке не задумался над тем, почему взятие Львова, дело тактически ничтожное, а стратегически вредное, ибо была утрачена возможность уничтожения живой силы врага, принесло безынициативному генералу Рузскому сразу два ордена Святого Георгия, а затем и назначение на пост командующего искалеченными армиями Северо-Западного фронта. Примитивная точка зрения Верховного командования, считавшего успехом лишь занятие «пунктов», отмеченных на карте жирным шрифтом, и неумение пользоваться трудными победами доблестных войск, даже в преследовании деморализованного противника, стала руководящей доктриной для летней и зимней кампаний 1914 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246