Зазвенел колокольчик, словно в магазине, графиня очутилась в передней, где на вешалке уже были с десяток пальто и форменных шинелей.
Через дверь столовой доносился голос Григория Ефимовича. Он что-то проповедовал. Закончив фразу, вышел в прихожую.
Ольга Валерьяновна успела сбросить свою шубу и поднять вуаль. Распутин обнял её и трижды расцеловал, как делал это со всеми своими посетителями, не обращая внимания на пол или звание.
Вид Старца был грустен и ласков, но прямо в глаза Ольге Валерьяновне он избегал смотреть, из чего «Мама Лёля» сделала вывод о неудаче его ходатайствования за неё перед Аликс.
– Иди в кабинет! – приказал Старец графине и указал на дверь по другую сторону коридора от столовой. – Бог испытанием не унизит! А я сейчас приду…
Ольга Валерьяновна вошла в комнату и увидела, что она обставлена вполне приличной кожаной мебелью и увешана иконами. Перед Фёдоровской иконой Божьей Матери, про которую Лёля знала, что она подарена Распутину самой Императрицей, горела неугасимая лампада. Запах горящего деревянного масла мешался с запахом кожи от мебели и создавал весьма специфическую атмосферу.
Старец, видимо, посвятил несколько минут заботе о своей внешности. Ольгу Валерьяновну это не удивило, потому что от племянницы она знала, что у Отца Григория возникла к графине духовная симпатия.
Длинные, но не густые пряди тёмных волос Старца были свежерасчёсаны и смазаны маслом. Довольно редкую бороду и усы он тоже с утра привёл в порядок. От него пахло дорогим мылом.
Голубая шёлковая рубаха, подвязанная широким чёрным кушаком, усиливала синеву его серо-синих глаз. Свободные шаровары и лёгкие полусапожки дополняли типично мужицкий облик.
– Чаво стоишь – садися… – сверкнул он на «Маму Лёлю» холодновато-подозрительным взглядом и уселся сам в кресло.
Графиня про себя отметила, что почему-то, как и в те первые встречи с ним, устроенные сестрой и племянницей, его грубость и невежливость вовсе не возмущают и не затрагивают её, как было бы, если бы они исходили от любого другого человека.
«Он как-то притягивает к себе, покоряет блеском своих глаз или какими-то душевными флюидами!» – подумала Ольга Валерьяновна.
Она подняла свои большие зелёные глаза с немым вопросом навстречу взгляду Старца, и тот потупил взор.
– Я и Аня два часа вчерась уговаривали Маму, – графиня ещё не привыкла к его лексикону, но поняла, что речь идёт о молодой царице, – чтобы она сказала Папе помиловать тебя… Я сказал, что ты – хорошая… – отрывисто сообщал Распутин. – Но Мама тебе пока не верит… Слишком много врагов окружает Ея, и слишком много горя причиняют они Ей… Она спросила, не дурачишь ли ты меня? Поверил ли я тебе? Аннушка тоже заступилась за тебя… Говорила, что ты много страдала и грехи свои замаливаешь постом и молитвой… Правильно я говорю? – Старец пронзительным взглядом заставил графиню вздрогнуть и импульсивно припасть в поцелуе к его руке с длинными пальцами.
Другой рукой он погладил её по голове, как маленькую девочку, и от этого ласкового движения ей, почти пятидесятилетней, сделалось так тепло на душе, как не бывало уже много, много лет.
– Бог правду видит! Он в обиду не даст! Терпи – и спасёшься! – утвердил свои обычные слова Старец, но и даже банальный смысл этих слов родил в душе графини великую надежду. Её душа от общения с Григорием Ефимовичем так открылась, что она готова была дать через Старца обет Богу о том, что больше никогда и никому не причинит зла, не возведёт напраслину. Ей показалось, что Распутин понял все её мысли.
Он поднялся во весь свой рост, а она осталась стоять на коленях подле его кресла и подняла лицо горе.
– Молись об этом, голубка. – Распутин, благословляя, снова положил ей руку на голову. – Бог милостив. Если ты будешь верить в любовь к человецам и нести страдание своё, яко Христос, с терпением и верой, то пошлёт Он тебе благость и утешение… А теперь – ступай с Богом и сделай вклад в богоугодное заведение! – взял её за руку и помог подняться с коленей Старец.
Ольга Валерьяновна была потрясена. Как мог он проникнуть в её мысли? – вопрошала она себя. Она боялась расплакаться. Но ещё больше она страшилась потерять свою независимость и отдать Старцу свою душу. Она поняла теперь, почему с таким пылом и любовью говорит о Распутине её несчастная племянница, почему так почитает его Аня Вырубова и, наконец, какую духовную поддержку нашла в этом простом русском мужике, исходившем вдоль и поперёк всё православное пространство, напитавшем себя благовестом всех знаменитых монастырей и храмов и взвалившем на свои плечи тяжёлые вериги старчества, столь одинокая среди пышного бала власти Александра Фёдоровна.
– Бог сам подаст тебе знак, когда земная царица призовёт тебя к себе для совместной молитвы!.. Етот момент уже близок! – напутствовал графиню Отец Григорий, – Я сийчас только слабый человек…
Графиня вернулась в свой опостылевший пустотой дворец, в прихожей которого не лежало ни одной визитной карточки гостя на подносе, а книга, где расписываются знакомые и друзья по праздникам, сияла девственной чистотой, и, еле сдерживая слёзы, поднялась в свою спальню. Там она бросилась, не раздеваясь, на постель и рыдала, рыдала, рыдала.
Слёзы облегчили ей душу и придали решимости скорей бежать из Петербурга куда глаза глядят.
Через три дня «Норд-экспресс» уносил графиню Гогенфельзен и великого князя Павла Александровича Романова в Париж, до весны, которая стала для «Мамы Лёли» порой надежд.
22
Бал в Аничковом дворце был назначен вдовствующей императрицей для старших внучек как бы в компенсацию за их полузатворническую жизнь в Царском Селе. Мария Фёдоровна, выдав буквально несколько дней назад свою любимую внучку Ирину, дочь Ксении и великого князя Александра Михайловича, за молодого князя Феликса Юсупова, исполнила сразу несколько своих далеко идущих планов. Во-первых, властная старая императрица с удовольствием насолила «гессенской мухе». Она хорошо знала, что Аликс терпеть не может распутного, капризного и авантюристичного молодого человека, считая его эгоистичным и подловатым неврастеником.
«Гневной» было приятно, когда её люди из окружения молодой Государыни донесли, что Аликс была взбешена выбором Сандро жениха для дочери и влюблённостью Ирины в этого аристократического проходимца. Вдовствующая императрица была почти того же мнения о Феликсе, но считала, что тот, войдя в Царскую Семью, остепенится и будет продвинут ею на какой-нибудь высокий государственный пост в качестве противовеса людям Ники и Аликс.
К тому же старый князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, был когда-то адъютантом мужа Эллы, великого князя Сергея Александровича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
Через дверь столовой доносился голос Григория Ефимовича. Он что-то проповедовал. Закончив фразу, вышел в прихожую.
Ольга Валерьяновна успела сбросить свою шубу и поднять вуаль. Распутин обнял её и трижды расцеловал, как делал это со всеми своими посетителями, не обращая внимания на пол или звание.
Вид Старца был грустен и ласков, но прямо в глаза Ольге Валерьяновне он избегал смотреть, из чего «Мама Лёля» сделала вывод о неудаче его ходатайствования за неё перед Аликс.
– Иди в кабинет! – приказал Старец графине и указал на дверь по другую сторону коридора от столовой. – Бог испытанием не унизит! А я сейчас приду…
Ольга Валерьяновна вошла в комнату и увидела, что она обставлена вполне приличной кожаной мебелью и увешана иконами. Перед Фёдоровской иконой Божьей Матери, про которую Лёля знала, что она подарена Распутину самой Императрицей, горела неугасимая лампада. Запах горящего деревянного масла мешался с запахом кожи от мебели и создавал весьма специфическую атмосферу.
Старец, видимо, посвятил несколько минут заботе о своей внешности. Ольгу Валерьяновну это не удивило, потому что от племянницы она знала, что у Отца Григория возникла к графине духовная симпатия.
Длинные, но не густые пряди тёмных волос Старца были свежерасчёсаны и смазаны маслом. Довольно редкую бороду и усы он тоже с утра привёл в порядок. От него пахло дорогим мылом.
Голубая шёлковая рубаха, подвязанная широким чёрным кушаком, усиливала синеву его серо-синих глаз. Свободные шаровары и лёгкие полусапожки дополняли типично мужицкий облик.
– Чаво стоишь – садися… – сверкнул он на «Маму Лёлю» холодновато-подозрительным взглядом и уселся сам в кресло.
Графиня про себя отметила, что почему-то, как и в те первые встречи с ним, устроенные сестрой и племянницей, его грубость и невежливость вовсе не возмущают и не затрагивают её, как было бы, если бы они исходили от любого другого человека.
«Он как-то притягивает к себе, покоряет блеском своих глаз или какими-то душевными флюидами!» – подумала Ольга Валерьяновна.
Она подняла свои большие зелёные глаза с немым вопросом навстречу взгляду Старца, и тот потупил взор.
– Я и Аня два часа вчерась уговаривали Маму, – графиня ещё не привыкла к его лексикону, но поняла, что речь идёт о молодой царице, – чтобы она сказала Папе помиловать тебя… Я сказал, что ты – хорошая… – отрывисто сообщал Распутин. – Но Мама тебе пока не верит… Слишком много врагов окружает Ея, и слишком много горя причиняют они Ей… Она спросила, не дурачишь ли ты меня? Поверил ли я тебе? Аннушка тоже заступилась за тебя… Говорила, что ты много страдала и грехи свои замаливаешь постом и молитвой… Правильно я говорю? – Старец пронзительным взглядом заставил графиню вздрогнуть и импульсивно припасть в поцелуе к его руке с длинными пальцами.
Другой рукой он погладил её по голове, как маленькую девочку, и от этого ласкового движения ей, почти пятидесятилетней, сделалось так тепло на душе, как не бывало уже много, много лет.
– Бог правду видит! Он в обиду не даст! Терпи – и спасёшься! – утвердил свои обычные слова Старец, но и даже банальный смысл этих слов родил в душе графини великую надежду. Её душа от общения с Григорием Ефимовичем так открылась, что она готова была дать через Старца обет Богу о том, что больше никогда и никому не причинит зла, не возведёт напраслину. Ей показалось, что Распутин понял все её мысли.
Он поднялся во весь свой рост, а она осталась стоять на коленях подле его кресла и подняла лицо горе.
– Молись об этом, голубка. – Распутин, благословляя, снова положил ей руку на голову. – Бог милостив. Если ты будешь верить в любовь к человецам и нести страдание своё, яко Христос, с терпением и верой, то пошлёт Он тебе благость и утешение… А теперь – ступай с Богом и сделай вклад в богоугодное заведение! – взял её за руку и помог подняться с коленей Старец.
Ольга Валерьяновна была потрясена. Как мог он проникнуть в её мысли? – вопрошала она себя. Она боялась расплакаться. Но ещё больше она страшилась потерять свою независимость и отдать Старцу свою душу. Она поняла теперь, почему с таким пылом и любовью говорит о Распутине её несчастная племянница, почему так почитает его Аня Вырубова и, наконец, какую духовную поддержку нашла в этом простом русском мужике, исходившем вдоль и поперёк всё православное пространство, напитавшем себя благовестом всех знаменитых монастырей и храмов и взвалившем на свои плечи тяжёлые вериги старчества, столь одинокая среди пышного бала власти Александра Фёдоровна.
– Бог сам подаст тебе знак, когда земная царица призовёт тебя к себе для совместной молитвы!.. Етот момент уже близок! – напутствовал графиню Отец Григорий, – Я сийчас только слабый человек…
Графиня вернулась в свой опостылевший пустотой дворец, в прихожей которого не лежало ни одной визитной карточки гостя на подносе, а книга, где расписываются знакомые и друзья по праздникам, сияла девственной чистотой, и, еле сдерживая слёзы, поднялась в свою спальню. Там она бросилась, не раздеваясь, на постель и рыдала, рыдала, рыдала.
Слёзы облегчили ей душу и придали решимости скорей бежать из Петербурга куда глаза глядят.
Через три дня «Норд-экспресс» уносил графиню Гогенфельзен и великого князя Павла Александровича Романова в Париж, до весны, которая стала для «Мамы Лёли» порой надежд.
22
Бал в Аничковом дворце был назначен вдовствующей императрицей для старших внучек как бы в компенсацию за их полузатворническую жизнь в Царском Селе. Мария Фёдоровна, выдав буквально несколько дней назад свою любимую внучку Ирину, дочь Ксении и великого князя Александра Михайловича, за молодого князя Феликса Юсупова, исполнила сразу несколько своих далеко идущих планов. Во-первых, властная старая императрица с удовольствием насолила «гессенской мухе». Она хорошо знала, что Аликс терпеть не может распутного, капризного и авантюристичного молодого человека, считая его эгоистичным и подловатым неврастеником.
«Гневной» было приятно, когда её люди из окружения молодой Государыни донесли, что Аликс была взбешена выбором Сандро жениха для дочери и влюблённостью Ирины в этого аристократического проходимца. Вдовствующая императрица была почти того же мнения о Феликсе, но считала, что тот, войдя в Царскую Семью, остепенится и будет продвинут ею на какой-нибудь высокий государственный пост в качестве противовеса людям Ники и Аликс.
К тому же старый князь Феликс Феликсович Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, был когда-то адъютантом мужа Эллы, великого князя Сергея Александровича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246