С борта «Гогенцоллерна» идёт в Берлин шифровка о том, что необходимо начинать скрытную мобилизацию и вернуть Флот Открытого моря с учений на базу. Канцлер Бетман пытается почтительнейше предостеречь императора. В ответ по телеграфу несётся грубость: «Неслыханное предложение! Прямо невероятное! Штатский канцлер до сих пор не оценил положение!» Сам Кайзер теперь уже точно уверен, что желанная война будет и интриги плелись не напрасно.
Но упрямый Бетман, опасаясь Англии, на следующий день снова настаивает на сохранении спокойствия, сопротивляется слишком поспешной мобилизации.
Адмирал Атлантического океана отвечает ему почти миролюбиво: «Спокойствие – это долг мирных граждан! Спокойная мобилизация – вот так новое изобретение!»
Вдруг, когда кризис уже в полном разгаре, приходит какая-то непонятная депеша из Вены. Фон Чиршки доводит до сведения императора, что министр Берхтольд пригласил российского посланника, говорил с ним в примирительном тоне и заверил его в отсутствии всяких завоевательных планов у Австро-Венгрии. Успокоившийся было Вильгельм вновь начинает подозревать союзника в трусости и нежелании идти на крайние меры. Возмущённый, он делает надпись на полях: «Совершенно излишне! Создаёт впечатление слабости… Этого нужно избегать по отношению к России. У Австрии есть достаточные основания. Теперь нечего ставить на обсуждение уже сделанные шаги… Осёл! Необходимо, чтобы Австрия забрала Санджак, а то сербы доберутся до Адриатики!.. Сербия не государство в европейском смысле, а разбойничья шайка!»
От этой последней телеграммы терпение его совершенно иссякает, и он приказывает взять курс на Бремерхафен. Ему надоело «отдыхать» на окраине Европы, и он хочет поскорее вернуться в эпицентр событий – в Берлин. Он решает, что именно из Шлосса удобнее всего руководить последними приготовлениями к войне, пробовать позицию Англии. Но что очень важно в эти ответственные дни – обменяться с Николаем такими телеграммами, какие усыпят бдительность российского кузена и оттянут начало мобилизации русской армии.
Белоснежный «Гогенцоллерн», извергая клубы чёрного дыма, в сопровождении двух миноносцев на полном ходу устремляется на юг…
40
Сэр Эдуард Грей, министр иностранных дел кабинета его величества, рано утром получил у себя на Уайт-холле новые депеши из Берлина и Вены, касающиеся развития сербского кризиса. В дополнение к ним очень своевременно пришёл пакет, запечатанный красным сургучом с личными печатями Первого лорда Адмиралтейства сэра Уинстона Черчилля, содержавший доклады военно-морской разведки о ситуации, складывающейся в Санкт-Петербурге и Париже. Сэр Эдуард внимательно прочитал документы, и его серые тусклые глаза немного потеплели: дело шло именно так, как хотело его правительство. А хотело оно многого.
Во-первых, было очень важно держать Кайзера в неведении относительно истинной позиции Лондона о его возможном участии в надвигающейся Большой Войне. Весь опыт Уайтхолла в начале века показывал, что как только английское правительство публично, как это было во времена агадирского кризиса, устами канцлера казначейства Ллойд-Джорджа, и конфиденциально, по доверительным каналам самого сэра Эдуарда, предупредило Берлин, что Британия выступит на стороне Франции, Вильгельм немедленно ретировался из Марокко. Аналогичная ситуация возникла и совсем недавно, в 1912 году, когда заявление сэра Эдуарда о том, что Англия не останется нейтральной, вызвало в Берлине шок и мощное успокаивающее давление его на Вену. Поэтому, чтобы втравить Германию в Большую Войну, и дальше надо было всячески приглушать сомнения Вильгельма в нейтралитете Англии и подталкивать его к решительным шагам вместе с Веной против Белграда.
Во-вторых, в идеале было бы, если Австрия схватится с Сербией, а Германия – с Россией. Тогда «германский крепыш», нагло ведущий себя на морях и в чужих колониях, «оттянул» бы из Центральной Азии и с Ближнего Востока самого главного соперника Британии – Россию. Возможно, московиты были бы тогда разгромлены и их соперничество в Китае, Афганистане и Персии с имперскими интересами ослаблено. Но имелись и слабые стороны такого варианта. Неисчерпаемые людские ресурсы России, а также её бурное промышленное развитие могли создать ситуацию, при которой Германия и Австрия проиграют битву с ней. И что тогда?.. К тому же Франция, политики и военные которой были убеждены в том, что «Британский флот на колёса не поставишь, чтобы он защитил Париж от немцев», ни за что не дала бы разгромить Россию, чтобы не остаться один на один с отлаженной и мощной военной машиной Германии. Участие Франции в вооружённом конфликте сразу превращало его в общеевропейскую войну. Вот и приходится решать, оставаться ли арбитром над схваткой и ждать, когда соперники так обескровят друг друга, что можно будет легко приумножить империю за счёт чужих колоний и сфер влияния, сохранить флот как инструмент политики, или, втянув Германию в драку и дождавшись момента, когда противники войдут в такой клинч, что разнять их никакой силе будет невозможно, вступить в бой на стороне Франции…
Был и третий важный аспект складывающейся ситуации. Он вытекал из того, что царь Николай идеалистически надеется на возможность умиротворения противников путём передачи их спора в международный арбитраж в Гааге, отцом основателем которого он считает себя и этим очень гордится. А его упрямство общеизвестно. Кроме того, в России всегда была сильна прогерманская партия, к которой, как знал Грей из донесений посла Бьюкенена и сообщений разведки, принадлежат некоторые великие князья, влиятельная великая княгиня Мария Павловна и даже министр Двора барон Фредерикс. Поэтому существует реальная опасность, что Россия избегнет втягивания в войну, и тогда главная цель Британии – разгром и России и Германии – не будет достигнута… Кто-кто, а Грей очень хорошо представлял себе истинный характер русского царя – скрытный, упорный, слишком идеалистический для циничного XX века с простодушной и несовременной русской религиозностью и даже фатализмом, но принципиальный в отстаивании того, что он считал добром, то есть мира для всех народов. А что касается образа глупого и слабого правителя, который лепили из Николая газетные пропагандисты, то его сэр Эдуард совершенно не принимал в расчёт. Зная сильную сторону российского монарха – он собственнолично руководил внешней политикой своей империи и делал это весьма профессионально, о чём говорил хотя бы пример Портсмутского мира, переговоры о котором он направлял твёрдой рукой, – британский министр предпочитал действовать через своего русского коллегу, англомана Сазонова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246