.. Алиса спасибо должна была ей сказать, что она сама не занялась им или не подложила какую-нибудь такую красотку, с которой бы он забыл эту простушку и назойливую интриганку Кшесинскую!..
«Но что делать теперь? Ведь я сижу здесь, в этом старом дворце Павла, как в позолоченной клетке, где повсюду к тому же развешаны ещё портреты его покойной первой супруги, греческой королевны! И никак не могу посетить даже свою старую подругу и покровительницу «Старшую», не говоря уже об Аничковом или Александровском дворце… Хотя старая императрица и намекнула мне через Павла, что она-то готова меня принять и забыть всё, но вот Ники и Аликс!..
Господи! Опять надо идти к этому Старцу Григорию с поклоном и просьбой ещё раз замолвить словечко перед царицей за меня, грешную… Опять слушать его слова, на которых, конечно, есть печать Божия, но это-то и тревожит душу… Особенно когда он своими сине-серыми глазами, словно ледяными иглами, пронзает тебя насквозь! Но он придаёт своей молитвой за меня и Павла хоть какую-то надежду, что карантин вокруг нас будет закончен и я займу подобающее мне место, ну хотя бы в Аничковом дворце… Тогда и Мария Павловна откроет мне свои объятья, а что до остальных великих князей и княгинь, а особенно их молодёжи, то они так запляшут под мою дудку на моих приёмах, что весь свет петербургский трястись будет от зависти!..
Но как же мне воздействовать на мою сестру и племянницу, которые ввели меня к Старцу, чтобы и они упрашивали его?.. Ведь и Люба и Муня уже много лет принадлежат к числу самых близких к Отцу Григорию людей!..
Жаль, что Павел так бурно отреагировал на мои встречи со Старцем и отказался сам идти к нему… Ведь тогда Григорий Ефимович ещё бы активнее воздействовал на Аликс и умолил бы её забыть прошлое… Хоть и говорила я ему, сколько высокопоставленных людей посещают Старца и просят его помолиться за них… Сам хитрейший граф Витте хоть и не может уже легко передвигаться, а посылает свою ненаглядную Матильду к Старцу за регулярным благословением!.. Но Павел упрям!.. Что толку в десяти пунктах, которые я ему продиктовала о том, как меня можно самым достойнейшим образом ввести в Семейство Романовых! Он не способен стукнуть кулаком по столу упрямого Ники и только ездит в Царское Село пить чай со своим племянником… Как он не понимает, что, приезжая в Александровский дворец один, он предаёт меня!»
Энергичная и гибкая, Ольга Валерьяновна мерила шагами пустые салоны и гостиные своего дворца, то и дело возвращаясь в будуар к столику, на котором безмолвствовал телефонный аппарат. Весь персонал спрятался во внутренние помещения, боясь попасться на глаза хозяйке, которая вот уже несколько дней была в мрачном настроении. В высоких и заставленных разностильной мебелью комнатах, где букеты цветов, преподнесённых жене великим князем Павлом, издавали волны ароматов, сорокавосьмилетняя, уже молодящаяся, но ещё очень красивая женщина бурно переживала, что все эти охапки и корзины цветов, цветущие деревца и кустарники из Крыма и Ниццы присланы из цветочных магазинов не поклонниками или милыми гостями, а заказаны мужем, и только мужем. Но его любовь не могла уменьшить её жуткую тягу к общению в высшем свете с подобными себе, хотя она очень хорошо знала всё лицемерие и склонность к интригам этого «лучшего» общества. Вечно праздничная атмосфера света была ей необходима для полного счастья, как чистая вода ручья для форели, где резвится она с подобными себе…
…Когда Ольга Валерьяновна остановилась на минуту у высокого зеркального окна, за которым колючий ветер вьюжно закручивал снежинки над замёрзшей Невой, телефон вдруг издал длинный гудок.
Это была племянница, Муня Головина, дочь камергера царского Двора, одна из самых близких и доверенных сомолитвенниц Григория Ефимовича.
– Тётя Лёля, Отец Григорий просил вам передать, что сегодня вечером он едет к Ане Вырубовой в Царское и встретит там Её Величество… Он надеется умолить Государыню Императрицу принять вас с милостью… Утром, после молитвы, он будет дома и расскажет о том, какой результат дал Бог…
– Я приеду ровно в девять! – твёрдо сказала Ольга Валерьяновна.
…Необычно рано для истинно светской дамы – в семь с половиной утра, когда на улице царила полная тьма, которую не могли разогнать редкие фонари, графиня Гогенфельзен была уже на ногах. Не заходя в спальню мужа, «Мама Лёля» оделась в самое скромное своё чёрное платье, выпила чашку кофе и принялась создавать у себя в душе молитвенное состояние. Старец очень не любил, когда к нему приходили с сугубо мирскими настроениями, и грубо гнал от себя таких людей, очень тонко воспринимая, как правило, что посетителям от него нужно – душевного утешения и благости Божьей или исключительно суетных благ мирских.
Ещё с вечера Ольга Валерьяновна вызвала к восьми утра своего доверенного кучера, велела надеть ему утром вместо обычной ливреи армяк и на самой неприметной карете из обширного великокняжеского каретника подать выезд к боковому подъезду дворца. Закутавшись в самую простенькую из своих шуб, опустив на лицо густую вуаль, графиня Гогенфельзен, с противным тяжёлым чувством ожидания неприятности, отправилась к дому 64 на Гороховой улице, во флигеле которого квартировал Распутин.
Сообразительный кучер завернул с улицы прямо под высокую арку ворот и подал карету к закрытой тяжёлой двери подъезда флигеля. Один из филёров, формально приставленных Департаментом полиции для охраны Распутина, а точнее – наблюдавших и писавших ежедневную рапортичку о всех встречах и поездках Григория Ефимовича, проходившего у них в документах «наружки» под кличкой Тёмный, услышал карету и открыл дверь.
Неизвестная ему дама под вуалью вошла и неуверенно стала подниматься по лестнице.
– Мадам, если вы к Отцу Григорию, то – следующий этаж, направо!.. – крикнул ей филёр, надеясь, что она поднимет вуаль и уточнит, куда ей идти. Но дама ускорила шаги и действительно повернула в квартиру Старца.
«Мама Лёля», хотя и боялась, что её узнают, успела только отметить для себя, что полицейский говорил с ней о Распутине очень доброжелательно. Это её поразило, поскольку в обществе говорили, что все так ненавидят Старца, что только и делают, как плюют ему вслед. Пришлось теперь поверить Муне, что филёры, да и все, кто сталкивается с Отцом Григорием, начинают его любить и верить в него. Племянница даже говорила, что сыщики на праздники получают выпивку и закуску от Григория Ефимовича, а когда он коротает вечера или дни у себя дома, а не в гостях, то охотно играют с ним в домино. С удовольствием они сопровождают Распутина и в город, охраняя от любопытных и ненавистников, которых теперь что-то стало прибавляться, а полицейское начальство словно осатанело и приказывает филёрам писать всякие глупости против Распутина, от чего они решительно отказываются…
Дверь в квартиру Распутина оказалась открытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
«Но что делать теперь? Ведь я сижу здесь, в этом старом дворце Павла, как в позолоченной клетке, где повсюду к тому же развешаны ещё портреты его покойной первой супруги, греческой королевны! И никак не могу посетить даже свою старую подругу и покровительницу «Старшую», не говоря уже об Аничковом или Александровском дворце… Хотя старая императрица и намекнула мне через Павла, что она-то готова меня принять и забыть всё, но вот Ники и Аликс!..
Господи! Опять надо идти к этому Старцу Григорию с поклоном и просьбой ещё раз замолвить словечко перед царицей за меня, грешную… Опять слушать его слова, на которых, конечно, есть печать Божия, но это-то и тревожит душу… Особенно когда он своими сине-серыми глазами, словно ледяными иглами, пронзает тебя насквозь! Но он придаёт своей молитвой за меня и Павла хоть какую-то надежду, что карантин вокруг нас будет закончен и я займу подобающее мне место, ну хотя бы в Аничковом дворце… Тогда и Мария Павловна откроет мне свои объятья, а что до остальных великих князей и княгинь, а особенно их молодёжи, то они так запляшут под мою дудку на моих приёмах, что весь свет петербургский трястись будет от зависти!..
Но как же мне воздействовать на мою сестру и племянницу, которые ввели меня к Старцу, чтобы и они упрашивали его?.. Ведь и Люба и Муня уже много лет принадлежат к числу самых близких к Отцу Григорию людей!..
Жаль, что Павел так бурно отреагировал на мои встречи со Старцем и отказался сам идти к нему… Ведь тогда Григорий Ефимович ещё бы активнее воздействовал на Аликс и умолил бы её забыть прошлое… Хоть и говорила я ему, сколько высокопоставленных людей посещают Старца и просят его помолиться за них… Сам хитрейший граф Витте хоть и не может уже легко передвигаться, а посылает свою ненаглядную Матильду к Старцу за регулярным благословением!.. Но Павел упрям!.. Что толку в десяти пунктах, которые я ему продиктовала о том, как меня можно самым достойнейшим образом ввести в Семейство Романовых! Он не способен стукнуть кулаком по столу упрямого Ники и только ездит в Царское Село пить чай со своим племянником… Как он не понимает, что, приезжая в Александровский дворец один, он предаёт меня!»
Энергичная и гибкая, Ольга Валерьяновна мерила шагами пустые салоны и гостиные своего дворца, то и дело возвращаясь в будуар к столику, на котором безмолвствовал телефонный аппарат. Весь персонал спрятался во внутренние помещения, боясь попасться на глаза хозяйке, которая вот уже несколько дней была в мрачном настроении. В высоких и заставленных разностильной мебелью комнатах, где букеты цветов, преподнесённых жене великим князем Павлом, издавали волны ароматов, сорокавосьмилетняя, уже молодящаяся, но ещё очень красивая женщина бурно переживала, что все эти охапки и корзины цветов, цветущие деревца и кустарники из Крыма и Ниццы присланы из цветочных магазинов не поклонниками или милыми гостями, а заказаны мужем, и только мужем. Но его любовь не могла уменьшить её жуткую тягу к общению в высшем свете с подобными себе, хотя она очень хорошо знала всё лицемерие и склонность к интригам этого «лучшего» общества. Вечно праздничная атмосфера света была ей необходима для полного счастья, как чистая вода ручья для форели, где резвится она с подобными себе…
…Когда Ольга Валерьяновна остановилась на минуту у высокого зеркального окна, за которым колючий ветер вьюжно закручивал снежинки над замёрзшей Невой, телефон вдруг издал длинный гудок.
Это была племянница, Муня Головина, дочь камергера царского Двора, одна из самых близких и доверенных сомолитвенниц Григория Ефимовича.
– Тётя Лёля, Отец Григорий просил вам передать, что сегодня вечером он едет к Ане Вырубовой в Царское и встретит там Её Величество… Он надеется умолить Государыню Императрицу принять вас с милостью… Утром, после молитвы, он будет дома и расскажет о том, какой результат дал Бог…
– Я приеду ровно в девять! – твёрдо сказала Ольга Валерьяновна.
…Необычно рано для истинно светской дамы – в семь с половиной утра, когда на улице царила полная тьма, которую не могли разогнать редкие фонари, графиня Гогенфельзен была уже на ногах. Не заходя в спальню мужа, «Мама Лёля» оделась в самое скромное своё чёрное платье, выпила чашку кофе и принялась создавать у себя в душе молитвенное состояние. Старец очень не любил, когда к нему приходили с сугубо мирскими настроениями, и грубо гнал от себя таких людей, очень тонко воспринимая, как правило, что посетителям от него нужно – душевного утешения и благости Божьей или исключительно суетных благ мирских.
Ещё с вечера Ольга Валерьяновна вызвала к восьми утра своего доверенного кучера, велела надеть ему утром вместо обычной ливреи армяк и на самой неприметной карете из обширного великокняжеского каретника подать выезд к боковому подъезду дворца. Закутавшись в самую простенькую из своих шуб, опустив на лицо густую вуаль, графиня Гогенфельзен, с противным тяжёлым чувством ожидания неприятности, отправилась к дому 64 на Гороховой улице, во флигеле которого квартировал Распутин.
Сообразительный кучер завернул с улицы прямо под высокую арку ворот и подал карету к закрытой тяжёлой двери подъезда флигеля. Один из филёров, формально приставленных Департаментом полиции для охраны Распутина, а точнее – наблюдавших и писавших ежедневную рапортичку о всех встречах и поездках Григория Ефимовича, проходившего у них в документах «наружки» под кличкой Тёмный, услышал карету и открыл дверь.
Неизвестная ему дама под вуалью вошла и неуверенно стала подниматься по лестнице.
– Мадам, если вы к Отцу Григорию, то – следующий этаж, направо!.. – крикнул ей филёр, надеясь, что она поднимет вуаль и уточнит, куда ей идти. Но дама ускорила шаги и действительно повернула в квартиру Старца.
«Мама Лёля», хотя и боялась, что её узнают, успела только отметить для себя, что полицейский говорил с ней о Распутине очень доброжелательно. Это её поразило, поскольку в обществе говорили, что все так ненавидят Старца, что только и делают, как плюют ему вслед. Пришлось теперь поверить Муне, что филёры, да и все, кто сталкивается с Отцом Григорием, начинают его любить и верить в него. Племянница даже говорила, что сыщики на праздники получают выпивку и закуску от Григория Ефимовича, а когда он коротает вечера или дни у себя дома, а не в гостях, то охотно играют с ним в домино. С удовольствием они сопровождают Распутина и в город, охраняя от любопытных и ненавистников, которых теперь что-то стало прибавляться, а полицейское начальство словно осатанело и приказывает филёрам писать всякие глупости против Распутина, от чего они решительно отказываются…
Дверь в квартиру Распутина оказалась открытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246