«Я ходил по улицам… и, к удивлению, узнавал, что это – те самые рабочие, которые несколько дней назад ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи, строили баррикады…» И ещё не забыть: осведомитель из Харькова сообщает: «Назвать себя большевиком или пораженцем в эти дни никто не смеет, не подвергаясь риску быть арестованным или избитым до полусмерти самими рабочими… Даже самая оппозиционная часть русского общества – студенты участвуют в патриотических манифестациях… я сам видел толпу тысяч в десять студентов, которая шла под огромным знаменем «Единение царя с народом»… Конечно, это не все студенты, но многие из них, как говорят, записываются на краткосрочные офицерские курсы, а также становятся вольноопределяющимися, чтобы поскорее попасть в действующую армию и получить на фронте погоны прапорщика…»
От студентов мысли посла естественным путём перешли к социалистам.
«А что касается революционных партий, то господин депутат Думы Бубликов, который постоянно вращается среди прогрессивных кругов, подготовил для меня великолепное сообщение… Кстати, не забыть ему повысить гонорар за осведомительскую работу… В Париже вызовет одобрение, что в этот момент нечего опасаться никакой забастовки, никаких беспорядков… Патриотический порыв слишком силён… Да и руководители социалистических партий на всех заводах проповедуют покорность военному долгу… Хм… Совсем как во Франции… К тому же русские социалисты убеждены, что эта война приведёт к торжеству пролетариата…»
«Конечно, это не бесспорно, – думал посол, – но в этом есть что-то, что способно заинтересовать наши политические круги, симпатизирующие революционерам и социалистам в России… Да, донесение Бубликова надо переслать в дипломатической почте, чтобы русский «чёрный кабинет» его не перехватил… Говорят, их математики умеют даже «раскалывать» телеграфные шифры… На всякий случай надо быть осторожным!.. Но всё же, всё же!.. Какой взрыв патриотизма! Может быть, оппортунисты Царской Семьи и оппозиция в Думе всё же преувеличивают революционность русского народа и выдают желаемое за действительное?..»
На яхте хорошо думалось под ритмичные удары плиц о воду. Посол даже пожалел, что его морское путешествие заканчивается, когда «Александрия» стала причаливать к пристани Петергофа. На молу он увидел точно такую же чёрную лакированную придворную карету, которая везла его к Николаевскому мосту. Подле неё стоял скороход. Ожидали явно его, поскольку на борту «Александрии» он был единственным пассажиром. Он решил обязательно отметить эту уважительную деталь в своей следующей депеше.
47
Весь день у Государя было хорошее настроение. Во-первых, вчера вечером Германия объявила войну Франции, и теперь две дружественные державы стали официальными военными союзниками. Во-вторых, утром пришло ещё более радостное известие: Англия объявила войну Германии за то, что немцы напали на Францию и самым бесцеремонным образом нарушили нейтралитет Люксембурга и Бельгии. Это стало особенно доброй вестью для Николая Александровича, поскольку он до последнего момента сомневался в том, выступит ли туманный Альбион вообще, хотя и связанный военной конвенцией с Францией. Оказалось, что британцы решили не отсиживаться у себя на Острове, а вступить в войну, не сомневаясь, очевидно, что вскоре победителям придётся делить добычу и надо поскорее оказаться среди них…
Однако Государь, в отличие от своих генералов, не рассчитывал на скорую и лёгкую победу над германцами. Он предвидел, что борьба будет долгой, опасной и очень жестокой, хотя генералы и уверяли, что легко расколотят Австрию и быстро дойдут до Берлина. Вот и Николаша, хотя ещё и не вошёл в курс дела, был такого же мнения, как начальник Генерального штаба Янушкевич, которого теперь, за неимением другого, более опытного боевого генерала, пришлось назначить начальником штаба Верховного Главнокомандующего…
Государь с утра много работал, принимал военных и гражданских, а на три часа назначил аудиенцию послу Франции в связи с официальным вступлением союзницы в войну. Принимать его он решил не по парадному протоколу в Большом Петергофском дворце или на Ферме, а подчёркнуто дружески, в домашней обстановке Нижнего дворца. Такая честь никому из послов дотоле не оказывалась, и Николай был уверен, что Палеолог поймёт и оценит это.
Так оно и вышло. Затянутый в парадный мундир со всеми орденами, в посольской треуголке с плюмажем, маленький и торжественный, Палеолог был приятно удивлён, когда дежурный флигель-адъютант Мордвинов провёл его в кабинет Государя. Николай вежливо встал, когда вошёл гость. Он был в походной форме какого-то другого полка, а не в той, что была на нём в Николаевской зале Зимнего дворца во время чтения манифеста о войне с Германией.
Государь стоял спиной к свету, идущему из широких раскрытых окон, за которыми блестела гладь Финского залива. Поэтому Палеолог увидел следы усталости на его лице, лишь когда Государь приблизился пожать руку послу.
– Я хотел выразить всю свою благодарность, всё своё уважение вашей стране, – сказал Николай после обычного приветствия и одарил Палеолога одним из своих добрых взглядов. – Передайте, прошу вас, правительству Республики мою самую сердечную благодарность.
Посол торжественно, как и подобает моменту, но не обстановке, отвечает дрожащим голосом, изобличающим его волнение:
– Правительство Республики и её глава – президент Пуанкаре будут очень тронуты благодарностью Вашего Величества. Они заслужили её той быстротой и решимостью, с которыми Франция выполнила свой союзнический долг, когда убедилась, что дело мира непоправимо погублено. В этот день Франция не колебалась ни одного мгновения.
– Я знаю, знаю… – уже по-домашнему говорит царь и добавляет: – Впрочем, я всегда верил слову Франции… Особенно после того, как я посетил вашу великую страну и встретился с её народом…
Пока длился этот обмен официальными любезностями, посол успел оглядеть кабинет властителя огромной империи и подивился его простоте.
Государь предлагает сесть и угощает гостя папиросами из деревянной шкатулки.
Разговор действительно становится менее официальным и более интересным для посла. Царь беседует совершенно раскованно и с большим знанием дела. Палеолог понимает, что не случайно у него на столе лежат карты и книги, папки документов и докладов.
Палеолог спрашивает мнение Государя о продолжительности этой войны. Это как раз то, о чём сегодня размышлял Николай, и он излагает послу свои раздумья, из которых видны глубина и серьёзность мышления российского самодержца. Он полагает, что война продлится не менее года, будет жестокой и опасной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
От студентов мысли посла естественным путём перешли к социалистам.
«А что касается революционных партий, то господин депутат Думы Бубликов, который постоянно вращается среди прогрессивных кругов, подготовил для меня великолепное сообщение… Кстати, не забыть ему повысить гонорар за осведомительскую работу… В Париже вызовет одобрение, что в этот момент нечего опасаться никакой забастовки, никаких беспорядков… Патриотический порыв слишком силён… Да и руководители социалистических партий на всех заводах проповедуют покорность военному долгу… Хм… Совсем как во Франции… К тому же русские социалисты убеждены, что эта война приведёт к торжеству пролетариата…»
«Конечно, это не бесспорно, – думал посол, – но в этом есть что-то, что способно заинтересовать наши политические круги, симпатизирующие революционерам и социалистам в России… Да, донесение Бубликова надо переслать в дипломатической почте, чтобы русский «чёрный кабинет» его не перехватил… Говорят, их математики умеют даже «раскалывать» телеграфные шифры… На всякий случай надо быть осторожным!.. Но всё же, всё же!.. Какой взрыв патриотизма! Может быть, оппортунисты Царской Семьи и оппозиция в Думе всё же преувеличивают революционность русского народа и выдают желаемое за действительное?..»
На яхте хорошо думалось под ритмичные удары плиц о воду. Посол даже пожалел, что его морское путешествие заканчивается, когда «Александрия» стала причаливать к пристани Петергофа. На молу он увидел точно такую же чёрную лакированную придворную карету, которая везла его к Николаевскому мосту. Подле неё стоял скороход. Ожидали явно его, поскольку на борту «Александрии» он был единственным пассажиром. Он решил обязательно отметить эту уважительную деталь в своей следующей депеше.
47
Весь день у Государя было хорошее настроение. Во-первых, вчера вечером Германия объявила войну Франции, и теперь две дружественные державы стали официальными военными союзниками. Во-вторых, утром пришло ещё более радостное известие: Англия объявила войну Германии за то, что немцы напали на Францию и самым бесцеремонным образом нарушили нейтралитет Люксембурга и Бельгии. Это стало особенно доброй вестью для Николая Александровича, поскольку он до последнего момента сомневался в том, выступит ли туманный Альбион вообще, хотя и связанный военной конвенцией с Францией. Оказалось, что британцы решили не отсиживаться у себя на Острове, а вступить в войну, не сомневаясь, очевидно, что вскоре победителям придётся делить добычу и надо поскорее оказаться среди них…
Однако Государь, в отличие от своих генералов, не рассчитывал на скорую и лёгкую победу над германцами. Он предвидел, что борьба будет долгой, опасной и очень жестокой, хотя генералы и уверяли, что легко расколотят Австрию и быстро дойдут до Берлина. Вот и Николаша, хотя ещё и не вошёл в курс дела, был такого же мнения, как начальник Генерального штаба Янушкевич, которого теперь, за неимением другого, более опытного боевого генерала, пришлось назначить начальником штаба Верховного Главнокомандующего…
Государь с утра много работал, принимал военных и гражданских, а на три часа назначил аудиенцию послу Франции в связи с официальным вступлением союзницы в войну. Принимать его он решил не по парадному протоколу в Большом Петергофском дворце или на Ферме, а подчёркнуто дружески, в домашней обстановке Нижнего дворца. Такая честь никому из послов дотоле не оказывалась, и Николай был уверен, что Палеолог поймёт и оценит это.
Так оно и вышло. Затянутый в парадный мундир со всеми орденами, в посольской треуголке с плюмажем, маленький и торжественный, Палеолог был приятно удивлён, когда дежурный флигель-адъютант Мордвинов провёл его в кабинет Государя. Николай вежливо встал, когда вошёл гость. Он был в походной форме какого-то другого полка, а не в той, что была на нём в Николаевской зале Зимнего дворца во время чтения манифеста о войне с Германией.
Государь стоял спиной к свету, идущему из широких раскрытых окон, за которыми блестела гладь Финского залива. Поэтому Палеолог увидел следы усталости на его лице, лишь когда Государь приблизился пожать руку послу.
– Я хотел выразить всю свою благодарность, всё своё уважение вашей стране, – сказал Николай после обычного приветствия и одарил Палеолога одним из своих добрых взглядов. – Передайте, прошу вас, правительству Республики мою самую сердечную благодарность.
Посол торжественно, как и подобает моменту, но не обстановке, отвечает дрожащим голосом, изобличающим его волнение:
– Правительство Республики и её глава – президент Пуанкаре будут очень тронуты благодарностью Вашего Величества. Они заслужили её той быстротой и решимостью, с которыми Франция выполнила свой союзнический долг, когда убедилась, что дело мира непоправимо погублено. В этот день Франция не колебалась ни одного мгновения.
– Я знаю, знаю… – уже по-домашнему говорит царь и добавляет: – Впрочем, я всегда верил слову Франции… Особенно после того, как я посетил вашу великую страну и встретился с её народом…
Пока длился этот обмен официальными любезностями, посол успел оглядеть кабинет властителя огромной империи и подивился его простоте.
Государь предлагает сесть и угощает гостя папиросами из деревянной шкатулки.
Разговор действительно становится менее официальным и более интересным для посла. Царь беседует совершенно раскованно и с большим знанием дела. Палеолог понимает, что не случайно у него на столе лежат карты и книги, папки документов и докладов.
Палеолог спрашивает мнение Государя о продолжительности этой войны. Это как раз то, о чём сегодня размышлял Николай, и он излагает послу свои раздумья, из которых видны глубина и серьёзность мышления российского самодержца. Он полагает, что война продлится не менее года, будет жестокой и опасной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246