Она делала это совсем не в поисках популярности, а по велению своей души.
Супруга царя, неузнанная в своём сером наряде и глухом капюшоне сестры милосердия, могла омывать раненых, сбривать перед операциями волосы на солдатских и офицерских головах и телах. Она не обращала внимания на трупный запах, идущий из госпитального морга, удушливые пары хлороформа в операционной, синеву пятен от йода, покрывавших её длинные, когда-то ухоженные кремами и бальзамами музыкальные пальцы… Теперь из-за усталости она не музицировала дома по вечерам, как бывало прежде, но очень любила слушать игру на рояле в четыре руки дочерей или Татьяны с Аней Вырубовой…
Когда сознание поручика стало проясняться, Пётр не уставал поражаться тому, что эта застенчивая, гордая и замкнутая в дни мира женщина здесь, в госпитале, становилась открытой, заботливой и доброй – настоящей сестрой каждому несчастному раненому солдату и офицеру.
Однажды в палату, где лежал уланский поручик, положили юношу, корнета Елисаветградского гусарского полка, шефом которого была великая княжна Ольга. Царская Дочь, придя на своё дежурство, сразу же узнала бедного мальчика, который уже в дни войны закончил ускоренный курс юнкерского училища и получил производство в её полк. Корнет Эдельштрем лежал теперь в её отделении, весь серый от потери крови и от страха.
Как Ольге тут же сообщил дежурный врач, ранение корнета сначала считалось пустяковым – пуля «всего лишь» пробила ему ладонь. Но в рану попала земля – точно так, как и у Петра, – и корнету на позициях сделали перевязку. Когда военно-санитарный поезд доставил юношу в госпиталь Царского Села, врачам почудился трупный запах из-под бинта. Княжна Гедройц и два других хирурга устроили консилиум, определили, что это – начало гангрены, и ампутировали ему ладонь. Ассистировала при операции Александра Фёдоровна.
Наутро, когда он стал приходить в сознание после наркоза, царица пришла в палату, подсела к его кровати, склонилась к несчастному мальчику, обняла и поцеловала его, а затем принялась его утешать и успокаивать, как своего собственного ребёнка.
«Вероятно, болезнь Цесаревича и его страдания настолько укрепили в её душе струны сочувствия и утешения, что её материнское сердце глубоко страдает и за нас, доселе незнакомых ей простых российских воинов!..» – подумал тогда поручик Лисовецкий. С каждым днём, ощущая на себе и на своих товарищах по несчастью искреннюю заботу, сердечную боль и сочувствие этой женщины – матери пятерых детей, Пётр проникался к ней всё большим уважением и сыновьей любовью…
…Через три дня, проснувшись утром, юноша вдруг снова почувствовал из-под повязки трупный запах. Сестра милосердия Ольга Николаевна, дежурившая в тот час, как могла, подбодрила его и немедленно пригласила княжну Гедройц. В тот же день гусару ампутировали руку до локтя. И опять Императрица – сестра милосердия пришла к несчастному юноше, помолилась у его постели, словно расстроенная мать, утешала и подбадривала…
Хотя Петру в этот и другие дни почти не досталось внимания Императрицы – она была поглощена тем, как успокоить юного корнета, он всей душой был рядом с ней, и ему было тем более страшно и жалко соседа по палате и себя, ибо княжна Гедройц пока не утверждала никакого положительного прогноза по поводу его собственных ран.
Он боялся такой же участи и для себя. Его пугало даже то, что, узнав о случае с гусарским корнетом, его дед Ознобишин стал приезжать к нему на побывку почти каждый день и не очень искусно отвлекал его от чёрных мыслей своими стариковскими разговорами. Только Татьяне, когда она появлялась у постели Петра, не надо было ничего говорить, чтобы поручик забывал о своих болях, операциях и контузии. Ему достаточно было просто положить руку на её ладонь, которой она старалась определить по его лбу, нет ли у него жара, – и наступало спокойствие и счастье…
Вся палата, Государыня и Её Дочери – сёстры милосердия, княжна Гедройц, персонал госпиталя – словом, все чуткие и душевные люди, которые окружали несчастного корнета, с мучительной тревогой следили за тем, как юноша звал сестру, чтобы вместе с ней проверить, не слышен ли опять трупный запах из-под бинтов. И ужасное свершилось… Гангрена пошла дальше…
Через четыре дня, вечером, дежурный хирург побледнел, когда ощутил этот тревожный запах. Он пытался сначала уверить корнета, что это мнительность, что всё будет хорошо, но на следующее утро молодого человека увезли на операцию и вылущили весь остаток руки до ключицы. Ассистировала хирургам сестра милосердия Александра Фёдоровна, стерилизованные инструменты ей подавала её дочь. У обеих глаза были полны слёз, но они твёрдо держались и чётко и споро выполняли свои обязанности. Когда надо было принимать от хирургов гнойные и омертвевшие части ампутированной руки, царица мужественно подставляла белые эмалированные корытца, а великая княжна, собрав всю свою волю в кулак, относила жуткие остатки дежурным санитарам…
Ещё через два дня стало ясно, что гангрена не остановилась. Юноша умирал. Когда в палате не было никого из персонала, он иногда рыдал, иногда только всхлипывал, но так трагично, что раненых пробирало смертельным холодом до костей.
Царица и её старшие дочери каждый день проводили по много часов подле его постели. Тогда корнет глухо молчал, закрывая глаза, чтобы ставшие такими близкими ему эта пожилая женщина и две юных сестры милосердия могли держаться так же стойко, как и он.
Когда Государь прибыл из Ставки на несколько дней в Царское Село, Александра Фёдоровна рассказала ему о мужественном и несчастном юноше. В тот же день Николай Александрович пришёл в госпиталь и первым делом вошёл в палату, где лежали Пётр и гусарский корнет.
У Государя было усталое и доброе лицо. Около глаз пролегли морщинки, которых Пётр не видел раньше – всего полгода тому назад. На плечи простой суконной гимнастёрки царя был накинут белый халат. Николай Александрович с порога оглядел комнату и сразу подошёл к корнету. Дежурная сиделка быстро освободила царю стул подле кровати, на котором сидела, держа юношу за здоровую руку.
Николай Александрович привстал на одно колено и приколол к груди корнета белый с золотом орденский крест Святого Георгия. Юноша дёрнулся, узнав Государя, и попытался сесть в своей кровати. Император с недюжинной силой подхватил его и обнял, прижал к своей груди, поцеловал… Ловкие санитары подложили со всех сторон подушки, и Государь бережно опустил худое тело юноши в белую воздушную, словно облако, гору. Потом он присел на стул и устремил добрые, наполненные горячим участием голубые глаза на раненого.
– Держись, мой мальчик!.. – тихо, но твёрдо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246
Супруга царя, неузнанная в своём сером наряде и глухом капюшоне сестры милосердия, могла омывать раненых, сбривать перед операциями волосы на солдатских и офицерских головах и телах. Она не обращала внимания на трупный запах, идущий из госпитального морга, удушливые пары хлороформа в операционной, синеву пятен от йода, покрывавших её длинные, когда-то ухоженные кремами и бальзамами музыкальные пальцы… Теперь из-за усталости она не музицировала дома по вечерам, как бывало прежде, но очень любила слушать игру на рояле в четыре руки дочерей или Татьяны с Аней Вырубовой…
Когда сознание поручика стало проясняться, Пётр не уставал поражаться тому, что эта застенчивая, гордая и замкнутая в дни мира женщина здесь, в госпитале, становилась открытой, заботливой и доброй – настоящей сестрой каждому несчастному раненому солдату и офицеру.
Однажды в палату, где лежал уланский поручик, положили юношу, корнета Елисаветградского гусарского полка, шефом которого была великая княжна Ольга. Царская Дочь, придя на своё дежурство, сразу же узнала бедного мальчика, который уже в дни войны закончил ускоренный курс юнкерского училища и получил производство в её полк. Корнет Эдельштрем лежал теперь в её отделении, весь серый от потери крови и от страха.
Как Ольге тут же сообщил дежурный врач, ранение корнета сначала считалось пустяковым – пуля «всего лишь» пробила ему ладонь. Но в рану попала земля – точно так, как и у Петра, – и корнету на позициях сделали перевязку. Когда военно-санитарный поезд доставил юношу в госпиталь Царского Села, врачам почудился трупный запах из-под бинта. Княжна Гедройц и два других хирурга устроили консилиум, определили, что это – начало гангрены, и ампутировали ему ладонь. Ассистировала при операции Александра Фёдоровна.
Наутро, когда он стал приходить в сознание после наркоза, царица пришла в палату, подсела к его кровати, склонилась к несчастному мальчику, обняла и поцеловала его, а затем принялась его утешать и успокаивать, как своего собственного ребёнка.
«Вероятно, болезнь Цесаревича и его страдания настолько укрепили в её душе струны сочувствия и утешения, что её материнское сердце глубоко страдает и за нас, доселе незнакомых ей простых российских воинов!..» – подумал тогда поручик Лисовецкий. С каждым днём, ощущая на себе и на своих товарищах по несчастью искреннюю заботу, сердечную боль и сочувствие этой женщины – матери пятерых детей, Пётр проникался к ней всё большим уважением и сыновьей любовью…
…Через три дня, проснувшись утром, юноша вдруг снова почувствовал из-под повязки трупный запах. Сестра милосердия Ольга Николаевна, дежурившая в тот час, как могла, подбодрила его и немедленно пригласила княжну Гедройц. В тот же день гусару ампутировали руку до локтя. И опять Императрица – сестра милосердия пришла к несчастному юноше, помолилась у его постели, словно расстроенная мать, утешала и подбадривала…
Хотя Петру в этот и другие дни почти не досталось внимания Императрицы – она была поглощена тем, как успокоить юного корнета, он всей душой был рядом с ней, и ему было тем более страшно и жалко соседа по палате и себя, ибо княжна Гедройц пока не утверждала никакого положительного прогноза по поводу его собственных ран.
Он боялся такой же участи и для себя. Его пугало даже то, что, узнав о случае с гусарским корнетом, его дед Ознобишин стал приезжать к нему на побывку почти каждый день и не очень искусно отвлекал его от чёрных мыслей своими стариковскими разговорами. Только Татьяне, когда она появлялась у постели Петра, не надо было ничего говорить, чтобы поручик забывал о своих болях, операциях и контузии. Ему достаточно было просто положить руку на её ладонь, которой она старалась определить по его лбу, нет ли у него жара, – и наступало спокойствие и счастье…
Вся палата, Государыня и Её Дочери – сёстры милосердия, княжна Гедройц, персонал госпиталя – словом, все чуткие и душевные люди, которые окружали несчастного корнета, с мучительной тревогой следили за тем, как юноша звал сестру, чтобы вместе с ней проверить, не слышен ли опять трупный запах из-под бинтов. И ужасное свершилось… Гангрена пошла дальше…
Через четыре дня, вечером, дежурный хирург побледнел, когда ощутил этот тревожный запах. Он пытался сначала уверить корнета, что это мнительность, что всё будет хорошо, но на следующее утро молодого человека увезли на операцию и вылущили весь остаток руки до ключицы. Ассистировала хирургам сестра милосердия Александра Фёдоровна, стерилизованные инструменты ей подавала её дочь. У обеих глаза были полны слёз, но они твёрдо держались и чётко и споро выполняли свои обязанности. Когда надо было принимать от хирургов гнойные и омертвевшие части ампутированной руки, царица мужественно подставляла белые эмалированные корытца, а великая княжна, собрав всю свою волю в кулак, относила жуткие остатки дежурным санитарам…
Ещё через два дня стало ясно, что гангрена не остановилась. Юноша умирал. Когда в палате не было никого из персонала, он иногда рыдал, иногда только всхлипывал, но так трагично, что раненых пробирало смертельным холодом до костей.
Царица и её старшие дочери каждый день проводили по много часов подле его постели. Тогда корнет глухо молчал, закрывая глаза, чтобы ставшие такими близкими ему эта пожилая женщина и две юных сестры милосердия могли держаться так же стойко, как и он.
Когда Государь прибыл из Ставки на несколько дней в Царское Село, Александра Фёдоровна рассказала ему о мужественном и несчастном юноше. В тот же день Николай Александрович пришёл в госпиталь и первым делом вошёл в палату, где лежали Пётр и гусарский корнет.
У Государя было усталое и доброе лицо. Около глаз пролегли морщинки, которых Пётр не видел раньше – всего полгода тому назад. На плечи простой суконной гимнастёрки царя был накинут белый халат. Николай Александрович с порога оглядел комнату и сразу подошёл к корнету. Дежурная сиделка быстро освободила царю стул подле кровати, на котором сидела, держа юношу за здоровую руку.
Николай Александрович привстал на одно колено и приколол к груди корнета белый с золотом орденский крест Святого Георгия. Юноша дёрнулся, узнав Государя, и попытался сесть в своей кровати. Император с недюжинной силой подхватил его и обнял, прижал к своей груди, поцеловал… Ловкие санитары подложили со всех сторон подушки, и Государь бережно опустил худое тело юноши в белую воздушную, словно облако, гору. Потом он присел на стул и устремил добрые, наполненные горячим участием голубые глаза на раненого.
– Держись, мой мальчик!.. – тихо, но твёрдо сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246