Но никакой мужчина не замечает таких вещей и не верит в них, пока это не коснется его самого, – он считает разговоры об этом всего лишь развязными шутками. Было время, когда я и сам так думал, а потом было время, когда я думал, что никогда не смогу стать иным…
Он надолго умолк, глядя на каменные плиты двора.
– И потому я готов был вступить в связь с женщиной, с любой женщиной – да простит меня Господь, даже с тобой, с приемной дочерью моей матери, с девой, посвященной Богине, – но мало какой женщине удавалось хоть немного взволновать меня, пока я не увидел… пока не увидел ее.
– Но она – жена Артура, – сказала Моргейна.
– О Боже! – Ланселет развернулся и врезал кулаком в стену. – Неужели ты думаешь, что я не терзаюсь из-за этого? Он мой друг. Если бы Гвенвифар отдали за любого другого мужчину, я давно увез бы ее в свои владения… – Мускулы на шее Ланселета судорожно задвигались, словно он пытался сглотнуть. – Я не знаю, что с нами будет. А Артуру нужен наследник, которому он мог бы передать королевство. Судьба Британии важнее нашей любви. Я люблю их обоих – и страдаю, Моргейна, отчаянно страдаю!
Взгляд его сделался неистовым, и на мгновение Моргейне почудилось, что в нем промелькнуло безумие. И все же она не удержалась от мысли: «Могла ли я что-нибудь, ну хоть что-нибудь сказать или сделать той ночью?»
– Завтра, – сказал Ланселет, – я попрошу Артура услать меня прочь с каким-нибудь трудным заданием – пойти и разделаться с драконом Пелинора, покорить диких северян, живущих за римским валом, – неважно, с каким, Моргейна. Все, что угодно, лишь бы подальше отсюда…
На миг в его голосе прорвалась печаль, из тех, что невозможно выплакать, и Моргейне захотелось обнять Ланселета, прижать к груди и покачать, словно младенца.
– Думаю, я действительно мог сегодня убить Гавейна, если бы ты не остановила нас, – сказал Ланселет. – Конечно, он всего лишь пошутил, но он умер бы от страха, если бы знал… – Ланселет отвел взгляд и в конце концов шепотом произнес: – возможно, он сказал правду. Мне следовало бы забрать Гвенвифар и бежать вместе с ней, пока при всех дворах света не начали судачить об этом скандале, – о том, что я люблю жену своего короля, – и все же… это Артура я не могу покинуть… не знаю – вдруг я люблю ее лишь потому, что тем самым я становлюсь ближе к нему…
Моргейна вскинула руку, пытаясь заставить Ланселета замолчать. Она не хотела этого знать – она не могла этого вынести. Но Ланселет даже не заметил ее жеста.
– Нет-нет, я должен хоть с кем-то поговорить об этом, или я умру – Моргейна, ты знаешь, как впервые случилось, что я возлег с королевой? Я давно любил ее, с тех самых пор, как впервые увидел – тогда, на Авалоне, – но думал, что до конца дней своих так и не утолю эту страсть – ведь Артур мой друг, и я не хочу предавать его, – сказал он. – И она, она… никогда не думай, что она искушала меня! Но… но на то была воля Артура. Это случилось в Белтайн… – И он принялся рассказывать, а Моргейна стояла, оцепенев, и в голове у нее билась одна-единственная мысль: «Так вот как подействовал талисман… Лучше бы Богиня поразила меня проказой, прежде чем я дала его Гвенвифар!»
– Но это еще не все, – прошептал Ланселет. – Когда мы вместе легли в постель – никогда, никогда такого не бывало… – он сглотнул и сбивчиво заговорил, с трудом подбирая слова, которые Моргейне было не под силу слушать. – Я… я коснулся Артура… я прикоснулся к нему… Я люблю ее, о Боже, я люблю ее, не пойми меня неправильно – но, если бы она не была женой Артура, если бы не… наверное, даже она…
Он задохнулся и не сумел закончить фразу. Моргейна застыла на месте; она была потрясена до потери речи. Неужто такова месть Богини – что она, столь долго без надежды любившая этого мужчину, стала поверенной его тайн и тайн женщины, которую он любит, что ей пришлось стать наперсницей всех его тайных страхов, в которых он никому больше не мог сознаться, всех непостижимых страстей, что бушевали в его душе?
– Ланселет, тебе не следует говорить об этом со мной. Поговори с каким-нибудь мужчиной – с Талиесином, с каким-нибудь священником…
– Да что об этом может знать священник?! – в отчаянье воскликнул Ланселет. – Должно быть, ни один мужчина не испытывал ничего подобного – видит Бог, я достаточно наслышан о том, чего желают мужчины – они ведь только об этом и говорят, и время от времени кто-нибудь из них сознается, что мог бы пожелать чего-то странного. Но никто, никто и никогда не желал ничего настолько странного и дурного, как я! Я проклят! – выкрикнул Ланселет. – Это моя кара – за то, что я пожелал жену своего короля. За то я и связан этими чудовищными узами. Даже Артур, узнай он об этом, стал бы ненавидеть и презирать меня. Он знает, что я люблю Гвенвифар, – но такого даже он не смог бы простить. И Гвенвифар – кто знает, не стала бы она, даже она, относиться ко мне с ненавистью и презрением…
Голос его сорвался.
Моргейна не знала, что тут можно сказать. Единственное, что пришло ей на ум, – это слова, которым ее некогда научили на Авалоне:
– Богиня знает, что творится в людских сердцах. Она утешит тебя.
– Но от такого отвернется и Богиня, – с ужасом прошептал Ланселет. – И как быть человеку, для которого Богиня предстает в облике матери, выносившей его? Я не могу прийти с этим к ней… Я уже почти готов броситься к ногам Христа. Его священники говорят, что он может простить любой грех, каким бы ужасным он ни был, как простил он тех, кто распинал его…
– Что-то я не замечала, чтобы христианские священники относились к грешникам с такой добротой и всепрощением, – резко сказала Моргейна.
– Конечно, ты права, – согласился Ланселот, уставившись невидящим взглядом на каменные плиты. – Никто мне не поможет – до тех самых пор, пока я не погибну в битве или не ускачу отсюда, чтобы броситься в пасть дракону.
Он поддел носком сапога кустик травы, пробившийся сквозь трещину в камне.
– И, конечно же, грех, добро и зло – это все ложь, придуманная жрецами и обычными людьми. А правда в том, что мы вырастаем, увядаем и умираем, в точности как эта трава.
Ланселет развернулся на каблуках.
– Что ж, пойду делить с Гаретом его бдение – я ведь пообещал. По крайней мере, его любовь ко мне невинна… он любит меня, как младший брат или как сын. Если б я верил хоть единому слову христианских священников, я бы побоялся преклонить колени перед их алтарем. И все же, – как бы мне хотелось, чтобы существовал бог, способный простить меня и дать мне знать, что я прощен…
Он повернулся, собираясь уходить, но Моргейна поймала его за вышитый рукав праздничного наряда.
– Погоди! Что это за бдение в церкви? Я не знала, что соратники Артура стали столь благочестивы.
– Артур часто размышлял над тем, как его посвящали в короли – там, на Драконьем острове, – сказал Ланселет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370
Он надолго умолк, глядя на каменные плиты двора.
– И потому я готов был вступить в связь с женщиной, с любой женщиной – да простит меня Господь, даже с тобой, с приемной дочерью моей матери, с девой, посвященной Богине, – но мало какой женщине удавалось хоть немного взволновать меня, пока я не увидел… пока не увидел ее.
– Но она – жена Артура, – сказала Моргейна.
– О Боже! – Ланселет развернулся и врезал кулаком в стену. – Неужели ты думаешь, что я не терзаюсь из-за этого? Он мой друг. Если бы Гвенвифар отдали за любого другого мужчину, я давно увез бы ее в свои владения… – Мускулы на шее Ланселета судорожно задвигались, словно он пытался сглотнуть. – Я не знаю, что с нами будет. А Артуру нужен наследник, которому он мог бы передать королевство. Судьба Британии важнее нашей любви. Я люблю их обоих – и страдаю, Моргейна, отчаянно страдаю!
Взгляд его сделался неистовым, и на мгновение Моргейне почудилось, что в нем промелькнуло безумие. И все же она не удержалась от мысли: «Могла ли я что-нибудь, ну хоть что-нибудь сказать или сделать той ночью?»
– Завтра, – сказал Ланселет, – я попрошу Артура услать меня прочь с каким-нибудь трудным заданием – пойти и разделаться с драконом Пелинора, покорить диких северян, живущих за римским валом, – неважно, с каким, Моргейна. Все, что угодно, лишь бы подальше отсюда…
На миг в его голосе прорвалась печаль, из тех, что невозможно выплакать, и Моргейне захотелось обнять Ланселета, прижать к груди и покачать, словно младенца.
– Думаю, я действительно мог сегодня убить Гавейна, если бы ты не остановила нас, – сказал Ланселет. – Конечно, он всего лишь пошутил, но он умер бы от страха, если бы знал… – Ланселет отвел взгляд и в конце концов шепотом произнес: – возможно, он сказал правду. Мне следовало бы забрать Гвенвифар и бежать вместе с ней, пока при всех дворах света не начали судачить об этом скандале, – о том, что я люблю жену своего короля, – и все же… это Артура я не могу покинуть… не знаю – вдруг я люблю ее лишь потому, что тем самым я становлюсь ближе к нему…
Моргейна вскинула руку, пытаясь заставить Ланселета замолчать. Она не хотела этого знать – она не могла этого вынести. Но Ланселет даже не заметил ее жеста.
– Нет-нет, я должен хоть с кем-то поговорить об этом, или я умру – Моргейна, ты знаешь, как впервые случилось, что я возлег с королевой? Я давно любил ее, с тех самых пор, как впервые увидел – тогда, на Авалоне, – но думал, что до конца дней своих так и не утолю эту страсть – ведь Артур мой друг, и я не хочу предавать его, – сказал он. – И она, она… никогда не думай, что она искушала меня! Но… но на то была воля Артура. Это случилось в Белтайн… – И он принялся рассказывать, а Моргейна стояла, оцепенев, и в голове у нее билась одна-единственная мысль: «Так вот как подействовал талисман… Лучше бы Богиня поразила меня проказой, прежде чем я дала его Гвенвифар!»
– Но это еще не все, – прошептал Ланселет. – Когда мы вместе легли в постель – никогда, никогда такого не бывало… – он сглотнул и сбивчиво заговорил, с трудом подбирая слова, которые Моргейне было не под силу слушать. – Я… я коснулся Артура… я прикоснулся к нему… Я люблю ее, о Боже, я люблю ее, не пойми меня неправильно – но, если бы она не была женой Артура, если бы не… наверное, даже она…
Он задохнулся и не сумел закончить фразу. Моргейна застыла на месте; она была потрясена до потери речи. Неужто такова месть Богини – что она, столь долго без надежды любившая этого мужчину, стала поверенной его тайн и тайн женщины, которую он любит, что ей пришлось стать наперсницей всех его тайных страхов, в которых он никому больше не мог сознаться, всех непостижимых страстей, что бушевали в его душе?
– Ланселет, тебе не следует говорить об этом со мной. Поговори с каким-нибудь мужчиной – с Талиесином, с каким-нибудь священником…
– Да что об этом может знать священник?! – в отчаянье воскликнул Ланселет. – Должно быть, ни один мужчина не испытывал ничего подобного – видит Бог, я достаточно наслышан о том, чего желают мужчины – они ведь только об этом и говорят, и время от времени кто-нибудь из них сознается, что мог бы пожелать чего-то странного. Но никто, никто и никогда не желал ничего настолько странного и дурного, как я! Я проклят! – выкрикнул Ланселет. – Это моя кара – за то, что я пожелал жену своего короля. За то я и связан этими чудовищными узами. Даже Артур, узнай он об этом, стал бы ненавидеть и презирать меня. Он знает, что я люблю Гвенвифар, – но такого даже он не смог бы простить. И Гвенвифар – кто знает, не стала бы она, даже она, относиться ко мне с ненавистью и презрением…
Голос его сорвался.
Моргейна не знала, что тут можно сказать. Единственное, что пришло ей на ум, – это слова, которым ее некогда научили на Авалоне:
– Богиня знает, что творится в людских сердцах. Она утешит тебя.
– Но от такого отвернется и Богиня, – с ужасом прошептал Ланселет. – И как быть человеку, для которого Богиня предстает в облике матери, выносившей его? Я не могу прийти с этим к ней… Я уже почти готов броситься к ногам Христа. Его священники говорят, что он может простить любой грех, каким бы ужасным он ни был, как простил он тех, кто распинал его…
– Что-то я не замечала, чтобы христианские священники относились к грешникам с такой добротой и всепрощением, – резко сказала Моргейна.
– Конечно, ты права, – согласился Ланселот, уставившись невидящим взглядом на каменные плиты. – Никто мне не поможет – до тех самых пор, пока я не погибну в битве или не ускачу отсюда, чтобы броситься в пасть дракону.
Он поддел носком сапога кустик травы, пробившийся сквозь трещину в камне.
– И, конечно же, грех, добро и зло – это все ложь, придуманная жрецами и обычными людьми. А правда в том, что мы вырастаем, увядаем и умираем, в точности как эта трава.
Ланселет развернулся на каблуках.
– Что ж, пойду делить с Гаретом его бдение – я ведь пообещал. По крайней мере, его любовь ко мне невинна… он любит меня, как младший брат или как сын. Если б я верил хоть единому слову христианских священников, я бы побоялся преклонить колени перед их алтарем. И все же, – как бы мне хотелось, чтобы существовал бог, способный простить меня и дать мне знать, что я прощен…
Он повернулся, собираясь уходить, но Моргейна поймала его за вышитый рукав праздничного наряда.
– Погоди! Что это за бдение в церкви? Я не знала, что соратники Артура стали столь благочестивы.
– Артур часто размышлял над тем, как его посвящали в короли – там, на Драконьем острове, – сказал Ланселет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370