– Большинство знакомых мне женщин сочли бы, что скромность не позволяет обнажать ноги.
Моргейна вспыхнула.
– Вот уж никогда не думала, что скромность имеет отношение к лазанию по скалам, подобрав юбки: ручаюсь, мужчинам известно, что у женщин тоже есть ноги. И вряд ли это такое уж преступление против скромности: увидеть своими глазами то, что можешь вообразить в мыслях. Я знаю, некоторые христианские священники именно так и рассуждают, да только они верят, будто человеческая плоть – творение дьявола, а вовсе не Бога, и при взгляде на женское тело невозможно не впасть в неистовство, желая овладеть им.
Ланселет отвернулся, и девушка осознала, что, невзирая на всю свою уверенность, он по-прежнему застенчив, и это пришлось ей по душе. Вместе принялись они карабкаться наверх. Моргейна, сильная и закаленная – ведь ей приходилось немало ходить и бегать, – задала поразивший ее спутника темп, а спустя несколько мгновений юноша убедился, что угнаться за ней не так-то просто. На середине подъема Моргейна помедлила и с немалым удовольствием отметила, что Ланселет тяжело дышит, в то время как ее собственное дыхание даже не участилось. Она подобрала широкие ниспадающие юбки, заткнув их за пояс, так что колени прикрывал один-единственный лоскут, и двинулась дальше по более каменистому и крутому участку склона. Прежде она при необходимости обнажала ноги, нимало о том не задумываясь, но теперь, зная, что Ланселет на них смотрит, не могла избавиться от мысли о том, как они стройны и крепки, и гадала, уж не сочтет ли ее юноша и в самом деле нескромной. Вскарабкавшись до самого верха, она перебралась через край и уселась в тени круга камней. Минуту или две спустя подоспел и Ланселет и, тяжело дыша, рухнул на землю.
– Наверное, я слишком много времени проводил в седле и слишком мало ходил пешком и лазал по камням! – посетовал юноша, едва к нему вернулся дар речи. – А ты, ты даже не запыхалась!
– Но я-то привыкла сюда подниматься, а я не всегда пользуюсь дорогой шествий, – возразила девушка.
– А на острове Монахов – ни следа круга камней, – проговорил он, махнув рукой.
– Верно, – кивнула Моргейна. – В тамошнем мире есть только церковь и башня. Если мы прислушаемся слухом духа, мы услышим церковный звон… там лежит тень, и в их мире мы тоже будем тенями. Иногда я думаю: уж не поэтому ли в священные для нас дни они избегают церкви, постятся и бдят, – жутко, наверное, различать повсюду вокруг себя тени стоячих камней, а те, кто наделен хотя бы крупицей Зрения, чего доброго, ощущают и чувствуют, как тут и там расхаживают друиды, и слышат отголоски их гимнов.
Ланселет поежился, на солнце словно наползло облачко.
– А ты… ты тоже обладаешь Зрением? Ты можешь видеть сквозь завесу, разделяющую миры?
– Зрением наделены все, – отозвалась Моргейна, – но я обучена ему превыше большинства женщин. Хочешь взглянуть, Галахад?
Юноша снова вздрогнул.
– Прошу тебя, кузина, не зови меня этим именем.
Она рассмеялась:
– Значит, хоть ты и живешь среди христиан, ты веришь в древние предания о народе фэйри: дескать, кто узнает твое истинное имя, может повелевать твоим духом по своему желанию? Ну, мое-то имя тебе известно, кузен. А как мне тебя звать? Может, Лансом?
– Да как хочешь, только не тем именем, что дала мне мать. Я до сих пор замираю от страха, когда она произносит это имя с этакими особыми интонациями. Кажется, я впитал этот страх вместе с ее молоком…
Моргейна потянулась к юноше и коснулась пальцем той точки между бровями, что восприимчива к Зрению. Легонько подула на это место – и юноша задохнулся от изумления, ибо круг камней, нависающий над ними, словно растаял, превратился в тень. Теперь перед ними расстилалась вся вершина Холма как есть, с крохотной, плетенной из прутьев церквушкой под приземистой каменной башней, украшенной грубым изображением ангела.
Ланселет поспешно перекрестился: к ним приближалась процессия облаченных в серое фигур.
– Моргейна, они нас видят? – хрипло прошептал юноша.
– Для кого-то мы, возможно, тени и призраки. Некоторые, пожалуй, принимают нас за своих же монахов или думают, будто глаза их ослепило солнце, так что они видят то, чего на самом деле нет, – произнесла она срывающимся голосом, ибо то, что она поведала, считалось таинством, о котором с непосвященными не говорят. Но никогда в жизни Моргейна не ощущала такой близости с кем бы то ни было, девушка чувствовала, что просто не может иметь от Ланселета секретов, и сделала ему этот подарок, твердя себе, что Владычица все равно хочет оставить юношу на Авалоне. Что за Мерлин из него получится!
«О, Агнец Божий, что отвел от нас зло мира, Христос, яви нам свое милосердие…» – слышалось тихое пение.
Ланселет тихо напевал себе под нос знакомые строчки, когда Церковь исчезла: над ними вновь нависали стоячие камни.
– Пожалуйста, не надо, – тихо попросила Моргейна. – Петь этот гимн здесь – значит оскорблять Великую Богиню; созданный ею мир – вовсе не зло, и ни одна ее жрица никому не позволит говорить такое.
– Как скажешь. – Ланселет замолчал, и вновь по лицу его пробежало облачко. Голос его звучал так музыкально и мелодично, что, когда пение оборвалось, Моргейне немедленно захотелось вновь услышать его голос.
– Ланс, а на арфе ты играешь? Голос у тебя на диво красив, лучше, чем у иного барда.
– В детстве меня учили. А после я совершенствовался лишь в том, что подобает отпрыску знатного рода, – отвечал Ланселет. – Так что все, что я приобрел, – это любовь к музыке настолько великую, чтобы преисполниться отвращения к своим собственным потугам.
– В самом деле? Друид, проходя обучение, сперва становится бардом, а потом уж жрецом, ибо музыка – один из ключей к законам вселенной.
Ланселет вздохнул:
– Да, вот это для меня и впрямь искушение, одна из немногих причин, что сподвигла бы меня к призванию друида. Но мать хочет, чтобы я сидел на Авалоне, сложа руки, и бренчал на арфе, пока мир вокруг нас рушится, а саксы и дикие северяне жгут, грабят и разбойничают в моей стране. Моргейна, ты когда-нибудь видела деревню, разоренную саксами? – И тут же сам ответил на свой вопрос: – Нет, конечно же, нет, ты живешь здесь, под защитой Авалона, за пределами мира, где идут войны и льется кровь, но мне нельзя об этом не думать. Я – воин, и сдается мне, что в наши тревожные времена защищать этот чудесный край от пожаров и разбоя – единственный труд, достойный мужчины. – Лицо его сделалось замкнутым, каких только ужасов ни проносилось перед его мысленным взором!
– Если война так ужасна, – промолвила Моргейна, – отчего бы не укрыться от нее здесь? Столько старых друидов умерло в последнем великом свершении магии, благодаря которому это священное место удалили из мира скверны, а сыновей, способных прийти им на смену, у нас недостаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370