Игрейна подумала о целительных травах и снадобьях, которыми женщины народа фэйри оделяли даже своих завоевателей, о ядовитых стрелах, с помощью которых добывают дичь, которую иначе никак не возьмешь; о собственной своей матери из рода фэйри и о неведомом отце Вивианы. А Горлойс, подобно прочим римлянам, хочет покончить с этим простодушным народом во имя своего Бога?
– Ну что ж, – произнесла она. – На все Божья воля, сдается мне.
– Пожалуй, Моргейне следовало бы воспитываться в монастыре среди монахинь, чтобы великое зло, унаследованное через эту твою древнюю кровь, не осквернило ее душу, – размышлял между тем Горлойс. – Когда девочка подрастет, мы об этом позаботимся. Один святой человек однажды рассказывал мне, будто в жилах женщин течет кровь их матерей; так уж оно повелось со времен Евы: что у женщин внутри, ребенку женского пола не преодолеть, ведь женщина – сосуд греха. А вот сын наследует отцовскую кровь, точно так же, как Христос создан по образу и подобию Господа, Отца его. Так что, Игрейна, если у нас родится сын, можно не опасаться, что и в нем проявится кровь древних бесов из подземных пещер.
Молодая женщина вспыхнула от гнева, но тут же вспомнила о своем зароке не сердить мужа.
– И на это тоже Божья воля. – Игрейна помнила – даже если сам Горлойс об этом позабыл, – что муж никогда больше не коснется ее так, как мужчина касается женщины. Так что какая ей разница, что он говорит и как поступает. – Расскажи, что привело тебя домой так неожиданно, о супруг мой.
– Утер, а кто ж еще! – фыркнул Горлойс. – На Драконьем острове, что близ монашеской обители в Гластонбери, устроили пышную коронацию – в толк не возьму, как это священники терпят такое у себя под боком, ибо языческое это место, там поклоняются Увенчанному Рогами, владыке лесов, и разводят змей, и прочие глупости вытворяют, каким в христианской земле не место. Король Леодегранс, владыка Летней страны, на моей стороне и отказывается заключать союз с Утером. Леодегрансу Утер по душе ничуть не больше, чем мне, но объявлять войну Пендрагону он сейчас не станет; не должно нам грызться промеж себя, в то время как на восточном побережье собираются саксы. Если этим летом еще и скотты нагрянут, мы окажемся все равно что между молотом и наковальней. А теперь вот Утер прислал ультиматум: я должен поставить своих корнуольцев под его знамена, или он придет с войском и принудит меня силой. Вот я и вернулся: буде возникнет нужда, мы можем удерживать Тинтагель до скончания века. Однако ж я предупредил Утера, что, ежели он только ступит на землю Корнуолла, я дам ему бой. Леодегранс заключил с Утером перемирие до тех пор, пока из страны не вышвырнут саксов, а я вот не стану.
– Во имя Господа, что за безрассудство! – воскликнула Игрейна. – Леодегранс прав: если все воины Британии объединятся, саксам ни за что не выстоять! А пока вы ссоритесь промеж себя, саксы смогут атаковать по одному герцогству за раз, и очень скоро вся Британия станет поклоняться Богам в обличии коней!
Горлойс отодвинул прибор.
– Не думаю, чтобы женщины разбирались в вопросах чести, Игрейна. Ступай в постель.
Молодой женщине казалось, будто ей и дела нет до того, как обойдется с нею Горлойс, будто ей уже все равно. Но к отчаянной борьбе Горлойсовой гордости она готова не была. В конце концов он снова избил жену, ругаясь на чем свет стоит:
– Ты наложила заклятие на мою мужскую силу, проклятая ведьма!
Утомившись, Горлойс уснул. Игрейна лежала рядом, не смыкая глаз, и тихонько плакала: синяки на лице пульсировали болью. Итак, вот ей награда за кротость – такая же самая, как за недобрые слова! Вот теперь она имеет все основания ненавидеть мужа, в какой-то мере она даже испытала облегчение: питая отвращение к Горлойсу, она не терзалась более угрызениями совести. Внезапно она исступленно взмолилась про себя: пусть Утер его убьет!
На следующее утро с первым светом Горлойс ускакал прочь, взяв с собою всех своих людей, за исключением разве что жалкой полудюжины воинов, оставленных защищать замок. Из разговоров, услышанных в зале, Игрейна поняла, что муж ее намерен устроить засаду воинству Утера там, где армия спустится с холмов в долину. И все это – ради его так называемой чести, Горлойс готов лишить Британию ее короля и оставить землю нагой, точно женщину, на растерзание саксонским насильникам: а все потому, что он как мужчина не в силах удовлетворить жену и опасается, что Утер с этим делом справится лучше.
Горлойс уехал, и вновь потянулись дождливые, безмолвные дни. Ударили первые морозы, снег запорошил болота, туманная дымка затянула окрестности: разглядеть хоть что-нибудь удавалось лишь в самые ясные дни. Игрейна с нетерпением ждала новостей: она чувствовала себя, точно барсук, замурованный в норе.
Зимнее солнцестояние. Утер говорил, он придет к ней на зимнее солнцестояние… и теперь молодая женщина размышляла про себя, не приснилось ли ей все это. Осенние дни тянулись бесконечно, темные, холодные; Игрейна начинала мало-помалу сомневаться в видении и, однако же, знала, что любая попытка повторить этот опыт, чтобы увериться доподлинно, ничем ей не поможет. В детстве ее учили, что не следует попадать в зависимость к магическому искусству. Колдовство позволяет отыскать в темноте искорку света, так она и поступила, однако нельзя допускать, чтобы магия стала чем-то вроде детских поводков – иначе человек совсем ходить разучится и шагу ступить не сможет без указания свыше.
«Я никогда не умела рассчитывать на свои силы», – горько думала Игрейна. В детстве она во всем полагалась на Вивиану, не успела она повзрослеть, как ее уже выдали за Горлойса, и молодая женщина решила, что во всем следует поступать по указке мужа, а в его отсутствие то и дело обращаться за советом к отцу Колумбе.
И теперь, зная, что ей в кои-то веки дана возможность научиться думать самостоятельно, Игрейна ушла в себя. Она наставляла дочь в искусстве прядения, начала учить Моргаузу ткать разноцветное полотно, пополняла запасы кладовых, ибо все шло к тому, что зима выдастся более холодная и долгая, чем обычно, и жадно прислушивалась к обрывкам новостей, что приносили с ярмарки пастухи или странники, однако с наступлением зимы в Тинтагель почитай что никто и не заглядывал.
Уже минул Самайн, когда в замок забрела бродячая торговка – закутанная в лохмотья и изодранные накидки, усталая, со стертыми ногами. Ступни ее были обмотаны грязными тряпками, да и сама она казалась не чище, если на то пошло, но Игрейна впустила ее, усадила у огня, зачерпнула половником жирной тушеной козлятины, присовокупив кус черствого хлеба, – в других домах ничего, кроме него, странница не получила бы. Заметив, что женщина хромает, поранившись о камень, Игрейна велела поварихе согреть воды и нашла чистую тряпицу перевязать рану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370