король души не чаял в супруге и достаточно часто делил с нею постель – даже слишком часто, по мнению Моргейны.
Моргейна обратилась к Уриенсу:
– Давай я положу тебе еды. Эта жареная свинина слишком жирная, тебе от нее станет нехорошо. Пшеничные пироги, пожалуй, могли пропитать мясной подливой. Ага, а вот замечательный тушеный кролик.
Она подозвала слугу с подносом ранних фруктов и взяла для супруга немного крыжовника и вишен.
– Держи – ты ведь их любишь.
– Ты так заботлива, Моргейна, – сказал Уриенс. Моргейна погладила мужа по руке. Ее труды не пропали даром; она заботилась об Уриенсе, следила за его здоровьем, вышивала ему нарядную одежду, а время от времени даже находила ему молодую женщину и давала мужу порцию настойки из трав, придававшей ему подобие истинно мужской энергичности. В результате Уриенс, совершенно уверенный в том, что жена его обожает, никогда не оспаривал ее решений и исполнял любое ее желание.
Пирующие уже успели разбиться на отдельные группы. Гости бродили между столами, лениво жевали сладости, требовали вина и эля и останавливались, чтобы поболтать с родичами и друзьями, которых видели лишь раз в году. Уриенс все еще возился с крыжовником – с зубами у него уже было неважно. Моргейна попросила позволения пойти побеседовать с родственницей.
– Конечно, дорогая! – прошамкал Уриенс. – Нужно будет, чтобы ты подстригла мне волосы, жена, – все соратники теперь стригутся коротко…
Моргейна погладила его по редким волосам.
– Ну что ты, дорогой! Думаю, такая прическа более уместна для твоего возраста. Ты же не хочешь выглядеть, словно мальчишка или монах?
"А кроме того, – подумалось ей, – у тебя этих волос так мало, что если их еще и подстричь, то лысина будет светиться через них не хуже маяка!"
– Вот посмотри, благородный Ланселет носит длинные волосы, и Гавейн тоже, и Гарет – а их ведь никто не назовет стариками…
– Ты, как всегда, права, – самодовольно согласился Уриенс. – Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.
И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.
– Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.
«Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!» – сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад – истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, – и отошла.
Все– таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.
– Здравствуй, кузина.
Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. – "Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости", – подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.
– А Элейна здесь? – спросила Моргейна.
– Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, – но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!
– Сколько же у тебя уже детей, Ланс?
– Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ – пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.
– Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, – сказала Моргейна.
– Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, – отозвался Ланселет.
Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.
– Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он – прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.
– А Кевин будет играть на пиру?
– Я его не видел, – сказал Ланселет. – Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, – двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.
– Не сделался ли и ты христианином? – напрямик спросила его Моргейна.
– Хотел бы я им стать… – отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. – Но их вера кажется мне чересчур простой – само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду… знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим – очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.
– Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, – сказала Моргейна.
– Талиесин был человеком великой души, – отозвался Ланселет. – Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли Мерлина, как мой малолетний сын – для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, – он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.
– Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, – сказала Моргейна. – И я знаю, что Вивиана тоже так считала.
«С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом?»
– Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, – отозвался Ланселет. – То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370
Моргейна обратилась к Уриенсу:
– Давай я положу тебе еды. Эта жареная свинина слишком жирная, тебе от нее станет нехорошо. Пшеничные пироги, пожалуй, могли пропитать мясной подливой. Ага, а вот замечательный тушеный кролик.
Она подозвала слугу с подносом ранних фруктов и взяла для супруга немного крыжовника и вишен.
– Держи – ты ведь их любишь.
– Ты так заботлива, Моргейна, – сказал Уриенс. Моргейна погладила мужа по руке. Ее труды не пропали даром; она заботилась об Уриенсе, следила за его здоровьем, вышивала ему нарядную одежду, а время от времени даже находила ему молодую женщину и давала мужу порцию настойки из трав, придававшей ему подобие истинно мужской энергичности. В результате Уриенс, совершенно уверенный в том, что жена его обожает, никогда не оспаривал ее решений и исполнял любое ее желание.
Пирующие уже успели разбиться на отдельные группы. Гости бродили между столами, лениво жевали сладости, требовали вина и эля и останавливались, чтобы поболтать с родичами и друзьями, которых видели лишь раз в году. Уриенс все еще возился с крыжовником – с зубами у него уже было неважно. Моргейна попросила позволения пойти побеседовать с родственницей.
– Конечно, дорогая! – прошамкал Уриенс. – Нужно будет, чтобы ты подстригла мне волосы, жена, – все соратники теперь стригутся коротко…
Моргейна погладила его по редким волосам.
– Ну что ты, дорогой! Думаю, такая прическа более уместна для твоего возраста. Ты же не хочешь выглядеть, словно мальчишка или монах?
"А кроме того, – подумалось ей, – у тебя этих волос так мало, что если их еще и подстричь, то лысина будет светиться через них не хуже маяка!"
– Вот посмотри, благородный Ланселет носит длинные волосы, и Гавейн тоже, и Гарет – а их ведь никто не назовет стариками…
– Ты, как всегда, права, – самодовольно согласился Уриенс. – Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.
И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.
– Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.
«Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!» – сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад – истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, – и отошла.
Все– таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.
– Здравствуй, кузина.
Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. – "Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости", – подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.
– А Элейна здесь? – спросила Моргейна.
– Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, – но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!
– Сколько же у тебя уже детей, Ланс?
– Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ – пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.
– Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, – сказала Моргейна.
– Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, – отозвался Ланселет.
Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.
– Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он – прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.
– А Кевин будет играть на пиру?
– Я его не видел, – сказал Ланселет. – Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, – двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.
– Не сделался ли и ты христианином? – напрямик спросила его Моргейна.
– Хотел бы я им стать… – отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. – Но их вера кажется мне чересчур простой – само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду… знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим – очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.
– Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, – сказала Моргейна.
– Талиесин был человеком великой души, – отозвался Ланселет. – Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли Мерлина, как мой малолетний сын – для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, – он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.
– Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, – сказала Моргейна. – И я знаю, что Вивиана тоже так считала.
«С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом?»
– Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, – отозвался Ланселет. – То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370