Он вспомнил о Бобе, который сидел рядом с ним, и задумался о том, насколько он глуп теперь. Смущенно, робко он протянул руку своему новому другу.
А Боб думал о Полти. Ему и прежде приходилось разлучаться с Полти, но никогда их разлука не была такой бесповоротной. Даже теперь он спрашивал себя: пошел ли бы он за Полти вновь, если бы тот позвал его? Если бы Полти простил его? Боб зажмурился, сморгнул застлавшие глаза слезы. Он ничего не мог с собой поделать: узы, привязывавшие его к прежней жизни, пустили слишком глубокие корни и стали крепкими, словно стальные цепи. Почувствовав рукопожатие Раджала, Боб попытался думать о своем новом друге и о том, что ему может принести дружба с ним. Да. Это было хорошо. Это было правильно. Он уже не мог возвратиться назад.
Раджал сглотнул подступивший к горлу ком. Не решаясь повернуть голову, он крепче сжал худую руку Боба. Алые лучи расцветили небо над пустыней, над Священным Городом встало солнце. Тут же запела фанфара, и двое молодых людей, вздрогнув, отпрянули друг от друга. Почетные гости зашевелились, стали занимать положенные места. Некоторые из них, спавшие, прислонившись спиной к колоннам, очнулись и вскочили. Мгновенно утихли храп и посапывание, вновь забили барабаны. Стражники вышли вперед и приготовились распахнуть тяжелые створки величественных кованых дверей Святилища Пламени. Паломники опустились на колени, принялись бить поклоны и бормотать молитвы.
Как только из Святилища вышли старейшины, Раджал сразу заметил, что с ними что-то не так, но что именно — не понял. Не успел сосчитать, а то бы убедился, что их осталось десятеро. Но у него не было времени на это. Его отвлек султан. Без маски, в съехавшей на сторону мантии, в полном отчаянии, Калед бросился к краю ступеней, шатаясь, словно пьяный. Его налитые кровью глаза уставились на толпу, но он тут же обернулся и бросился к тому, кого считал калифом Куатани.
— Брат, все кончено! Брат, поцелуй меня перед моей смертью!
Ужас охватил Раджала, когда султан, схватив его за одежды, резко рванул к себе, а потом попытался сорвать с него маску. Раджал вскрикнул. К нему кинулся Боб. В следующее мгновение маска, скрывавшая лицо Раджала, могла упасть на ступени, но на этот раз отвлекли султана.
Это было милосердием судьбы. Однако милосердие оказалось кратким.
В толпе паломников возникла странная сумятица. Люди толкались и кричали. В изумлении Калед отвернулся от Раджала и уставился на щуплую старушку, которая поднималась по ступеням рубиновой лестницы. Это была мать-Мадана, Ламми! Ее жалобные причитания жутко звучали на фоне лиловой, как кровоподтек, зари. Калед увидел, что нянька не одна, что следом за ней шествует процессия, совсем непохожая на ту, что двигалась по церемониальной дороге ночью. За старухой-рабыней неровным рядом следовали пятеро Хранителей-Таргонов. Как они протолкались к лестнице, султан понять не мог, но быть может, их ноша была слишком страшна и потому перед ними была готова расступиться самая тесная толпа.
Четверо Таргонов шли, подняв руки над головой в знак скорби, а пятый нес неподвижное холодное тело стройного длинноногого юноши.
Калед пал на колени и громко застонал.
Мать-Мадана с трудом поднялась по ступеням. Ее глаза пылали страшным огнем. Дрожащими руками она указала на труп принца, а потом — на султана.
— Убийство, — прошептала она и тут же выкрикнула: — Убийство!!!
— Ламми... Ламми, — ахнул султан в смятении и страхе и протянул руке к старушке; казалось, он готов обнять ее и плакать у нее на груди, как в то давнее время, когда он был ребенком, а она — его нянькой.
Но она отшатнулась от него. Султан грубо схватил ее за плечи.
— Ламми!
— Убийство! Убийство! — в ярости повторила мать-Мадана и ударила султана по лицу.
Это было богохульством и государственной изменой. К старушке бросились стражники. Отчаяние охватило султана. О Ламми, Ламми!
— Казнить ее! — взревел он вдруг. — Казнить ее!
Вот так и вышло, что никто — ни паломники, ни имамы, ни почетные гости не узнали о том, что последним словом старушки, которое она прокричала в лицо султану, было не «убийство», а «убийца».
Ятаган отсек ее голову в то мгновение, когда последний слог этого слова покидал ее губы. Хлынула кровь, обагрила мантию султана.
Калед сжал лицо руками — так, словно оно было маской и его можно было сорвать. Он пошатнулся, но тут же шагнул к стражнику и выхватил у того окровавленный ятаган. С неожиданной решительностью он развернулся к толпе паломников и закричал так, словно рубил воздух словами, как ятаганом:
— Мой сын убит! Неужто мой престол захватит самозванец? Изменник должен умереть, а принцесса будет моей!
Под крики обезумевшей толпы Калед развернулся и бегом бросился ко входу в Святилище. Раджал ахнул.
— Ничего не понимаю! Что происходит?!
— Принц мертв! — воскликнул Боб. — Но... кто же тогда был здесь этой ночью?
Но изумляться и гадать уже не было времени. Паломники хлынули вверх по рубиновой лестнице. Стражники жестоко отталкивали их. Почетные гости и имамы разбежались в стороны, чтобы уцелеть под напором толпы.
Паломники разогнали Таргонов, схватили мертвое тело принца Деа и теперь, охваченные приступом тоски, вцеплялись в него руками. За считанные мгновения они могли разорвать тело Деа на кровавые куски, словно стервятники.
Раджал схватил Боба за руку.
— Скорее! Калед... его надо остановить!
Они бросились к Святилищу и успели вбежать внутрь за миг перед тем, как захлопнулись огромные створки дверей перед самым носом у толпы, и не увидели того, что произошло на вершине лестницы в последние мгновения. Две старухи — то есть с виду это были две старухи — пытались протолкаться к обезглавленному телу Ламми. Им не дано было до него добраться, но зато они оказались достаточно близко друг от друга, чтобы их взгляды встретились. Первая в отвращении попятилась при виде своего брата, одетого в роскошное платье придворного евнуха, а глаза евнуха гневно сверкнули, когда он вновь и в последний раз увидел свою сестру, которая давным-давно предала его горячо любимую Ламми и продала ее в рабство.
Еще мгновение — и мятущаяся толпа разделила их. Еще одно — и то, что осталось от их сестры, было превращено в кровавую массу под ногами сотен обезумевших паломников.
А потом вновь сотряслась земля — на сей раз намного более жутко, чем когда-либо.
Кристаллы угасали.
Скоро им на смену должны были загореться панели в стенах. Сжимая друг друга в объятиях, Джем и Ката лежали на ложе, усыпанном лепестками. Листва растений постепенно увядала, ветви и лозы лиан корчились, роскошная мебель начала рассыпаться в прах, бархатные занавесы становились все тоньше и тоньше, ковры превращались в тонкую серую паутину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
А Боб думал о Полти. Ему и прежде приходилось разлучаться с Полти, но никогда их разлука не была такой бесповоротной. Даже теперь он спрашивал себя: пошел ли бы он за Полти вновь, если бы тот позвал его? Если бы Полти простил его? Боб зажмурился, сморгнул застлавшие глаза слезы. Он ничего не мог с собой поделать: узы, привязывавшие его к прежней жизни, пустили слишком глубокие корни и стали крепкими, словно стальные цепи. Почувствовав рукопожатие Раджала, Боб попытался думать о своем новом друге и о том, что ему может принести дружба с ним. Да. Это было хорошо. Это было правильно. Он уже не мог возвратиться назад.
Раджал сглотнул подступивший к горлу ком. Не решаясь повернуть голову, он крепче сжал худую руку Боба. Алые лучи расцветили небо над пустыней, над Священным Городом встало солнце. Тут же запела фанфара, и двое молодых людей, вздрогнув, отпрянули друг от друга. Почетные гости зашевелились, стали занимать положенные места. Некоторые из них, спавшие, прислонившись спиной к колоннам, очнулись и вскочили. Мгновенно утихли храп и посапывание, вновь забили барабаны. Стражники вышли вперед и приготовились распахнуть тяжелые створки величественных кованых дверей Святилища Пламени. Паломники опустились на колени, принялись бить поклоны и бормотать молитвы.
Как только из Святилища вышли старейшины, Раджал сразу заметил, что с ними что-то не так, но что именно — не понял. Не успел сосчитать, а то бы убедился, что их осталось десятеро. Но у него не было времени на это. Его отвлек султан. Без маски, в съехавшей на сторону мантии, в полном отчаянии, Калед бросился к краю ступеней, шатаясь, словно пьяный. Его налитые кровью глаза уставились на толпу, но он тут же обернулся и бросился к тому, кого считал калифом Куатани.
— Брат, все кончено! Брат, поцелуй меня перед моей смертью!
Ужас охватил Раджала, когда султан, схватив его за одежды, резко рванул к себе, а потом попытался сорвать с него маску. Раджал вскрикнул. К нему кинулся Боб. В следующее мгновение маска, скрывавшая лицо Раджала, могла упасть на ступени, но на этот раз отвлекли султана.
Это было милосердием судьбы. Однако милосердие оказалось кратким.
В толпе паломников возникла странная сумятица. Люди толкались и кричали. В изумлении Калед отвернулся от Раджала и уставился на щуплую старушку, которая поднималась по ступеням рубиновой лестницы. Это была мать-Мадана, Ламми! Ее жалобные причитания жутко звучали на фоне лиловой, как кровоподтек, зари. Калед увидел, что нянька не одна, что следом за ней шествует процессия, совсем непохожая на ту, что двигалась по церемониальной дороге ночью. За старухой-рабыней неровным рядом следовали пятеро Хранителей-Таргонов. Как они протолкались к лестнице, султан понять не мог, но быть может, их ноша была слишком страшна и потому перед ними была готова расступиться самая тесная толпа.
Четверо Таргонов шли, подняв руки над головой в знак скорби, а пятый нес неподвижное холодное тело стройного длинноногого юноши.
Калед пал на колени и громко застонал.
Мать-Мадана с трудом поднялась по ступеням. Ее глаза пылали страшным огнем. Дрожащими руками она указала на труп принца, а потом — на султана.
— Убийство, — прошептала она и тут же выкрикнула: — Убийство!!!
— Ламми... Ламми, — ахнул султан в смятении и страхе и протянул руке к старушке; казалось, он готов обнять ее и плакать у нее на груди, как в то давнее время, когда он был ребенком, а она — его нянькой.
Но она отшатнулась от него. Султан грубо схватил ее за плечи.
— Ламми!
— Убийство! Убийство! — в ярости повторила мать-Мадана и ударила султана по лицу.
Это было богохульством и государственной изменой. К старушке бросились стражники. Отчаяние охватило султана. О Ламми, Ламми!
— Казнить ее! — взревел он вдруг. — Казнить ее!
Вот так и вышло, что никто — ни паломники, ни имамы, ни почетные гости не узнали о том, что последним словом старушки, которое она прокричала в лицо султану, было не «убийство», а «убийца».
Ятаган отсек ее голову в то мгновение, когда последний слог этого слова покидал ее губы. Хлынула кровь, обагрила мантию султана.
Калед сжал лицо руками — так, словно оно было маской и его можно было сорвать. Он пошатнулся, но тут же шагнул к стражнику и выхватил у того окровавленный ятаган. С неожиданной решительностью он развернулся к толпе паломников и закричал так, словно рубил воздух словами, как ятаганом:
— Мой сын убит! Неужто мой престол захватит самозванец? Изменник должен умереть, а принцесса будет моей!
Под крики обезумевшей толпы Калед развернулся и бегом бросился ко входу в Святилище. Раджал ахнул.
— Ничего не понимаю! Что происходит?!
— Принц мертв! — воскликнул Боб. — Но... кто же тогда был здесь этой ночью?
Но изумляться и гадать уже не было времени. Паломники хлынули вверх по рубиновой лестнице. Стражники жестоко отталкивали их. Почетные гости и имамы разбежались в стороны, чтобы уцелеть под напором толпы.
Паломники разогнали Таргонов, схватили мертвое тело принца Деа и теперь, охваченные приступом тоски, вцеплялись в него руками. За считанные мгновения они могли разорвать тело Деа на кровавые куски, словно стервятники.
Раджал схватил Боба за руку.
— Скорее! Калед... его надо остановить!
Они бросились к Святилищу и успели вбежать внутрь за миг перед тем, как захлопнулись огромные створки дверей перед самым носом у толпы, и не увидели того, что произошло на вершине лестницы в последние мгновения. Две старухи — то есть с виду это были две старухи — пытались протолкаться к обезглавленному телу Ламми. Им не дано было до него добраться, но зато они оказались достаточно близко друг от друга, чтобы их взгляды встретились. Первая в отвращении попятилась при виде своего брата, одетого в роскошное платье придворного евнуха, а глаза евнуха гневно сверкнули, когда он вновь и в последний раз увидел свою сестру, которая давным-давно предала его горячо любимую Ламми и продала ее в рабство.
Еще мгновение — и мятущаяся толпа разделила их. Еще одно — и то, что осталось от их сестры, было превращено в кровавую массу под ногами сотен обезумевших паломников.
А потом вновь сотряслась земля — на сей раз намного более жутко, чем когда-либо.
Кристаллы угасали.
Скоро им на смену должны были загореться панели в стенах. Сжимая друг друга в объятиях, Джем и Ката лежали на ложе, усыпанном лепестками. Листва растений постепенно увядала, ветви и лозы лиан корчились, роскошная мебель начала рассыпаться в прах, бархатные занавесы становились все тоньше и тоньше, ковры превращались в тонкую серую паутину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182