ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

.. но, увы, это случилось уже после того, как твоих уст коснулась тряпка, пропитанная проклятым уабинским зельем, которое вводит человека в забытье. Это зелье извратило твое восприятие мира, и ты еще какое-то время будешь жертвой всевозможных иллюзий. Это продлится еще несколько дней... да, боюсь, еще несколько дней.
Старик вздохнул, но тут же снова просиял.
— Однако как же я неучтив! Позволь, я представлюсь. Я ношу имя Альморан и рад оказать тебе гостеприимство в своем скромном жилище... самое горячее гостеприимство, принц Джемэни.
— Вы... вы знаете, кто я такой?
Хозяин дворца рассмеялся.
— Принц, я очень стар, это верно, и мой дар провидения угасает с каждым днем, но неужели ты думаешь, что я не узнал бы наследника престола самой могущественной империи?
Джем изумленно смотрел в сверкающие глаза Альморана.
* * *
— Светлая... Какая светлая...
— В моей стране говорят — темная.
— Правда? Темная?
— Да.
— Так про твои волосы говорят?
— Про кожу.
— Нет!
— Да!
— Нет! Кожа у тебя, как молоко. Как сливки!
Нежная рука ласкала кожу Каты, и уже не в первый раз девушке захотелось отбросить эту руку.
— Сефита! — послышался грубоватый окрик.
Рука проворно убралась.
Ката обернулась к хозяйке и улыбнулась, вот только улыбка получилась напряженной, натянутой. Как она мечтала о том, чтобы эта занудная трапеза поскорее закончилась и чтобы она снова оказалась рядом с друзьями!
— Ах, Сатима, — улыбнулась в ответ хозяйка.
— Меня зовут Ката, — поправила ее Ката.
Сколько же раз можно было повторять?
— Для меня ты — Сатима. Как все мои девочки, все-все: Сатима. Или Сефита.
Ката скрипнула стиснутыми зубами.
— А как вы это решаете? Кто из них кто, я хотела спросить?
— Ах, Сефита, другие бы на твоем месте спросили: а зачем мне их различать?
Ката тут же решила, что она интересоваться не будет. Она устала от этих странных игр и чувствовала себя неприятно и неловко. У нее немилосердно затекли ноги. Ткань сари, которое ее заставили надеть, неприятно царапала и щекотала кожу. Девушка поерзала на подушке, попыталась незаметно почесаться. Затем более или менее учтивым жестом отказалась от очередного куска щербета.
— Ну же, Сатима, мы должны постараться, чтобы ты стала пухленькой!
— Я вам не цыпленок, чтобы меня откармливать, — негромко возразила Ката.
— Ах, Сефита, какая же ты умненькая! Но только впредь постарайся держать язык за зубами, когда будешь принимать мужчин.
— Каких еще мужчин?
Глазки хозяйки весело засверкали. Ката с трудом сдерживала злость.
Мать-Мадана — только так, похоже, все и называли хозяйку — восседала во главе длинного низкого стола, вокруг которого были разложены мягкие подушки и ковры и расставлены резные, узорчатые ширмы. Пятнадцать — да нет, пожалуй, даже двадцать девушек сидели по обе стороны стола, и за всеми пристально наблюдала противная старуха. Все девушки, как и старуха, были облачены в сари шафранового оттенка. Цвет их одеяний особенно резал глаз при том, что в комнате горело множество свечей. Высокие, плечистые мужчины, отличавшиеся странной женоподобностью, прислуживали за столом во время этого, казавшегося Кате бесконечным, пиршества.
С тех пор как Ката покинула дом тетки Умбекки, никто ни разу не оказывал ей такого, особого внимания. Она подозревала, что должна считать себя польщенной. Но как же, интересно, она могла чувствовать себя польщенной, когда на все свои просьбы отпустить ее к друзьям в ответ слышала только смех? Мать-Мадана и все эти Сефиты и Сатимы словно бы испытывали ее терпение. Но было кое-что и похуже. Перешептывания, всхлипывания, приглушенные рыдания доносились порой из-за диванов и ширм. Время от времени слышалось даже позвякивание цепей — но казалось, эти звуки привлекают только внимание Каты. Уж не привидения ли обитали в этих покоях?
А ближе, рядом слышались смешки и постанывания.
— Подвинься!
— Не подвинусь!
— Так нечестно!
— Ты меня ущипнула!
— Подвинься!
— У-у-у!
Девушки старались пересесть поближе к Кате. Она постаралась сдержаться, хотя это стоило ей немалых усилий. Девушки снова принялись гладить ее, щипать, толкать. Нет, это было просто невыносимо! Почему все они смотрели на нее как на какую-то диковинку? Почему все они так непроходимо глупы?
Вдруг Ката заметила, как в дальнем углу, в промежутке между ширмами, блеснули цепи.
— Ах, Сатима! Какое прекрасное будущее тебя ожидает!
Ката сердито зыркнула на мать-Мадану.
— Мои девочки — как они тебя полюбили! А мужчины-то, мужчины как...
Ката нахмурилась.
— Как — что?
— Как они тебя будут любить! Такой беленький лакомый кусочек, Сатима, еще бы!
— Что?!
— Глупышка, как же ты не понимаешь? Ты теперь в Куатани. Посмотри... вернее, почувствуй, как тут ценятся эджландки!
Мать-Мадана рассмеялась и любовно погладила золотой диск брошки, похожей на орден, что была приколота у нее на груди.
— Я — не эджландка, — холодно проговорила Ката.
Эту фразу она произносила далеко не в первый раз.
А мать-Мадана ответила ей так же, как и прежде:
— Глупости! Будет тебе, Сефита. Тебя, конечно, еще нужно пообтесать, но я-то отлично видела, как ловко ты разложила салфеточку. Неужто я не распознаю девчонку, выучившуюся всяким приличным манерам в заведении госпожи Квик, а?
— Вы знаете о пансионе госпожи Квик?
— Сатима, кто же о нем не знает? То есть кто не знает о нем из людей, вращающихся в высшем свете? Разве здесь, в моей маленькой школе — ведь я только так думаю о своем заведении, только так — я не следую примеру этой великолепной академии? — Мать-Мадана опустила глаза и подлила шербета в бокал в форме шара. — А аттестат у тебя, случаем, не при себе?
Это было уже слишком. На протяжении всего вечера Ката старалась держать себя в руках, всеми силами унимала гнев, успокаивала страх. Но вот теперь последняя фраза матери-Маданы окончательно вывела Кату из себя, и сдерживаемые чувства вырвались на волю. Она грубо отбросила тянущиеся к ней руки девушек и резко отодвинулась от пиршественного стола.
— Кто вы такая? И что вам от меня нужно?
— Новенькая! Какая славненькая! — послышался вдруг голос у Каты за спиной.
Ката обернулась. Оказывается, к столу незаметно подкрался мужчина. Но как же он был непохож на гладкокожих и ловких рабов, что прислуживали во время трапезы! Это был невысокий толстячок в небрежно закрученном тюрбане, небритый, грязный и явно дурно воспитанный. Ко всему прочему, он, видимо, был пьян, поскольку нетвердо держался на ногах. Да, точно, от него несло перегаром.
Но мать-Мадана встретила нежданного гостя очень радушно.
— Эли! — воскликнула она. — Эли Оли Али!
Она проворно вскочила с подушки.
Затем последовали слюнявые поцелуи.
— М-м-у-а!
— М-м-у-а!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182