ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Почему Деа отнял руки от лица — этого он и сам не понял. Он запомнил только одно: видение воздействовало не только на его зрение, но и на сознание. Призрак протянул к нему руку и поманил за собой.
Он звал, приглашал к игре.
Глава 27
СУМАСШЕДШИЙ
— Поймал!
— Бей ее, скорей!
— Ух, и здоровенная, скотина!
— Бей, тебе говорят!
— Вырывается, дрянь!
— Да бей же, чтоб тебя!
— Трусы! Не так надо...
— Заткнись, урод!
— Трусы! За хвост хватать надо, за хвост!
— Чего ты там мелешь, урод?
— За хвост подвесить и рубануть как следует...
Загнанная в угол крыса визжала и визжала. Раджал зажал ладонями уши. В результате ругательства, топот сапог и скрежет стального лезвия, скребущего по камню, стали слышны приглушенно, но крыса завизжала громче — стало ясно, что ее таки ухватили за хвост и теперь она болтается в воздухе.
«Вжик!» — со свистом рассек воздух ятаган, и Раджал, втянув голову в плечи, отполз подальше от двери — сквозь прутья зарешеченного окошечка в его темницу полетели ошметки крысиных кишок.
— Ха-ха-ха!
— Это тебе! Угощайся!
— Свеженькая!
— Вкусненькое угощеньице! Кушай на здоровье!
Перепившиеся стражники держались за животы — так их разбирал хохот, а пленник, что томился в темнице напротив Раджала, дико вопил, ругал их на чем свет стоит и, вцепившись в прутья решетки, свирепо раскачивал их, и прутья ржаво позванивали.
Наверное, ждал, что кишки попадут к нему.
— Назад, отребье!
Стражник размахнулся горящим факелом. Снова грянул взрыв грубого, пьяного хохота, после чего стражники удалились, весело шлепая по лужам вонючей воды вдоль коридора. На мгновение наступила тишина, она как бы соединилась с непроницаемым мраком. А потом Раджал снова расслышал приглушенные стоны, рыдания и всевозможные шорохи, наполнявшие подземелье, — вечные, как струившаяся по стенам зловонная слизь. Разбросанные по полу крысиные внутренности зловеще поблескивали, освещенные луной, свет которой пробивался сквозь прутья другого зарешеченного окошечка — в стене, под самым потолком. Наверное, крыса была здоровенная.
Раджал зябко поежился, набрал пригоршню соломы, забросал ею дымящиеся, еще горячие кишки, сел и обхватил себя руками. Долго ли он уже здесь? Голова у него кружилась от выкуренного джарвела, а желудок, переполненный слишком жирной и чересчур обильной куатанийской едой, болел и громко урчал. Однако теперь пиршество у калифа отошло в далекое прошлое, и для Раджала словно бы перестало существовать все на свете, кроме этого жуткого подземелья, этой темноты и мерзкого зловония.
Безумец, томившийся в темнице напротив, испустил вопль. Он кричал и звал стражников, умолял их вернуться и поймать другую крысу — на этот раз настоящую. Как знать — может быть, он имел в виду себя? Молодому человеку, посаженному в темницу рядом с таким бесноватым узником, оставалось только радоваться, что он сидит отдельно, а не вместе с этим жутким типом. Но Раджал уже начал догадываться, почему так дико и заунывно кричит узник. Сам-то он пока протомился в подземелье полночи, не дольше, а уже готов был колотить кулаками по прутьям дверной решетки в отчаянной, бессильной ярости.
Но Раджал не стал этого делать. Он сжался еще сильнее, подтянул колени к подбородку, закрыл лицо ладонями, заткнул большими пальцами уши. Дышать он старался ртом, и при этом — неглубоко, чтобы хоть немного отвлечься от мерзких запахов, окружавших его.
Наконец он задремал, а чуть позже уснул крепко, и ему даже приснился сон.

СОН РАДЖАЛА
Я стою на палубе корабля, на носу, и смотрю вперед. Корабль бороздит глубокое, сине-зеленое море. Этот корабль называется «Катаэйн», но только его паруса белее и палуба выдраена чище, чем когда бы то ни было. Странно — нигде не видно ни капитана Порло, ни матросов. Во сне я осознаю это, но мой взгляд прикован к простертому передо мной морю, к легкой ряби на его поверхности. Неужели я один-одинешенек на корабле? Похоже, так и есть, но почему-то эта мысль меня совершенно не пугает.
Затем я замечаю фигуру, вырезанную на носу корабля. Она дерзко парит над вздымающейся пучиной моря. С болью в сердце я вспоминаю о том, с какой любовью, с каким вожделением Джем, бывало, смотрел на эту деревянную красавицу и какую печаль у него вызывало ее раскрашенное лицо, негнущаяся шея, пышный бюст, жесткие контуры платья. Она вся потрескалась, облупилась. Но во сне эта «барышня Ката» видится мне новенькой. Более того: ее щеки и глаза словно бы наполнены жизнью, а вместо деревянного платья на ней развевается настоящее, из легкой, воздушной ткани.
Да, фигура девушки на носу парусника живая, и я понимаю, что она что-то говорит, но шум волн и свист ветра в парусах заглушают ее слова. С глубокой тоской я сожалею о том, что я — не Джем, что я не испытываю жгучего желания перегнуться через фальшборт, как перегнулся бы он, чтобы дотянуться до губ деревянной красавицы. Я только вздыхаю и смотрю вперед. Плывет и плывет вперед парусник под названием «Катаэйн», пересекая синие просторы неба и моря. Только небо да море кругом, и нет на горизонте земли.
Небо вдруг темнеет, и я слышу дальние раскаты грома. Приближается буря. И еще кое-что слышится мне. До меня доносится голос деревянной красавицы: «Он не твой, он мой. Он не твой, он мой». Это песня, насмешливая песня. Я знаю, что потом буду вспоминать эту песню и краснеть, как от стыда. А здесь и сейчас — во сне — я ничего не понимаю, ни смысла песни, ни того, к кому она обращена.
Потом я оборачиваюсь, потому что чувствую, что кто-то стоит у меня за спиной. В сгущающейся тьме я скольжу по палубе — скольжу, будто тяжелый камень, который кто-то упрямо тянет по неподатливой плоскости. Передо мной румпель, а возле него, отвернувшись от меня, стоит некто, до боли знакомый.
Конечно же, это Джем. Я трогаю его за плечо. Он оборачивается, но, к своему изумлению, я вижу, что у этого человека другое лицо, не лицо Джема. Это Ката, и лицо у нее бесстрастное, застывшее, как у куклы, и она говорит механически, равнодушно: «Он не твой, он мой».
В смятении и страхе я пячусь назад.
И вот я снова стою на носу парусника. Но с деревянной женщиной что-то случилось. Она больше не поет. Она снова стала неподвижной, неживой, но тут я замечаю кое-что еще. Теперь я становлюсь смелым, как Джем, наклоняюсь вниз, перегибаюсь через леер, хватаюсь за бушприт... Небо совсем почернело, воздух пропах вонью. Я слышу противный скрежет — как будто теперь кто-то тащит вперед весь корабль, но не по воде, а по шершавому камню. Я вытягиваю руку и касаюсь деревянного лица.
Именно этого я и боялся!
«Джем! — кричу я. — Джем!»
* * *
— Тс-с-с! Тихо!
— Джем?
— Тс-с-с!
Небо за решеткой под потолком порозовело — занималась заря. В полумраке Раджал не без труда разглядел сидевшего перед ним на корточках человека в грязных, пыльных лохмотьях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182