Наклонившись к Володе, Януша прочел в его жарких черных глазах просьбу, которой боялся.
— Когда? — спросил он.
Он и сам не знал, о чем спрашивает — когда начнется война или когда Володя уйдет из дому. А может, о том, когда они встретятся?
Володя выпрямился в коляске, словно отстраняясь от Мышинского, воздвигая невидимую стену между собой и им.
— На этих днях,— ответил он громко и равнодушно.
Януш простился. Издали он увидел Неволиныа, который переходил улицу, направляясь к дому Тарло. Это заставило его ускорить шаги. Он поднялся на крыльцо дачи Шиллеров, не глядя уже больше в ту сторону.
VIII
Поезд, которым уезжал Януш, отправлялся под вечер. У Эльжуни в этот день нашлись какие-то дела в городе, и она взяла с собой Олю и Юзека. На вокзал Януша провожал Эдгар. Времени было достаточно, поэтому все вместе заехали на Дерибасовскую к «пану Франтишеку». Это была маленькая кондитерская, недавно открытая, но уже завоевавшая успех. Заказали мороженое.
Пан Франтишек Голомбек, молодой, красивый, небольшого роста толстяк, блондин с расплывшимися чертами лица и влажными сентиментальными глазами, стоял за прилавком у кассы и, глядя на элегантное общество, потирал от удовольствия руки. Серьезное, спокойное лицо Оли, видно, привлекло его внимание. Он не отрываясь смотрел на нее.
Эдгар знал в Одессе всех, семья Шиллеров давно, почти постоянно жила здесь, в то время как отец оставался на сахарном заводе, где он был директором. И сейчас, подойдя к пану Франтишеку, Эдгар заговорил с ним о кондитерской: дело шло неплохо. Эдгар заказал каких-то помадок на дорогу Янушу.
Когда все уже выходили на улицу, кельнер вручил Оле коробку шоколада. Изумленная Оля оглянулась: у кассы стоял пан Франтишек со сконфуженной улыбкой на красном лице и непрерывно кланялся, как добродушный будда. Оля нашла выход из положения, она вручила коробку Эльжуне, объяснив, что это предназначалось ей:
— Визит такой знаменитости — большая честь для пана Франтишека.
Эльжуня смеялась, глядя на Олю. Шоколад она взяла, но при этом сказала:
— Рано ты начинаешь покорять сердца...
— Разве я виновата? — вздохнула Оля, словно любезность пана Франтишека доставила ей огорчение.
Дамы вернулись домой в обществе Спыхалы и Юзека, который, кажется, успел влюбиться в Эльжуню. Эдгар и Януш поехали на вокзал.
Было еще рано. Они ходили взад и вперед по многолюдному перрону. Толкались среди серой толпы солдат крестьян, купцов. Здесь торговали семечками, в корзинах везли арбузы, огурцы, яблоки. И, вероятно, именно потому, что они затерялись в этой толпе, исчезла прежняя неловкость, и на шумном перроне большого вокзала, где шипел пар и валили клубы дыма, у них завязался очень откровенный разговор.
Эдгар вернулся к тому, о чем спорили на вечере у Ариадны,— к роли искусства. По правде говоря, Януш в эту минуту был очень далек от абстрактных рассуждений композитора. Они его даже немного сердили.
— Хорошо, хорошо,— сказал он с внезапным раздражением, переждав паровозный свисток,— но какую же роль во всем этом играет инстинкт? Где место для инстинкта в твоем холодном мире?
— Инстинкт — это или вдохновение... не знаю...— ответил Эдгар, задев плечом старушку, несущую яблоки.— Это лежит где-то глубже, в тайная тайных нашего «я». Мы должны найти общий язык. Пойми, я считаю очень важным для искусства ясное осознание художником того, что он хочет выразить точность его мастерства; все, что мы, люди искусства, создаем, возникает в нас спонтанно, самопроизвольно; и тут наиважнейшая роль принадлежат интеллекту художника: отобрать главное. Из того, что мы несем в себе, надо еще выбрать главное. Мы не можем подать на тарелке все вместе, как горох с капустой, мы должны выразить свое отношение к этому нашему гороху. Должны сделать из него некое блюдо; и вот это и есть форма!
Януш опять рассердился:
— Но ты все время говоришь об искусстве! А жизнь? Как надо жить? И какое место во всем этом занимает любовь?
Эдгар остановился и внимательно посмотрел на Япуша.
На фоне темнеющего летнего неба лицо Эдгара со светлыми глазами, блестевшими даже в темноте, такое своеобразное, немного напоминающее лицо Шопена с портрета Делакруа, обрисовывалось столь четко и выразительно, что навсегда запечатлелось в глазах, в душе Януша, как цельный образ его нового друга.
— Любовь! — вздохнул Эдгар.— Любовь выше искусства. Это единственная сущность всего. Все остальное есть только выражение этого инстинкта.
Януш порывисто схватил Шиллера за руку. Поезд уже подавали на станцию, мимо них полз длинный состав.
— Эдгар, что ты говоришь? Как? Все остальное только выражение этого инстинкта?
В эту минуту перед ними появились Ариадна, Володя и Неволин. Япуш узнал Ариадну только потому, что она шла под руку с братом. Два дня назад он видел ее в белом платье с серебряной лентой в волосах, и с тех пор она жила в его воображении как образ необычайный, волшебный. И вот перед ним была невысокая, скромно одетая женщина, в сером костюме и большой черной шляпе, делавшей ее ниже ростом.
Брат и сестра о чем-то живо разговаривали, перебивая друг друга. Обыденные слова, произносимые любимой девушкой, таили для Януша иной смысл; иные слова сказала бы она ему — Януш чувствовал это,— будь они здесь вдвоем. В голосе ее, во взглядах Януш читал так много... И когда Ариадна говорила, что они собрались на прогулку в город, что идут куда-то там на ужин, что приехали сюда трамваем, но задержались в пути, потому что дорогу преградила издыхающая лошадь, Янушу казалось: она говорит о том, что получила его письмо, что благодарит за него, что ответит ему, что хочет встречи...
Тут Володя открыл их затею: они решили забрать Януша и Эдгара, поужинать вместе и повеселиться, а домой Януш поедет следующим, утренним поездом.
Перспектива в самом деле была заманчивая. Януш представил себе этот вечер, возможность провести его вместе с Ариадной, и сердце его радостно забилось. Но он знал, что уехать придется сегодня. Билет в кармане, телеграмма в Маньковку отправлена. К тому же у него нет ни гроша, да и с какой миной встретил бы его отец, если бы он не явился вовремя. Нет, остаться невозможно.
В отчаянии, что прогулка состоится без него, Януш не очень вежливо поблагодарил Володю.
— К сожалению, это не для меня, я должен ехать.
Эдгар тоже уговаривал Януша остаться на несколько часов в Одессе. Но и для него Януш (с отчаянием в душе) не нашел сердечных слов.
— Вы прекрасно повеселитесь и без меня,— сказал он только. Все возражали, и это, пожалуй, было самое мучительное.
Януш хорошо знал, что они и не заметят отсутствия застенчивого и неловкого юноши, который не умеет радоваться жизни. Знал, что им будет хорошо и без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
— Когда? — спросил он.
Он и сам не знал, о чем спрашивает — когда начнется война или когда Володя уйдет из дому. А может, о том, когда они встретятся?
Володя выпрямился в коляске, словно отстраняясь от Мышинского, воздвигая невидимую стену между собой и им.
— На этих днях,— ответил он громко и равнодушно.
Януш простился. Издали он увидел Неволиныа, который переходил улицу, направляясь к дому Тарло. Это заставило его ускорить шаги. Он поднялся на крыльцо дачи Шиллеров, не глядя уже больше в ту сторону.
VIII
Поезд, которым уезжал Януш, отправлялся под вечер. У Эльжуни в этот день нашлись какие-то дела в городе, и она взяла с собой Олю и Юзека. На вокзал Януша провожал Эдгар. Времени было достаточно, поэтому все вместе заехали на Дерибасовскую к «пану Франтишеку». Это была маленькая кондитерская, недавно открытая, но уже завоевавшая успех. Заказали мороженое.
Пан Франтишек Голомбек, молодой, красивый, небольшого роста толстяк, блондин с расплывшимися чертами лица и влажными сентиментальными глазами, стоял за прилавком у кассы и, глядя на элегантное общество, потирал от удовольствия руки. Серьезное, спокойное лицо Оли, видно, привлекло его внимание. Он не отрываясь смотрел на нее.
Эдгар знал в Одессе всех, семья Шиллеров давно, почти постоянно жила здесь, в то время как отец оставался на сахарном заводе, где он был директором. И сейчас, подойдя к пану Франтишеку, Эдгар заговорил с ним о кондитерской: дело шло неплохо. Эдгар заказал каких-то помадок на дорогу Янушу.
Когда все уже выходили на улицу, кельнер вручил Оле коробку шоколада. Изумленная Оля оглянулась: у кассы стоял пан Франтишек со сконфуженной улыбкой на красном лице и непрерывно кланялся, как добродушный будда. Оля нашла выход из положения, она вручила коробку Эльжуне, объяснив, что это предназначалось ей:
— Визит такой знаменитости — большая честь для пана Франтишека.
Эльжуня смеялась, глядя на Олю. Шоколад она взяла, но при этом сказала:
— Рано ты начинаешь покорять сердца...
— Разве я виновата? — вздохнула Оля, словно любезность пана Франтишека доставила ей огорчение.
Дамы вернулись домой в обществе Спыхалы и Юзека, который, кажется, успел влюбиться в Эльжуню. Эдгар и Януш поехали на вокзал.
Было еще рано. Они ходили взад и вперед по многолюдному перрону. Толкались среди серой толпы солдат крестьян, купцов. Здесь торговали семечками, в корзинах везли арбузы, огурцы, яблоки. И, вероятно, именно потому, что они затерялись в этой толпе, исчезла прежняя неловкость, и на шумном перроне большого вокзала, где шипел пар и валили клубы дыма, у них завязался очень откровенный разговор.
Эдгар вернулся к тому, о чем спорили на вечере у Ариадны,— к роли искусства. По правде говоря, Януш в эту минуту был очень далек от абстрактных рассуждений композитора. Они его даже немного сердили.
— Хорошо, хорошо,— сказал он с внезапным раздражением, переждав паровозный свисток,— но какую же роль во всем этом играет инстинкт? Где место для инстинкта в твоем холодном мире?
— Инстинкт — это или вдохновение... не знаю...— ответил Эдгар, задев плечом старушку, несущую яблоки.— Это лежит где-то глубже, в тайная тайных нашего «я». Мы должны найти общий язык. Пойми, я считаю очень важным для искусства ясное осознание художником того, что он хочет выразить точность его мастерства; все, что мы, люди искусства, создаем, возникает в нас спонтанно, самопроизвольно; и тут наиважнейшая роль принадлежат интеллекту художника: отобрать главное. Из того, что мы несем в себе, надо еще выбрать главное. Мы не можем подать на тарелке все вместе, как горох с капустой, мы должны выразить свое отношение к этому нашему гороху. Должны сделать из него некое блюдо; и вот это и есть форма!
Януш опять рассердился:
— Но ты все время говоришь об искусстве! А жизнь? Как надо жить? И какое место во всем этом занимает любовь?
Эдгар остановился и внимательно посмотрел на Япуша.
На фоне темнеющего летнего неба лицо Эдгара со светлыми глазами, блестевшими даже в темноте, такое своеобразное, немного напоминающее лицо Шопена с портрета Делакруа, обрисовывалось столь четко и выразительно, что навсегда запечатлелось в глазах, в душе Януша, как цельный образ его нового друга.
— Любовь! — вздохнул Эдгар.— Любовь выше искусства. Это единственная сущность всего. Все остальное есть только выражение этого инстинкта.
Януш порывисто схватил Шиллера за руку. Поезд уже подавали на станцию, мимо них полз длинный состав.
— Эдгар, что ты говоришь? Как? Все остальное только выражение этого инстинкта?
В эту минуту перед ними появились Ариадна, Володя и Неволин. Япуш узнал Ариадну только потому, что она шла под руку с братом. Два дня назад он видел ее в белом платье с серебряной лентой в волосах, и с тех пор она жила в его воображении как образ необычайный, волшебный. И вот перед ним была невысокая, скромно одетая женщина, в сером костюме и большой черной шляпе, делавшей ее ниже ростом.
Брат и сестра о чем-то живо разговаривали, перебивая друг друга. Обыденные слова, произносимые любимой девушкой, таили для Януша иной смысл; иные слова сказала бы она ему — Януш чувствовал это,— будь они здесь вдвоем. В голосе ее, во взглядах Януш читал так много... И когда Ариадна говорила, что они собрались на прогулку в город, что идут куда-то там на ужин, что приехали сюда трамваем, но задержались в пути, потому что дорогу преградила издыхающая лошадь, Янушу казалось: она говорит о том, что получила его письмо, что благодарит за него, что ответит ему, что хочет встречи...
Тут Володя открыл их затею: они решили забрать Януша и Эдгара, поужинать вместе и повеселиться, а домой Януш поедет следующим, утренним поездом.
Перспектива в самом деле была заманчивая. Януш представил себе этот вечер, возможность провести его вместе с Ариадной, и сердце его радостно забилось. Но он знал, что уехать придется сегодня. Билет в кармане, телеграмма в Маньковку отправлена. К тому же у него нет ни гроша, да и с какой миной встретил бы его отец, если бы он не явился вовремя. Нет, остаться невозможно.
В отчаянии, что прогулка состоится без него, Януш не очень вежливо поблагодарил Володю.
— К сожалению, это не для меня, я должен ехать.
Эдгар тоже уговаривал Януша остаться на несколько часов в Одессе. Но и для него Януш (с отчаянием в душе) не нашел сердечных слов.
— Вы прекрасно повеселитесь и без меня,— сказал он только. Все возражали, и это, пожалуй, было самое мучительное.
Януш хорошо знал, что они и не заметят отсутствия застенчивого и неловкого юноши, который не умеет радоваться жизни. Знал, что им будет хорошо и без него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178