Я их просто ненавижу, при мне лучше не вспоминать о них. Если бы не они, мы всю Силезию бы заняли...
— И откуда вам все это известно, пан Вевюрский? — спросил Януш.
— Как же мне не знать? Не был я там, что ли? Не видел собственными глазами? И не я ли под Рыбником стрелял в этих макаронников, итальяшек, черт их возьми? Эта братия так улепетывала, что пыль столбом, а все за немцев держалась...
Вевюрский вдруг остановился, задумался и пристально посмотрел на Януша.
— Вот вы, пан граф, человек ученый. Скажите мне, почему это так? Как только мы оказываемся в трудном положении — нам никто не помогает. И Англия, и Франция, и Италия — все были против немцев, а стоило нам поднять восстание, и мы оказались одни, одни как перст...
Он снова замолчал, снова посмотрел на Януша, а потом, опустившись на стул, с такой силой ударил кулаком по столу, что в вазе затрепетали красные и зеленые перья. И во весь голос закричал:
— Почему Польша всегда одинока? Почему никто ей никогда не помогает? Потому что этим буржуям, которые здесь правят, на нас, извините...
Януш отвел глаза в сторону.
— Да, пожалуй, вы правы,— сказал он,— никому нет дела до - нашей Польши.
— Не только нет дела, а каждый готов, прошу прощения, утопить в ложке воды эту нашу богом проклятую отчизну...
— Тсс, Янек, не кипятись,— вмешалась возмущенная Вевюрская.
— А у горы Святой Анны что произошло? — немного успокоившись, продолжал Янек.
Вдруг он побагровел от гнева и алкоголя, вскочил, ухватил вазу с перьями и, со стуком поставив ее обратно, сказал:
— Вот так стоит гора, а с этой стороны выемка. Глубокая выемка, вот такой овраг; мы и шли от этого оврага. День — как слеза, небо, солнце... И знаете, что эти силезские дьяволы пели, как это у них: «Гора хелмская, вековечный страж земель пястовских...» А немцы улепетывали. Мы уже всю гору заняли, и монастырь, и эту Кальварию, что по всей горе понастроена, и крик стоит: «Бей немца, бей...» И что же? Приказали нам отступить. И уж сколько мы потом ни дрались за ту гору, никак не могли ее вернуть... Ох, святая Анна, святая Анна!
У Януша шумело в голове, и он с пьяной грустью пожалел, что не был вместе с Янеком под горой Святой Анны. Он так и сказал Янеку.
— А что бы вы там делали? Такие, как вы, приходят на готовенькое,— откровенно сказал Янек.— Это уж наше дело было, рабочее.
Жена Янека испугалась такой откровенности.
— Ты что болтаешь, чего хамишь человеку?
— Да он ведь свой,— ответил растроганный Вевюрский и похлопал Януша по плечу.— Ему обо всем можно рассказывать.
Несмотря на действие кальвадоса, Януш немного смутился и не знал, как реагировать на эти слова Янека. Вевюрский налил еще по рюмке. Но в эту минуту в комнату решительно вошла маленькая девчушка лет восьми с двумя белокурыми косичками.
— А вот и я,— заявила она, смело посмотрев на взрослых.
— Это сестры моей...— сказала Вевюрская.— Ну, поздоровайся с дядей.
Девочка протянула Янушу руку и сделала изящный книксен.
— Как тебя зовут? — спросил Януш.
— Жермена,— ответила девочка.
— Ты что плетешь? — крикнул на нее Вевюрский.—Ядя тебя зовут. Придумала себе какую-то Жермену. Ведь и в школу ходит польскую...
— В польскую? — спросил Януш.
— Да, в польскую. Тут одна художница открыла частную школу. Она о наших детях заботится, денежки дает... Как ее фамилия, Яна, не помнишь?
— Тарло ее фамилия,— ответила за тетку «Жермена».— Я точно знаю, она к нам иногда приходит.
— Ага,— подтвердил Янек,— верно, Тарло, Ариадна Тарло. Сначала Януш не обратил внимания на эту фамилию. Потом
вдруг опомнился:
— Тарло? Ариадна? Художница?
— Ну да,— ответил Вевюрский, усаживая Ядю к себе на колени.— Ты поешь чего-нибудь. Она нам как родная дочка, сестра-то у Яны умерла...
Януш сидел, как пригвожденный к стулу.
— Ариадна Тарло? Польские дети? Что это значит?
— Она, знаете, художница, из тех, что платья рисуют,— сказала Вевюрская.— Должно, большие деньги зарабатывает.
Януш протрезвел и начал прощаться. Но Вевюрские не скоро отпустили его и так накормили и напоили, что он чуть живой добрался до гостиницы и замертво рухнул в постель.
IV
Варшава, 14 апреля 1926 г.
Дорогой Януш! Ты ведь и уехал-то совсем недавно, а всем нам уже не хватает тебя, и, по правде говоря, все мы с нетерпением ждем твоего возвращения. Лишь после твоего отъезда я поняла, что за те годы, которые ты прожил у нас, очень я к тебе привязалась. Да и ты, мне кажется, сильно изменился за эти годы. В Маньковке был этаким маленьким барчуком, а сейчас стал настоящим человеком. От улыбки твоей на душе как-то светлее становится. Очень ты наш и очень любимый, все так считают, даже Станислав говорит, что ты уже не тот, что раньше. Я счастлива, что люди тебя любят, жаль только, что не женился до сих пор, а ведь наверняка был бы и мужем хорошим, и отцом, а так — жалко тебя. У пас ничего нового. Старая княгиня, похоже, сильно болела там, но Потелиха пишет, что они скоро приедут. И зачем приезжать? Если больна и умирать собралась, лучше уж умерла бы себе за границей. В доме пустота и безделье, ведь нет никого, но это, может, и к лучшему, потому что я смогла привести все в порядок: и столяра пригласила, и обойщика — мебель-то в столовой совсем рассохлась, а занавеси у молодой княгини и у тебя, мой любимый Янушек, велела переменить, только на этот раз их уже не подвязали
Недавно была пани Ройская, позвонила к нам как-то днем и очень сожалела, что не застала никого. Пани Оля счастливо родила дочку, пани Михася очень довольна, что наконец девочка, а лани Ройская говорит, что Анджеек все равно лучше всех, очень он милый и красивый ребенок, и умный какой, сам читать выучился и в будущем году пойдет в школу. Валерек Ройский, говорят, собирается жениться на какой-то графине, кто она такая — знать не знаю, но думаю, что большой радости он ей не принесет. В Пустых Лонках ему не сидится, все больше в Седльцах по трактирам шляется, но кто-то говорил Станиславу, что Валерек может и министром стать; болтовня, наверно, хотя он как будто и вертится около какого-то министерства. Пан Шиллер вроде тоже собирается жениться, но я не очень-то в это верю, хотя в Лович он и вправду все ездил, а сейчас за границу поехал и там, может, с тобой где-нибудь встретится. Станислав от кого-то слышал, что где-то там должны играть его оперу. У меня никаких новостей, разве что старею, и если бы не Алек, дорогое моя дитя, то и не знала бы, что с собой делать, а так, видно, судьба моя для него жить, потому что, по правде говоря, хоть и княжеский он сын, а все же вроде бы как безнадзорный. Сестра твоя не очень о нем печется, а из старой княгини какой уж воспитатель, да и за границей она все время. Он, может, последний в роду, а все на него так смотрят, будто мешает он им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
— И откуда вам все это известно, пан Вевюрский? — спросил Януш.
— Как же мне не знать? Не был я там, что ли? Не видел собственными глазами? И не я ли под Рыбником стрелял в этих макаронников, итальяшек, черт их возьми? Эта братия так улепетывала, что пыль столбом, а все за немцев держалась...
Вевюрский вдруг остановился, задумался и пристально посмотрел на Януша.
— Вот вы, пан граф, человек ученый. Скажите мне, почему это так? Как только мы оказываемся в трудном положении — нам никто не помогает. И Англия, и Франция, и Италия — все были против немцев, а стоило нам поднять восстание, и мы оказались одни, одни как перст...
Он снова замолчал, снова посмотрел на Януша, а потом, опустившись на стул, с такой силой ударил кулаком по столу, что в вазе затрепетали красные и зеленые перья. И во весь голос закричал:
— Почему Польша всегда одинока? Почему никто ей никогда не помогает? Потому что этим буржуям, которые здесь правят, на нас, извините...
Януш отвел глаза в сторону.
— Да, пожалуй, вы правы,— сказал он,— никому нет дела до - нашей Польши.
— Не только нет дела, а каждый готов, прошу прощения, утопить в ложке воды эту нашу богом проклятую отчизну...
— Тсс, Янек, не кипятись,— вмешалась возмущенная Вевюрская.
— А у горы Святой Анны что произошло? — немного успокоившись, продолжал Янек.
Вдруг он побагровел от гнева и алкоголя, вскочил, ухватил вазу с перьями и, со стуком поставив ее обратно, сказал:
— Вот так стоит гора, а с этой стороны выемка. Глубокая выемка, вот такой овраг; мы и шли от этого оврага. День — как слеза, небо, солнце... И знаете, что эти силезские дьяволы пели, как это у них: «Гора хелмская, вековечный страж земель пястовских...» А немцы улепетывали. Мы уже всю гору заняли, и монастырь, и эту Кальварию, что по всей горе понастроена, и крик стоит: «Бей немца, бей...» И что же? Приказали нам отступить. И уж сколько мы потом ни дрались за ту гору, никак не могли ее вернуть... Ох, святая Анна, святая Анна!
У Януша шумело в голове, и он с пьяной грустью пожалел, что не был вместе с Янеком под горой Святой Анны. Он так и сказал Янеку.
— А что бы вы там делали? Такие, как вы, приходят на готовенькое,— откровенно сказал Янек.— Это уж наше дело было, рабочее.
Жена Янека испугалась такой откровенности.
— Ты что болтаешь, чего хамишь человеку?
— Да он ведь свой,— ответил растроганный Вевюрский и похлопал Януша по плечу.— Ему обо всем можно рассказывать.
Несмотря на действие кальвадоса, Януш немного смутился и не знал, как реагировать на эти слова Янека. Вевюрский налил еще по рюмке. Но в эту минуту в комнату решительно вошла маленькая девчушка лет восьми с двумя белокурыми косичками.
— А вот и я,— заявила она, смело посмотрев на взрослых.
— Это сестры моей...— сказала Вевюрская.— Ну, поздоровайся с дядей.
Девочка протянула Янушу руку и сделала изящный книксен.
— Как тебя зовут? — спросил Януш.
— Жермена,— ответила девочка.
— Ты что плетешь? — крикнул на нее Вевюрский.—Ядя тебя зовут. Придумала себе какую-то Жермену. Ведь и в школу ходит польскую...
— В польскую? — спросил Януш.
— Да, в польскую. Тут одна художница открыла частную школу. Она о наших детях заботится, денежки дает... Как ее фамилия, Яна, не помнишь?
— Тарло ее фамилия,— ответила за тетку «Жермена».— Я точно знаю, она к нам иногда приходит.
— Ага,— подтвердил Янек,— верно, Тарло, Ариадна Тарло. Сначала Януш не обратил внимания на эту фамилию. Потом
вдруг опомнился:
— Тарло? Ариадна? Художница?
— Ну да,— ответил Вевюрский, усаживая Ядю к себе на колени.— Ты поешь чего-нибудь. Она нам как родная дочка, сестра-то у Яны умерла...
Януш сидел, как пригвожденный к стулу.
— Ариадна Тарло? Польские дети? Что это значит?
— Она, знаете, художница, из тех, что платья рисуют,— сказала Вевюрская.— Должно, большие деньги зарабатывает.
Януш протрезвел и начал прощаться. Но Вевюрские не скоро отпустили его и так накормили и напоили, что он чуть живой добрался до гостиницы и замертво рухнул в постель.
IV
Варшава, 14 апреля 1926 г.
Дорогой Януш! Ты ведь и уехал-то совсем недавно, а всем нам уже не хватает тебя, и, по правде говоря, все мы с нетерпением ждем твоего возвращения. Лишь после твоего отъезда я поняла, что за те годы, которые ты прожил у нас, очень я к тебе привязалась. Да и ты, мне кажется, сильно изменился за эти годы. В Маньковке был этаким маленьким барчуком, а сейчас стал настоящим человеком. От улыбки твоей на душе как-то светлее становится. Очень ты наш и очень любимый, все так считают, даже Станислав говорит, что ты уже не тот, что раньше. Я счастлива, что люди тебя любят, жаль только, что не женился до сих пор, а ведь наверняка был бы и мужем хорошим, и отцом, а так — жалко тебя. У пас ничего нового. Старая княгиня, похоже, сильно болела там, но Потелиха пишет, что они скоро приедут. И зачем приезжать? Если больна и умирать собралась, лучше уж умерла бы себе за границей. В доме пустота и безделье, ведь нет никого, но это, может, и к лучшему, потому что я смогла привести все в порядок: и столяра пригласила, и обойщика — мебель-то в столовой совсем рассохлась, а занавеси у молодой княгини и у тебя, мой любимый Янушек, велела переменить, только на этот раз их уже не подвязали
Недавно была пани Ройская, позвонила к нам как-то днем и очень сожалела, что не застала никого. Пани Оля счастливо родила дочку, пани Михася очень довольна, что наконец девочка, а лани Ройская говорит, что Анджеек все равно лучше всех, очень он милый и красивый ребенок, и умный какой, сам читать выучился и в будущем году пойдет в школу. Валерек Ройский, говорят, собирается жениться на какой-то графине, кто она такая — знать не знаю, но думаю, что большой радости он ей не принесет. В Пустых Лонках ему не сидится, все больше в Седльцах по трактирам шляется, но кто-то говорил Станиславу, что Валерек может и министром стать; болтовня, наверно, хотя он как будто и вертится около какого-то министерства. Пан Шиллер вроде тоже собирается жениться, но я не очень-то в это верю, хотя в Лович он и вправду все ездил, а сейчас за границу поехал и там, может, с тобой где-нибудь встретится. Станислав от кого-то слышал, что где-то там должны играть его оперу. У меня никаких новостей, разве что старею, и если бы не Алек, дорогое моя дитя, то и не знала бы, что с собой делать, а так, видно, судьба моя для него жить, потому что, по правде говоря, хоть и княжеский он сын, а все же вроде бы как безнадзорный. Сестра твоя не очень о нем печется, а из старой княгини какой уж воспитатель, да и за границей она все время. Он, может, последний в роду, а все на него так смотрят, будто мешает он им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178