Неволин с Янушем стремглав побежали по мосткам, лесенке и очутились на улице, под платанами. Они стали за деревьями, тяжело дыша. Полицейские кинулись на баржу. Свистки заливались уже почти сплошным хором.
— Ну,— сказал Неволин,— теперь идем спать. И не надо
о них беспокоиться. И Виктор, и миссис Эванс настолько богаты,
что им ничего не грозит. Прощай, Мышинский,— добавил он в
заключение по-русски и весьма патетично.
Януш пошел быстро, не оглядываясь.
XV
В Варшаву Януш приехал 11 мая вечером. Заглянул на Брац-кую. Сестры еще не было, по пути домой она остановилась в Вене, где дожидалась гроба с прахом княгини Анны, который медленно следовал на родину. Панна Текла обрадовалась. Алек был робок и в ответ на любой вопрос Януша заливался пурпурным румянцем. Варшава показалась Мышинскому серой, мрачной и мало оживленной, хотя по улицам уже курсировали первые таксомоторы. И все-таки ему было приятно чувствовать себя на родине. Святые огородники, как всегда, пожаловали с холодами, по утрам было свежо, к полудню тучи рассеивались и небо прояснялось. На следующий день по приезде Януш с утра отправился в Лазенковский парк, а затем в «Земянскую» на чашку чая. Его озадачила неуловимая, но вполне определенная атмосфера, царившая здесь: он заметил, что из военных не было никого, только Венява торопливо выпил в палисаднике два стакана черного кофе и вышел, бренча шпорами и многозначительно приветствуя нескольких дам, сидевших за столиками в пустоватом кафе. Около полудня где-то далеко раздались первые выстрелы, и люди, сидевшие за столиками, навострили уши, точно гончие, заслышавшие шум охоты. Выйдя на улицу, Януш заметил, что на Мазовецкой в некоторых магазинах опускают жалюзи и запирают двери. Какой-то паренек опускал решетки на окнах антикварной лавки, насвистывая «Марсельезу». Януша это удивило. Но мысли его были так далеки от Варшавы и он был еще настолько полон парижских впечатлений, что сделать какой-либо определенный вывод из увиденного просто не мог. На Брацкой, недалеко от дома, ему встретился Керубин Колышко.
— Вы словно мотылек,— сказал он Янушу.— То в Париже, то в Варшаве. Какими судьбами вы снова здесь?
— Обыкновенно. Приехал. Я мог бы и вам задать точно такой же вопрос.
— Скука в этом Париже,— поморщился Керубин.— А вы знаете, что у нас тут делается?
— Не имею представления.
— Пилсудский двинулся на Варшаву. Из Сулеювека...
— Вы шутите? — сказал Януш.— Ведь Витое стал премьером.
— Все эти смены кабинетов — игра в бирюльки, милостивый государь. Нам нужно правительство сильной руки.
— Но ведь Пилсудский социалист?
— Ну да. И ППС будет теперь править нами, если, конечно, не победит армия, верная Войцеховскому. Но, пожалуй, ей не победить. Заговоры, как правило, удаются, а нам этот Войцеховский и с Витосом и со Скшинским уже дьявольски надоели. Поляки любят перемены.
Януш пошел дальше и услыхал теперь более отчетливо выстрелы со стороны Вислы. Вдруг два орудия — по четыре лошади в каждой упряжке — с грохотом пронеслись по Брацкой. За ними мчалась толпа уличных мальчишек, которых тщетно отгоняли солдаты, размахивая руками и карабинами.
— Мы идем на войну, на войну...— Четко отбивая шаг, из
подворотни на тротуар вышло четверо малышей.
На этот раз пулеметы затарахтели еще ближе. Толпа на тротуаре становилась все плотнее и, когда стрельба усиливалась, начинала колыхаться из стороны в сторону, но люди явно не собирались разбегаться — напротив, казалось, вот-вот начнется какое-то шествие или манифестация.
Глядя на пушки, катившиеся по улице, Януш вспомнил свои собственные солдатские подвиги и песенку, что пел маленький Собанский, когда они сидели рядом на грохочущем зарядном ящике:
Эх, как весело в солдатах..,
«Я был как одержимый,— подумал он.— Война!»
Войдя в особняк на Брацкой, Януш заметил разбросанные по
комнате открытые чемоданы. С лестницы сбежала бледная Мария
и схватила брата за руки.
— Что случилось? — воскликнула она.— Казн прямо с вокзала куда-то помчался, оставив у меня все свои вещи... Что тут у вас творится?
— Ты хочешь сказать! что тут у нас творится? — сказал Януш.— Да ничего особенного. Un coup d'etat...
— Какой «coup d'etat»? — с отчаянием в голосе спросила Билинская.
— Сам толком не знаю. Пилсудский...
— Это значит социалисты?
Януш увидел стоявшую на ступеньках позади Марии тетку Шафранцеву. Эта особа считала себя знатоком политики. Низким голосом Шафранцева констатировала:
— Пилсудский уже давно перестал быть социалистом.
— Что же из того? — удивилась Мария.
— Я должна идти,— решительно произнесла Шафранцева и спустилась по лестнице.
Текла остановила ее.
— Не ходите, там стреляют.
— Чтобы я и не пошла? Но ведь это же просто восхитительно, как варшавяне рвутся в бой! Вы видели этих людей? Их невозможно отогнать от пушек.
В эту минуту грянул далекий орудийный выстрел из пушки малого калибра, пожалуй, где-то за Вислой. Чуть погодя послышался слабый разрыв.
— Гражданская война — это страшно! — воскликнула Мария.
— Что я вам приготовлю на ужин? — сокрушалась Бесядовская.
— Мы еще не обедали, панна Текла, а вы уже думаете об ужине,— рассердился Януш и пошел к себе наверх.
Всю вторую половину дня он находился в какой-то прострации. Слышал, как внизу, в передней, беспрестанно входили и выходили. В доме Билинской побывало множество людей. Спустившись вечером в гостиную, Януш застал там только рослого, красивого офицера-улана. Поведение Марии и слова ее свидетельствовали о том, что она наслушалась за день неожиданных новостей и ее отношение к событиям резко изменилось. Выстрелы по-прежнему звучали в отдалении. Когда Януш входил в гостиную, у порога его остановил Станислав:
— Говорят, убили пана Ольховича.
— Какого? Редактора? — спросил Януш.
— Не знаю. Дворник говорил, что Ольховича убили.
Красавец офицер что-то горячо доказывал Марии.
— Поверьте, сударыня, завтра Пилсудский очутится в подвале. Мы присягали и останемся верными присяге. Красная зараза нас не сожрет. Мы успешно защитились от нее шесть лет назад, защитимся и теперь.
— Пан Анджей,— спокойно говорила Мария,— вы совершенно превратно судите о создавшемся положении. Вы не отдаете себе отчета в том, что наши подлинные враги — среди приближенных Войцеховского.
Поручик Анджей встал. Голова его доставала до потолка.
— Мы — армия. Мы присягали и останемся верными! Завтра
Пилсудский снова будет сидеть в Цитадели. Придется ему вспомнить прежние времена.
Мария подала офицеру руку. Тот поцеловал ее, согнувшись в глубоком поклоне, потом снова выпрямился — огромный, бряцающий, пестрый, великолепный, и покинул гостиную, не обратив ни малейшего внимания на вошедшего Януша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
— Ну,— сказал Неволин,— теперь идем спать. И не надо
о них беспокоиться. И Виктор, и миссис Эванс настолько богаты,
что им ничего не грозит. Прощай, Мышинский,— добавил он в
заключение по-русски и весьма патетично.
Януш пошел быстро, не оглядываясь.
XV
В Варшаву Януш приехал 11 мая вечером. Заглянул на Брац-кую. Сестры еще не было, по пути домой она остановилась в Вене, где дожидалась гроба с прахом княгини Анны, который медленно следовал на родину. Панна Текла обрадовалась. Алек был робок и в ответ на любой вопрос Януша заливался пурпурным румянцем. Варшава показалась Мышинскому серой, мрачной и мало оживленной, хотя по улицам уже курсировали первые таксомоторы. И все-таки ему было приятно чувствовать себя на родине. Святые огородники, как всегда, пожаловали с холодами, по утрам было свежо, к полудню тучи рассеивались и небо прояснялось. На следующий день по приезде Януш с утра отправился в Лазенковский парк, а затем в «Земянскую» на чашку чая. Его озадачила неуловимая, но вполне определенная атмосфера, царившая здесь: он заметил, что из военных не было никого, только Венява торопливо выпил в палисаднике два стакана черного кофе и вышел, бренча шпорами и многозначительно приветствуя нескольких дам, сидевших за столиками в пустоватом кафе. Около полудня где-то далеко раздались первые выстрелы, и люди, сидевшие за столиками, навострили уши, точно гончие, заслышавшие шум охоты. Выйдя на улицу, Януш заметил, что на Мазовецкой в некоторых магазинах опускают жалюзи и запирают двери. Какой-то паренек опускал решетки на окнах антикварной лавки, насвистывая «Марсельезу». Януша это удивило. Но мысли его были так далеки от Варшавы и он был еще настолько полон парижских впечатлений, что сделать какой-либо определенный вывод из увиденного просто не мог. На Брацкой, недалеко от дома, ему встретился Керубин Колышко.
— Вы словно мотылек,— сказал он Янушу.— То в Париже, то в Варшаве. Какими судьбами вы снова здесь?
— Обыкновенно. Приехал. Я мог бы и вам задать точно такой же вопрос.
— Скука в этом Париже,— поморщился Керубин.— А вы знаете, что у нас тут делается?
— Не имею представления.
— Пилсудский двинулся на Варшаву. Из Сулеювека...
— Вы шутите? — сказал Януш.— Ведь Витое стал премьером.
— Все эти смены кабинетов — игра в бирюльки, милостивый государь. Нам нужно правительство сильной руки.
— Но ведь Пилсудский социалист?
— Ну да. И ППС будет теперь править нами, если, конечно, не победит армия, верная Войцеховскому. Но, пожалуй, ей не победить. Заговоры, как правило, удаются, а нам этот Войцеховский и с Витосом и со Скшинским уже дьявольски надоели. Поляки любят перемены.
Януш пошел дальше и услыхал теперь более отчетливо выстрелы со стороны Вислы. Вдруг два орудия — по четыре лошади в каждой упряжке — с грохотом пронеслись по Брацкой. За ними мчалась толпа уличных мальчишек, которых тщетно отгоняли солдаты, размахивая руками и карабинами.
— Мы идем на войну, на войну...— Четко отбивая шаг, из
подворотни на тротуар вышло четверо малышей.
На этот раз пулеметы затарахтели еще ближе. Толпа на тротуаре становилась все плотнее и, когда стрельба усиливалась, начинала колыхаться из стороны в сторону, но люди явно не собирались разбегаться — напротив, казалось, вот-вот начнется какое-то шествие или манифестация.
Глядя на пушки, катившиеся по улице, Януш вспомнил свои собственные солдатские подвиги и песенку, что пел маленький Собанский, когда они сидели рядом на грохочущем зарядном ящике:
Эх, как весело в солдатах..,
«Я был как одержимый,— подумал он.— Война!»
Войдя в особняк на Брацкой, Януш заметил разбросанные по
комнате открытые чемоданы. С лестницы сбежала бледная Мария
и схватила брата за руки.
— Что случилось? — воскликнула она.— Казн прямо с вокзала куда-то помчался, оставив у меня все свои вещи... Что тут у вас творится?
— Ты хочешь сказать! что тут у нас творится? — сказал Януш.— Да ничего особенного. Un coup d'etat...
— Какой «coup d'etat»? — с отчаянием в голосе спросила Билинская.
— Сам толком не знаю. Пилсудский...
— Это значит социалисты?
Януш увидел стоявшую на ступеньках позади Марии тетку Шафранцеву. Эта особа считала себя знатоком политики. Низким голосом Шафранцева констатировала:
— Пилсудский уже давно перестал быть социалистом.
— Что же из того? — удивилась Мария.
— Я должна идти,— решительно произнесла Шафранцева и спустилась по лестнице.
Текла остановила ее.
— Не ходите, там стреляют.
— Чтобы я и не пошла? Но ведь это же просто восхитительно, как варшавяне рвутся в бой! Вы видели этих людей? Их невозможно отогнать от пушек.
В эту минуту грянул далекий орудийный выстрел из пушки малого калибра, пожалуй, где-то за Вислой. Чуть погодя послышался слабый разрыв.
— Гражданская война — это страшно! — воскликнула Мария.
— Что я вам приготовлю на ужин? — сокрушалась Бесядовская.
— Мы еще не обедали, панна Текла, а вы уже думаете об ужине,— рассердился Януш и пошел к себе наверх.
Всю вторую половину дня он находился в какой-то прострации. Слышал, как внизу, в передней, беспрестанно входили и выходили. В доме Билинской побывало множество людей. Спустившись вечером в гостиную, Януш застал там только рослого, красивого офицера-улана. Поведение Марии и слова ее свидетельствовали о том, что она наслушалась за день неожиданных новостей и ее отношение к событиям резко изменилось. Выстрелы по-прежнему звучали в отдалении. Когда Януш входил в гостиную, у порога его остановил Станислав:
— Говорят, убили пана Ольховича.
— Какого? Редактора? — спросил Януш.
— Не знаю. Дворник говорил, что Ольховича убили.
Красавец офицер что-то горячо доказывал Марии.
— Поверьте, сударыня, завтра Пилсудский очутится в подвале. Мы присягали и останемся верными присяге. Красная зараза нас не сожрет. Мы успешно защитились от нее шесть лет назад, защитимся и теперь.
— Пан Анджей,— спокойно говорила Мария,— вы совершенно превратно судите о создавшемся положении. Вы не отдаете себе отчета в том, что наши подлинные враги — среди приближенных Войцеховского.
Поручик Анджей встал. Голова его доставала до потолка.
— Мы — армия. Мы присягали и останемся верными! Завтра
Пилсудский снова будет сидеть в Цитадели. Придется ему вспомнить прежние времена.
Мария подала офицеру руку. Тот поцеловал ее, согнувшись в глубоком поклоне, потом снова выпрямился — огромный, бряцающий, пестрый, великолепный, и покинул гостиную, не обратив ни малейшего внимания на вошедшего Януша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178