Он сидел в глубине коляски, полузакрыв глаза, отяжелевший, молчаливый. Время от времени неподвижность его нарушалась икотой.
Володя, сидевший против Януша, тоже безразлично смотрел по сторонам. Януш старался найти в чертах его лица сходство с Ариадной, но, когда Володя отводил взгляд, найти это сходство было трудно. И наоборот, как только его глаза обращались к Янушу, их влажный блеск напоминал тот неповторимый взгляд, который виделся Янушу в бессонные часы минувшей ночи.
Коляска остановилась у подъезда штаба. К большому залу, где висел огромный портрет Николая II, работы Серова, примыкал другой, небольшой зал. Там собралась группа офицеров и чиновников. На кафедру поднялся артиллерийский офицер в длинном мундире и начал лекцию, время от времени отмечая указкой какие-то пункты на карте.
Лекция сразу навела на Януша скуку, тем более что она оказалась узкоспециальной. Вначале офицер остановился на возможностях получения статистических данных, касающихся численности войск крестоносцев и польско-литовских войск. Он долю распространялся об участии русских войск в этой битве, для него, видно, особенно важно было констатировать тот факт, что против крестоносцев под Грюнвальдом сражалась славянская коалиция. Затем на специальной карте-диапозитиве он показал, какие позиции занимала армия крестоносцев и какие — польская армия, рассказал о бегстве литовцев и о том, как атака с фланга привела к победе Витольда и Ягелло.
Януш перестал слушать лектора и вернулся к мыслям об Ариадне. Сидя позади Володи, он видел его в неполный профиль. Линия лица Володи, не такая мягкая, как у сестры, все же напоминала Япушу девичью щеку в ту минуту, когда она там, на бал-копе, почти касалась его лица. И снова, в который раз, он переживал одно за другим мгновения вчерашнего вечера — от того, когда он вошел в дом Тарло и наверху лестницы увидел Ариадну, до того, когда глаза их встретились во время пения Эльжуни. Эльжуня исполняла «Гретхен за прялкой», и Януш тогда подумал: ничто не может соответствовать этому мгновению больше, чем песня Шуберта о беспомощной и беззащитной любви. И после, уже до конца вечера, они не обменялись ни единым словом.
Сейчас Януш стыдился своего письма, хотя и горд был, что не явился на зов Ариадны, не захотел «запятнать» чистоту своей любви, отказался от нее прежде, чем она стала явью. Теперь он боялся встречи с девушкой, не мог бы взглянуть на нее — смутно чувствовал, что здание столь обдуманно построенного отречения рухнуло бы. Может, лучше покончить самоубийством? Но как же так? Уйти из жизни, не узнав, что такое любовь, что такое весь этот мир, и человек, и истина?
Вдруг он заметил, что все встали и аплодируют с деланным увлечением. Артиллерийский офицер поклонился и сошел с кафедры, лекция окончилась.
Отец завязал разговор с каким-то генералом и в конце концов укатил с ним в город, предоставив юношам свою коляску.
Проезжая по улицам Одессы, они молчали. Лишь когда показалось предместье, Володя спросили
— Ну как, господин граф, понравилась ли вам лекция?
— Признаюсь,— медленно ответил Януш,— она показалась мне слишком специальной.
— Вы не интересуетесь историей?
— Историей — да, но не стратегией...
— Я не заметил, чтобы лекция была специально «стратегической», она имеет совсем другое назначение... Разве это вам не интересно?..
Януш вопросительно посмотрел на него.
— Нет,— сказал он,— я не понимаю.
— Как? Ведь лекция прежде всего была политической. Неужели вы этого не почувствовали?
Януш смутился.
— Во время лекции я думал... о другом,— сказал он и засмеялся.— К тому же было так душно.
Володя усмехнулся:
— Значит, вы ничего не заметили?
— Нет, ничего.
— А вам не приходит в голову, что будет война?
— Война? — удивился Януш.— Как война? Чтоб люди стреляли в людей, убивали друг друга? Ну, в Европе это вряд ли произойдет. Люди уже отвыкли от войны.
— Значит, вы думаете, что мир будет вечно?
В эту минуту коляска остановилась. Путь им пересекала марширующая воинская часть. Солдаты, видимо, возвращались с моря, с купания. Белые летние кители и снежной белизны фуражки сверкали на солнце. Впереди, следом за офицером, шел молодой запевала, он затянул песню высоким тенором, и рота дружно подхватила ее.
Только сейчас Януш заметил, что в Одессе действительно много военных.
— Не могу себе представить,— сказал он.
— Значит, вы, граф, полагаете, что, хотя офицер генерального штаба в офицерском клубе рассказывает, и так подробно, о победе поляков над Германией, это ничего еще не означает? Это означает очень много: означает войну, на которую мы с вами отправимся.
— Я... и вы?
— Да, вы и я. Или точнее: поляки и русские.
— Поляки и русские вместе? Нет, это невозможно,— вдруг возразил Януш.— И вообще война... Что это значит — война? Это конец всему!
— Для кого конец, а для кого начало,— задумчиво сказал Володя, когда коляска, пропустив марширующих солдат, тронулась с места.— Для нас она может быть началом.
— Для кого это — «для нас?» — спросил Знуш.
Но Володя не ответил. Повернувшись к Янушу, он вдруг спросил:
— Что вы думаете о моей сестре? Януш замялся.
— Она очень мила,— с трудом выдавил он.
— Вы так считаете?—допытывался Володя.— Мне кажется, что она немного взбалмошная. Но это, вероятно, пройдет...
— Пройдет, наверняка пройдет,— с глубокой убежденностью сказал Януш. И добавил тоном бывалого ловеласа:—Женщины так легко меняются.
Володя усмехнулся. И в этой усмешке Януш увидел какое-то превосходство. Это его немного задело. Он отвел взгляд.
— Потому что, знаете ли,— вдруг доверительно сказал Володя,— мне было бы легче, если бы я знал, что она не останется одна...
— Как это одна? — удивился Януш, ощутив у сердца такой же холодок, как всякий раз, когда слышал далекий свист паровоза.
Володя положил руку на плечо Януша.
— Вы очень мало поняли, граф,— сказал он с оттенком иронии, но в то же время и с симпатией,— вы даже того не понимаете, что мы могли бы вместе бороться за что-то — и против чего-то. Но я надеюсь, вам понятно, что я не могу остаться в доме... в таком доме... в связи с тем, что приближается. Ну вот, значит, Ариадна и останется одна...
Януш с трудом понимал, о чем говорит этот русский юноша.
— Ас вами она разве не пойдет? Володя рассмеялся.
— Кто? Ариадна? Ну, знаете, какая же из нее революционерка? — Володя сказал это на ухо Янушу, понизив голос, чтобы не услышал толстый кучер в шапке с павлиньими перьями, сидящий на козлах.
— Ах, так вот значит что...— скорее подумал, чем прошептал Януш.
Так они доехали до дачи Шиллеров. Володя звал Януша к себе, но Януш остался тверд в своем решении. К тому же откровенность Володи пугала его, наполняла неясной тревогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Володя, сидевший против Януша, тоже безразлично смотрел по сторонам. Януш старался найти в чертах его лица сходство с Ариадной, но, когда Володя отводил взгляд, найти это сходство было трудно. И наоборот, как только его глаза обращались к Янушу, их влажный блеск напоминал тот неповторимый взгляд, который виделся Янушу в бессонные часы минувшей ночи.
Коляска остановилась у подъезда штаба. К большому залу, где висел огромный портрет Николая II, работы Серова, примыкал другой, небольшой зал. Там собралась группа офицеров и чиновников. На кафедру поднялся артиллерийский офицер в длинном мундире и начал лекцию, время от времени отмечая указкой какие-то пункты на карте.
Лекция сразу навела на Януша скуку, тем более что она оказалась узкоспециальной. Вначале офицер остановился на возможностях получения статистических данных, касающихся численности войск крестоносцев и польско-литовских войск. Он долю распространялся об участии русских войск в этой битве, для него, видно, особенно важно было констатировать тот факт, что против крестоносцев под Грюнвальдом сражалась славянская коалиция. Затем на специальной карте-диапозитиве он показал, какие позиции занимала армия крестоносцев и какие — польская армия, рассказал о бегстве литовцев и о том, как атака с фланга привела к победе Витольда и Ягелло.
Януш перестал слушать лектора и вернулся к мыслям об Ариадне. Сидя позади Володи, он видел его в неполный профиль. Линия лица Володи, не такая мягкая, как у сестры, все же напоминала Япушу девичью щеку в ту минуту, когда она там, на бал-копе, почти касалась его лица. И снова, в который раз, он переживал одно за другим мгновения вчерашнего вечера — от того, когда он вошел в дом Тарло и наверху лестницы увидел Ариадну, до того, когда глаза их встретились во время пения Эльжуни. Эльжуня исполняла «Гретхен за прялкой», и Януш тогда подумал: ничто не может соответствовать этому мгновению больше, чем песня Шуберта о беспомощной и беззащитной любви. И после, уже до конца вечера, они не обменялись ни единым словом.
Сейчас Януш стыдился своего письма, хотя и горд был, что не явился на зов Ариадны, не захотел «запятнать» чистоту своей любви, отказался от нее прежде, чем она стала явью. Теперь он боялся встречи с девушкой, не мог бы взглянуть на нее — смутно чувствовал, что здание столь обдуманно построенного отречения рухнуло бы. Может, лучше покончить самоубийством? Но как же так? Уйти из жизни, не узнав, что такое любовь, что такое весь этот мир, и человек, и истина?
Вдруг он заметил, что все встали и аплодируют с деланным увлечением. Артиллерийский офицер поклонился и сошел с кафедры, лекция окончилась.
Отец завязал разговор с каким-то генералом и в конце концов укатил с ним в город, предоставив юношам свою коляску.
Проезжая по улицам Одессы, они молчали. Лишь когда показалось предместье, Володя спросили
— Ну как, господин граф, понравилась ли вам лекция?
— Признаюсь,— медленно ответил Януш,— она показалась мне слишком специальной.
— Вы не интересуетесь историей?
— Историей — да, но не стратегией...
— Я не заметил, чтобы лекция была специально «стратегической», она имеет совсем другое назначение... Разве это вам не интересно?..
Януш вопросительно посмотрел на него.
— Нет,— сказал он,— я не понимаю.
— Как? Ведь лекция прежде всего была политической. Неужели вы этого не почувствовали?
Януш смутился.
— Во время лекции я думал... о другом,— сказал он и засмеялся.— К тому же было так душно.
Володя усмехнулся:
— Значит, вы ничего не заметили?
— Нет, ничего.
— А вам не приходит в голову, что будет война?
— Война? — удивился Януш.— Как война? Чтоб люди стреляли в людей, убивали друг друга? Ну, в Европе это вряд ли произойдет. Люди уже отвыкли от войны.
— Значит, вы думаете, что мир будет вечно?
В эту минуту коляска остановилась. Путь им пересекала марширующая воинская часть. Солдаты, видимо, возвращались с моря, с купания. Белые летние кители и снежной белизны фуражки сверкали на солнце. Впереди, следом за офицером, шел молодой запевала, он затянул песню высоким тенором, и рота дружно подхватила ее.
Только сейчас Януш заметил, что в Одессе действительно много военных.
— Не могу себе представить,— сказал он.
— Значит, вы, граф, полагаете, что, хотя офицер генерального штаба в офицерском клубе рассказывает, и так подробно, о победе поляков над Германией, это ничего еще не означает? Это означает очень много: означает войну, на которую мы с вами отправимся.
— Я... и вы?
— Да, вы и я. Или точнее: поляки и русские.
— Поляки и русские вместе? Нет, это невозможно,— вдруг возразил Януш.— И вообще война... Что это значит — война? Это конец всему!
— Для кого конец, а для кого начало,— задумчиво сказал Володя, когда коляска, пропустив марширующих солдат, тронулась с места.— Для нас она может быть началом.
— Для кого это — «для нас?» — спросил Знуш.
Но Володя не ответил. Повернувшись к Янушу, он вдруг спросил:
— Что вы думаете о моей сестре? Януш замялся.
— Она очень мила,— с трудом выдавил он.
— Вы так считаете?—допытывался Володя.— Мне кажется, что она немного взбалмошная. Но это, вероятно, пройдет...
— Пройдет, наверняка пройдет,— с глубокой убежденностью сказал Януш. И добавил тоном бывалого ловеласа:—Женщины так легко меняются.
Володя усмехнулся. И в этой усмешке Януш увидел какое-то превосходство. Это его немного задело. Он отвел взгляд.
— Потому что, знаете ли,— вдруг доверительно сказал Володя,— мне было бы легче, если бы я знал, что она не останется одна...
— Как это одна? — удивился Януш, ощутив у сердца такой же холодок, как всякий раз, когда слышал далекий свист паровоза.
Володя положил руку на плечо Януша.
— Вы очень мало поняли, граф,— сказал он с оттенком иронии, но в то же время и с симпатией,— вы даже того не понимаете, что мы могли бы вместе бороться за что-то — и против чего-то. Но я надеюсь, вам понятно, что я не могу остаться в доме... в таком доме... в связи с тем, что приближается. Ну вот, значит, Ариадна и останется одна...
Януш с трудом понимал, о чем говорит этот русский юноша.
— Ас вами она разве не пойдет? Володя рассмеялся.
— Кто? Ариадна? Ну, знаете, какая же из нее революционерка? — Володя сказал это на ухо Янушу, понизив голос, чтобы не услышал толстый кучер в шапке с павлиньими перьями, сидящий на козлах.
— Ах, так вот значит что...— скорее подумал, чем прошептал Януш.
Так они доехали до дачи Шиллеров. Володя звал Януша к себе, но Януш остался тверд в своем решении. К тому же откровенность Володи пугала его, наполняла неясной тревогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178