— Понимаете,— сказала княгиня со вздохом, словно приступая к длинной речи,— блестящий брак, возможно, был бы для вас чем-то неестественным. Он мог бы испортить вам карьеру, спутать все ваши карты. Я говорю это только из симпатии к вам. Мария мне много о вас рассказывала: о том, как вы были добры к ней, о том, какую опору она видела в вас, когда наступили эти трудные времена.— Княгиня очень доброжелательно посмотрела на молодого человека, и Казимеж почувствовал, что она говорит от чистого сердца,— Вы должны выбрать девушку с образованием, молодую, крепкую. И — не обижайтесь на меня за эти слова — из своего круга.
Казимеж заерзал на стуле.
— Вам кажется, что я говорю это, потому что я старая аристократка и когда-то не пускала к себе на порог Вильгельма. Но это совсем не так. Мое происхождение здесь ни при чем — с вами говорит женщина, которая знает жизнь и, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, смотрит на мир трезво. Я понимаю... да, понимаю, к чему идет этот мир. Понимаю, что для нас в нем остается все меньше места... нас уже изгоняют... Вон оттуда, например.— Она кивнула на фотографию дома в Михайлове, висевшую на стене.— Разумеется, вам импонировала бы княжеская корона и особняк на Брацкой... Но мы - то знаем, что это уже конец. Жизнь идет вперед, пан Казимеж.
Казимеж сидел, опустив голову, и чувствовал, как он краснеет. Уши у него горели.
— Значит, вы не верите в любовь? — спросил он.
— Я? Не верю в любовь? — рассмеялась княгиня.— Нет, этого я не говорила. Наоборот, сейчас, когда я стою на последней ступеньке и уже подумываю, не сделать ли последний шаг,— do you know? l — сейчас мне кажется, что любовь — это единственная вещь в мире, которая еще чего-то стоит. Нет, право, я этого не говорила. Но...
— Любовь перекидывает мосты через любую пропасть. Княгиня встала и по своей привычке прошлась по комнате.
Она остановилась у вазы с гвоздиками и, вынув из нее один пурпурный цветок, стала внимательно его рассматривать. В эту минуту она казалась Казимежу помолодевшей.
— Мне думается — ив этом суть новой эпохи,— продолжал Казимеж, воспользовавшись тем, что княгиня молчит,— мне думается, что в наше время любовь может отважиться на такое неслыханное дело, как неравный брак.
— Конечно, конечно,— ответила княгиня, понюхала пурпурную гвоздику, а потом с цветком в руке подошла к Казимежу и снова опустилась в то же кресло.
— Именно теперь и можно отважиться на это.
— Послушайте,— сказала княгиня, с некоторым усилием, неотрывно глядя при этом на цветок,— по-моему, вы уже совершили одну ошибку. Я имею в виду не то, что вы поступили в министерство иностранных дел...
— Таков был приказ моего начальства,— перебил ее Спыхала.
— I know, I know ,— уронила княгиня.— Они там рассчитывают на вас. Но я о другом: вы изменили стиль жизни. Вы, похоже, отреклись даже от своего родства...
— Что вы, княгиня,— Спыхала начинал злиться,— ведь вы, наверно, знаете, что я не порвал со своей семьей. Как раз недавно я занялся делами моего отца...
— Знаю, конечно, знаю...— Было заметно, что княгине стоит усилий продолжать этот разговор.— Вы купили отцу небольшое хозяйство под Жешовом, и я даже знаю, кто вам... дал для этого денег в долг.
Спыхала засопел и снова опустил голову. Сердце у него стучало, как молот.
— Так вот,— размеренно и безжалостно продолжала старуха.— Как раз это я и называю изменением стиля жизни. Будущее, бесспорно, принадлежит вам, но вы должны оставаться самим собою. Разыгрывать из себя то, чем вы в действительности не являетесь, очень опасно. А именно это я наблюдаю вокруг.
— Но я не такой, как все,— прошептал Спыхала, совершенно уничтоженный этим разговором.
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было так,— вежливо сказала княгиня,— хотя бы ради моего внука, на которого вы, бесспорно, будете иметь большое влияние. А мне очень хочется, чтобы он просто жил на свете, а не играл в нем какую-то роль. Вы, наверно, посмеетесь над старой эгоисткой, если я признаюсь вам, чго очень люблю его.
— Я тоже,— чуть слышно процедил Казимеж.
Княгиня притворилась, что не расслышала этого признания.
— И поймите,— продолжала она, легко ударив его цветком по руке,— я считаю ваш стиль жизни недостойным. Но если бы мы... совершили ложный шаг, женившись, то это я бы считала уже просто предательством.
Спыхала растерянно посмотрел ей в глаза.
— Предательством?
— Да, предательством. И вам пришлось бы крепко пожалеть об этом шаге. Простите, кажется, идет Мария.
— Так как же быть, княгиня? — совсем по-простецки спросил Казимеж.
— Все должно оставаться как есть. Для вашего и для ее благополучия. Ну... и ради моего Алека.
— Очень трудное положение,— признался Спыхала.
— Да, конечно,— подтвердила княгиня,— я это понимаю. Вы совершили ошибку, бросив свою невесту.
Спыхала опять поднял глаза на княгиню Апну.
— Мне рассказывала старуха Ройская,— улыбнулась она,— мы с ней часто говорили о вас. Она очень хорошо к вам относится.
Вошла Мария, стройная, в темном костюме, в шляпе с вуалеткой и букетиком фиалок. Княгиня поднялась.
— Good afternoon l,— обратилась она к невестке.— Я, как могла, развлекала пана Спыхалу. Думаю, что our friend2 не скучал.— Она вставила гвоздику обратно в вазу.— Какие чудесные цветы! — продолжала княгиня, глядя па Марию и Казимежа, безмолвно застывших посредине комнаты.—Однако, a bientot, приходите ко мне на чай...— И, опираясь на палку из слоновой кости, вышла.
Спыхала тяжело вздохнул.
Мария быстро шагнула к нему и положила руки ему на плечи.
— Казн,— спросила она,— что произошло? Почему у тебя такое глупое выражение лица?
Но Казимеж ничего не ответил. Он снял со своих плеч ее руки в серых перчатках и в полном молчании поцеловал сначала одну, потом другую.
VI
В особняке на Брацкой парадные комнаты находились внизу, на втором этаже помещались спальни обеих княгинь и Алека, а третий этаж был рассечен надвое длинным коридором, в который выходили небольшие спальные комнаты. Из коридора можно было пройти в кухню и на черную лестницу. В одной из этих маленьких комнат, угловой, жил Януш. Генрик Антоневский, пребывавший на излечении в Уяздовском госпитале в Варшаве, вечерами частенько захаживал к нему. Он был ранен в руку, но рана уже зажила, и вскоре ему предстояло вернуться на фронт. Проходил он обычно через кухню, потому что не терпел «холуев», как он выражался, открывавших парадную дверь. На кухне он был уже со многими знаком, а панна Текла всегда сердечно его приветствовала:
— Дома, дома Януш. Проходите к нему, пожалуйста, уж больно он одинок.
При этом она тяжело вздыхала. Генрик дружески приветствовал всех, кто был на кухне, и по коридору проходил в комнату Януша. Болтали они обычно допоздна. Около десяти Генрик вскакивал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178