Здесь был фамильный склеп Мышинских, где хоронили членов их рода, поскольку приходский костел находился более чем в пятидесяти верстах от Маньковки. Здесь, в этой белой ротонде, почивали они в вечном покое, и после смерти обособленные от народа, среди которого жили, и от католического братства.
Януш повернулся к сестре.
— Знаешь что? Похороним его здесь.
— Как это здесь? В часовне?
— Нет, в часовне без каменщиков невозможно. Стой, стой! — закричал Януш вознице.
Старый солдат-конвоир запротестовал было, но ему объяснили, о чем идет речь.
— Ну что ж, можно...— сказал он.— Почему бы и нет? Зачем везти покойника в этакую даль. Только где лопату возьмешь?
— Мы подождем здесь, у часовни, а вы на лошадях поезжайте за лопатами.
— И то правда,— сказал конвоир.
Тело покойного сняли с повозки и положили на землю у белой стены часовни. Завернутое в одеяло, оно было покрыто еще клетчатым черно-зеленым платком Бесядовской. Старый конвоир остался, а молодой возница повернул назад, к уже пылавшей Маньковке. Ветер нес оттуда запах гари.
Все уселись на ступеньках часовни. Карл и Ганс выбрали место для могилы и обозначили его сухими ветками. Спыхала достал уцелевшие папиросы и угостил старого солдата. К счастью, Алек все время спал на руках у Теклы, и ничто — даже плач его — не нарушало тишины. Лишь издали, от Маньковки, доносились крики, слышались выстрелы.
— Даже лучше, что он будет лежать здесь, рядом с мамой,— сказала вдруг Билинская.
Януш взглянул на нее с явным осуждением, но Спыхала поддержал княгиню.
Старый солдат заинтересовался часовней.
— Що це воно таке? — спросил он. Ему объяснили.
— Эге,— сказал он,— прихоти. Не мило рядом с мужиками лежать?
— Да пе все ли равно после смерти,— просто сказала Билинская.
— Куда там,— буркнул солдат,— всю жизнь во дворцах жили, так и после смерти во дворцах лежать хотят.
— Ну, этот-то не во дворце будет лежать.— Спыхала показал на тело умершего.
— А вам не приходит в голову, что некоторые люди должны иначе жить и иначе умирать? — сказала Мария.
Солдат взглянул на нее.
— Коли вы другие люди, так и уходите себе. Билинская пожала плечами.
— Вот мы и уходим,— сказала она,— только ведь вы нас не всегда отпускаете.
— Кончилось ваше панство,— неожиданно грозно сказал добродушный до сих пор старик.
— вдруг обратилась Билинская к брату, забывая, что это она разговаривала с солдатом.— Cesse de lui parser .
Януш пожал плечами, разговор оборвался. Спустя час вернулась повозка с двумя лопатами, на повозке сидел еще какой-то человек. Человек этот привез пропуск для Януша и его семьи, подписанный комиссаром.
— Володя забыл,— сказал новоприбывший,— у него столько дел, но комиссар дал ему вот это...
— А Молинцы еще не подожгли? — спросила Бесядовская.
— Панна Текла! — укоризненно простонала Билинская.
— Нет еще, нет. А может, и не сожгут... Нам такие дворцы для школ нужны.
Текла хотела еще что-то добавить, но Билинская не дала ей открыть рот.
Карл и Гапс принялись копать яму. Старый солдат помогал им.
Только сейчас Януш вспомнил, что у него в кармане лежит письмо Ариадны.
Он удалился за часовню. Низко стояло зимнее солнце. Сильный ветер, подувший с запада, трепал в руке листок бумаги в клеточку, на котором карандашом было нацарапано:
Я думаю, что Володя встретит вас где-нибудь в своих странствиях. Вот я и пишу эти несколько слов, чтобы он передал их вам. Дорогой пан Януш, все мы ждем вас в Одессе, приезжайте. Вы можете поселиться у Эдгара, на Дерибасовской, 10. Сделайте все возможное, чтобы добраться до Одессы. Итак, до свиданья, это будет самое благоразумное.
Ариадна.
Было около полудня. Солнце пригревало, ветер пронизывал насквозь. Прислонясь к стене часовни предков, Януш теребил голубоватый листок бумаги. Запах пожарища долетал и сюда, хотя из-за часовни не видно было дыма над Маньковкой. Сжимая в руке письмо, Януш старался и не мог понять, что с ним происходит. Наконец его позвали.
Пленные австрийцы вырыли неглубокую могилу. В яме стоял солдат-возница, он вымерял и расширял ее. Тело Мышинского, совсем уже остывшее, стало очень тяжелым. Ганс и Карл с трудом подняли его. Старый солдат хотел было помочь, но у него не хватило сил. Билинская, опираясь на руку Спыхалы, рыдала, закрыв лицо ладонями; Алек на руках у Теклы проснулся и тоже заплакал, вернее, запищал, как котенок.
Януш подошел к австрийцам, чтобы помочь уложить тело отца в могилу. Он подложил руки под голову и шею отца и сквозь плед ощутил твердость его большого черепа, крепкий и, как ему сейчас казалось, сильный затылок.
Все, чем жил Януш в молодости и детстве — страх, уважение и холод неприязни,— все это ожило в нем снова. С этим он провожал отца в могилу.
«Отец!—думал Януш.— Как я боялся его... Или ненавидел? Да, наверное, ненавидел. Теперь я свободен: отец, Мапьковка, дом — все пошло к дьяволу».
Так хотелось бы сейчас распрямить плечи, но тяжесть — мраморная голова отца — тянула книзу.
Солдат, стоявший в яме, помогал уложить покойника, но это оказалось не так легко. Тело накренилось и тяжело свалилось на бок. В эту минуту платок Бесядовской упал с головы покойника, и Януш еще раз увидел лицо отца — большое, желтое как воск, с приоткрытым ртом — и спутанные в беспорядке волосы, уже пересыпанные желтым песком могилы. Он невольно отступил от могилы, над которой склонилась его сестра, и закрыл лицо руками. На руках остался трупный смрад, а может, то был запах пожарища или запах платка Теклы, долгое время лежавшего в сырой кладовке.
Австрийцы быстро засыпали тело желтой глиной, и вскоре остался уже только коричневый холмик у самой стены часовни. Все уселись на телегу и тронулись в путь.
Недалеко от Сквиры им встретилась застрявшая в грязи санитарная машина. Вокруг нее хлопотали офицеры в чужих мундирах — они обратились к проезжающим за помощью, и, когда узнали, что те говорят по-французски, очень обрадовались. Общими усилиями машина была вытащена.
Бельгийская санитарка направлялась в Одессу, где стояли союзные корабли. Офицеры предложили княгине с ребенком ехать с ними. Билинская, не колеблясь, попросила взять также брата и Спыхалу. Бельгийцы согласились.
Телегу с солдатами они отослали, а австрийцев отправили в Сквиру, в дом, где должно было обитать семейство Ройских.
Спыхала вырвал листок из блокнота и написал несколько слов Оле:
Еду прямо в Одессу, надеюсь, что скоро там встретимся.
VI
Когда после трехдневного путешествия поздно вечером Януш постучался в квартиру Шиллеров, ему открыл сам Эдгар. Он не сразу узнал Януша, а узнав, очень обрадовался. На примусе, стоявшем в его рабочей комнате, он вскипятил воду и принялся поить чаем Януша, падавшего с ног от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
Януш повернулся к сестре.
— Знаешь что? Похороним его здесь.
— Как это здесь? В часовне?
— Нет, в часовне без каменщиков невозможно. Стой, стой! — закричал Януш вознице.
Старый солдат-конвоир запротестовал было, но ему объяснили, о чем идет речь.
— Ну что ж, можно...— сказал он.— Почему бы и нет? Зачем везти покойника в этакую даль. Только где лопату возьмешь?
— Мы подождем здесь, у часовни, а вы на лошадях поезжайте за лопатами.
— И то правда,— сказал конвоир.
Тело покойного сняли с повозки и положили на землю у белой стены часовни. Завернутое в одеяло, оно было покрыто еще клетчатым черно-зеленым платком Бесядовской. Старый конвоир остался, а молодой возница повернул назад, к уже пылавшей Маньковке. Ветер нес оттуда запах гари.
Все уселись на ступеньках часовни. Карл и Ганс выбрали место для могилы и обозначили его сухими ветками. Спыхала достал уцелевшие папиросы и угостил старого солдата. К счастью, Алек все время спал на руках у Теклы, и ничто — даже плач его — не нарушало тишины. Лишь издали, от Маньковки, доносились крики, слышались выстрелы.
— Даже лучше, что он будет лежать здесь, рядом с мамой,— сказала вдруг Билинская.
Януш взглянул на нее с явным осуждением, но Спыхала поддержал княгиню.
Старый солдат заинтересовался часовней.
— Що це воно таке? — спросил он. Ему объяснили.
— Эге,— сказал он,— прихоти. Не мило рядом с мужиками лежать?
— Да пе все ли равно после смерти,— просто сказала Билинская.
— Куда там,— буркнул солдат,— всю жизнь во дворцах жили, так и после смерти во дворцах лежать хотят.
— Ну, этот-то не во дворце будет лежать.— Спыхала показал на тело умершего.
— А вам не приходит в голову, что некоторые люди должны иначе жить и иначе умирать? — сказала Мария.
Солдат взглянул на нее.
— Коли вы другие люди, так и уходите себе. Билинская пожала плечами.
— Вот мы и уходим,— сказала она,— только ведь вы нас не всегда отпускаете.
— Кончилось ваше панство,— неожиданно грозно сказал добродушный до сих пор старик.
— вдруг обратилась Билинская к брату, забывая, что это она разговаривала с солдатом.— Cesse de lui parser .
Януш пожал плечами, разговор оборвался. Спустя час вернулась повозка с двумя лопатами, на повозке сидел еще какой-то человек. Человек этот привез пропуск для Януша и его семьи, подписанный комиссаром.
— Володя забыл,— сказал новоприбывший,— у него столько дел, но комиссар дал ему вот это...
— А Молинцы еще не подожгли? — спросила Бесядовская.
— Панна Текла! — укоризненно простонала Билинская.
— Нет еще, нет. А может, и не сожгут... Нам такие дворцы для школ нужны.
Текла хотела еще что-то добавить, но Билинская не дала ей открыть рот.
Карл и Гапс принялись копать яму. Старый солдат помогал им.
Только сейчас Януш вспомнил, что у него в кармане лежит письмо Ариадны.
Он удалился за часовню. Низко стояло зимнее солнце. Сильный ветер, подувший с запада, трепал в руке листок бумаги в клеточку, на котором карандашом было нацарапано:
Я думаю, что Володя встретит вас где-нибудь в своих странствиях. Вот я и пишу эти несколько слов, чтобы он передал их вам. Дорогой пан Януш, все мы ждем вас в Одессе, приезжайте. Вы можете поселиться у Эдгара, на Дерибасовской, 10. Сделайте все возможное, чтобы добраться до Одессы. Итак, до свиданья, это будет самое благоразумное.
Ариадна.
Было около полудня. Солнце пригревало, ветер пронизывал насквозь. Прислонясь к стене часовни предков, Януш теребил голубоватый листок бумаги. Запах пожарища долетал и сюда, хотя из-за часовни не видно было дыма над Маньковкой. Сжимая в руке письмо, Януш старался и не мог понять, что с ним происходит. Наконец его позвали.
Пленные австрийцы вырыли неглубокую могилу. В яме стоял солдат-возница, он вымерял и расширял ее. Тело Мышинского, совсем уже остывшее, стало очень тяжелым. Ганс и Карл с трудом подняли его. Старый солдат хотел было помочь, но у него не хватило сил. Билинская, опираясь на руку Спыхалы, рыдала, закрыв лицо ладонями; Алек на руках у Теклы проснулся и тоже заплакал, вернее, запищал, как котенок.
Януш подошел к австрийцам, чтобы помочь уложить тело отца в могилу. Он подложил руки под голову и шею отца и сквозь плед ощутил твердость его большого черепа, крепкий и, как ему сейчас казалось, сильный затылок.
Все, чем жил Януш в молодости и детстве — страх, уважение и холод неприязни,— все это ожило в нем снова. С этим он провожал отца в могилу.
«Отец!—думал Януш.— Как я боялся его... Или ненавидел? Да, наверное, ненавидел. Теперь я свободен: отец, Мапьковка, дом — все пошло к дьяволу».
Так хотелось бы сейчас распрямить плечи, но тяжесть — мраморная голова отца — тянула книзу.
Солдат, стоявший в яме, помогал уложить покойника, но это оказалось не так легко. Тело накренилось и тяжело свалилось на бок. В эту минуту платок Бесядовской упал с головы покойника, и Януш еще раз увидел лицо отца — большое, желтое как воск, с приоткрытым ртом — и спутанные в беспорядке волосы, уже пересыпанные желтым песком могилы. Он невольно отступил от могилы, над которой склонилась его сестра, и закрыл лицо руками. На руках остался трупный смрад, а может, то был запах пожарища или запах платка Теклы, долгое время лежавшего в сырой кладовке.
Австрийцы быстро засыпали тело желтой глиной, и вскоре остался уже только коричневый холмик у самой стены часовни. Все уселись на телегу и тронулись в путь.
Недалеко от Сквиры им встретилась застрявшая в грязи санитарная машина. Вокруг нее хлопотали офицеры в чужих мундирах — они обратились к проезжающим за помощью, и, когда узнали, что те говорят по-французски, очень обрадовались. Общими усилиями машина была вытащена.
Бельгийская санитарка направлялась в Одессу, где стояли союзные корабли. Офицеры предложили княгине с ребенком ехать с ними. Билинская, не колеблясь, попросила взять также брата и Спыхалу. Бельгийцы согласились.
Телегу с солдатами они отослали, а австрийцев отправили в Сквиру, в дом, где должно было обитать семейство Ройских.
Спыхала вырвал листок из блокнота и написал несколько слов Оле:
Еду прямо в Одессу, надеюсь, что скоро там встретимся.
VI
Когда после трехдневного путешествия поздно вечером Януш постучался в квартиру Шиллеров, ему открыл сам Эдгар. Он не сразу узнал Януша, а узнав, очень обрадовался. На примусе, стоявшем в его рабочей комнате, он вскипятил воду и принялся поить чаем Януша, падавшего с ног от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178