— Боже мой, у меня увольнительная только до десяти!..— восклицал он и начинал прощаться, но это отнюдь не означало, что беседа окончена. Януш нередко провожал его через площадь Трех Крестов и по Венской улице до госпиталя.
В один из вечеров Генрик застал Януша за работой: он жег какие-то бумаги и наводил порядок в своем письменном столе. В маленькой комнате было необычайно жарко. Июльский вечер не приносил прохлады.
— Ну вот,— сказал Генрик,— сегодня я выписался из госпиталя и получил отпуск на неделю.
— Отпуск? Сейчас? Но ведь всякие отпуска, насколько мне известно, отменены.
— А мне повезло,— сказал Генрик,— и притом ведь под лежачий камень вода не течет... Нет, нет,— возразил он, поймав на себе укоризненный взгляд Януша,— отпуск у меня совершенно законный. Только, признаться, я его выпросил.
Януш, сидевший у стола, повернулся к нему лицом. Закатные лучи летнего солнца ярко сверкали на окопных стеклах.
— И как же ты намерен провести этот отпуск?
— Знаешь что? Поедем в Закопане... Януш воздел руки к небу:
— Дружище! О чем ты думаешь? Как раз завтра я собираюсь записаться в армию.
— Запишешься неделькой позже.
— А не будет ли это слишком поздно?
— Через неделю? Конечно, нет.
Он уселся напротив Януша и просительно поглядел на него.
— Ну, пожалуйста, Януш. Без тебя я не поеду!
— Так уж хочется тебе в Закопане?
— Очень хочется. Я давно там не был. Сейчас в Закопане пусто. Да и пробудем мы там не больше четырех дней.
— Тогда вот что,— уступил Януш,— возьмем с собой Эдгара!
— Нет, нет, ни за что! Я хочу походить по горам.
— Но я никогда не ходил.
— Тем лучше. Я научу тебя, обязательно. Едем. Поезд уходит в одиннадцать.
— Сегодня?
— Ну да. Мне и ночевать-то негде.
— Ты мог бы переночевать у меня.
— Нет, нет, жалко терять время. Сунь в чемодан что под руку попадет, и поехали.
— Но у меня даже денег нет. Всего каких-нибудь пятьсот марок в кармане.
— Этого, пожалуй, хватит. Впрочем, у меня ведь тоже есть кое-что. Ну, Януш?
— Ладно. До чего же ты умеешь уговаривать.
— Когда-то я уговорил тебя отправиться под Канев. Жалеешь?
— Жалею, как вспомню, что Юзек...
— Да, это верно.— Генрик нахмурился, но ненадолго.
— Нужно предупредить сестру. Я сейчас вернусь,— сказал Януш и вышел.
В коридоре и на лестнице было уже темно. Он на ощупь спустился на второй этаж и без стука открыл дверь в маленькую гостиную сестры. Комната освещалась одним большим торшером. Под лампой в глубоком кресле сидела Мария, а перед ней склонился какой-то мужчина, прижавшись головой к ее коленям. Его смоляные волосы были так взлохмачены и так длинны, что Януш в первое мгновение не узнал Спыхалу. Януша не заметили, и он в нерешительности застыл на месте.
Билинская погрузила обе руки в черные волосы Казимежа и спокойно произнесла:
— Kazi, ne pleurez pas, mon cher l, все будет хорошо.
— Но так не может больше продолжаться,— сквозь слезы произнес Казимеж.
Януш отступил на цыпочках, не закрывая за собой дверь. Он поднялся наверх и постучал в комнату Теклы. Старушка сидела у стола и при свете небольшой лампы латала скатерти. Она взглянула на него поверх очков. В этой маленькой белой комнатке всегда царил покой, и Януш любил заходить сюда вечерами.
— Тебе что-нибудь нужно, мальчик мой? — спросила панна Текла, снова склоняясь над работой. Игла так и сверкала у нее в руке. Януш даже забыл, зачем пришел. Ему захотелось хоть минутку посидеть в этой комнате. Над кроватью висел коврик из разноцветных лоскутков, обрамленных черным бархатом,— этот коврик запомнился ему с младенческих лет. Выше коврика висела гравюра с изображением Христа, расточающего благословения, а за гравюру была заткнута пальмовая ветка с перистыми листьями.
— Нет, нет, Бесядося,—ответил Януш,—просто тревожусь я.
— Чего тревожишься? Влюбился, что ли?
— Э, со мной это случилось давно, Бесядося. А вот что будет с Марысей и Казеком?
Панна Текла помолчала и еще быстрее заработала иглой. Потом сказала:
— А что может быть? Ничего не будет. И нечего тебе тревожиться. Все пройдет само собой.
— Ты так думаешь?
— Такое всегда приходит и уходит.
— Не всегда,— вздохнул Януш.
— Поживешь, увидишь. А тебе что кажется?
— Ничего. Только тут, по-моему, большая любовь.
— Старая княгиня тоже не одну большую любовь пережила, ну и что?
— А ты помнишь?
— Нет, не помню. Давно это было. То же самое будет и с Марысей.
— Понимаешь, мне кажется, что она не выйдет за него. Панна Текла оторвалась от работы.
— Она? Марыся? — спросила с возмущением старушка.— Княгиня Билинская за Спыхалу? Да ты в своем уме, Янушек?
— Вот об этом я как раз и говорю. Не выйдет она за него.
— Подвернется кто-нибудь подходящий, почему бы и не выйти? Молодая, красивая...
— Жалко мне Казека.
— А мне нет. Мужик этакий! Не суйся, свинья, не в свой огород.
Януш засмеялся и взял Бесядовскую за руку.
— А в свой огород свинье можно соваться? Ой, Бесядося, что-то здесь не так.
Бесядовская тоже рассмеялась.
— А что Генрик? — вспомнила она.— Он встретился мне ли кухне.
— Верно, верно,— смутился Януш.— Сидит у меня в комнате. Хочет, чтобы я поехал с ним в Закопане.
— Вот и отлично. Прокатись, это тебе на пользу пойдет. А то и этом доме духотища страшная.
— Но он едет немедленно. Через час...
— Ну и что с того? Что, тебя держит здесь кто-нибудь?
— Вот именно! Нет, ничто меня здесь не держит. Только денег нет.
— А я тебе дам.— Панна Текла отложила работу и направилась в угол, к комоду.— Сколько тебе? — спросила она, открывая шкатулку, стоявшую на комоде.— Двух тысяч хватит?
— Ты с ума сошла! Это же целое состояние. Как я верну тебе такую сумму?
— Вернешь, вернешь. Не сразу, так попозже. На старости лет я тебя всюду разыщу.
— Какая ты добрая!
Януш обнял Теклу и поцеловал ее в сморщенные щеки. Потом помчался в свою комнату. Генрик сидел все в той же позе.
— Едем,— сказал Януш,— едем. Теклюня дала мне деньги. Весь мир у наших ног...
— На целую неделю! — подхватил Генрик.— Ну, собирай манатки.
На вокзале была неимоверная давка. Только что выстроенный зал кишел пассажирами. Преобладала избранная публика, модно одетая, с шикарными чемоданами.
— Смотри, сливки общества улепетывают,— указывая на эти чемоданы, сказал Генрик.
Поезд на Закопане был набит до отказа. Пассажиры влезали в вагоны через окна с выбитыми стеклами, а кое-кто, воспользовавшись теплой погодой, устроился на буферных площадках и на крышах.
— Уж который год человечество путешествует таким вот образом,— философически заметил Генрик, когда они с разочарованными лицами проходили вдоль переполненных вагонов.
— И сколько лет еще будет так путешествовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178