Недели за две до смерти он слушал, как Артур Мальский играл сопату Эдгара, и плакал. Впрочем, плакал он потому, что был болен и чувствовал, что умрет. Пожалуй, Рысек расплакался бы в тот момент и от самой скверной музыки, А Гелена сказала своим низким, суровым голосом: «Ему хочется умереть, ведь он думает, что станет ангелом, и на небе у него не будет горба!..» Но ему не хотелось умирать, и поэтому он плакал.
«Удивительная вещь эта музыка,— подумал Эдгар.— Как она действовала на меня, когда Рысек импровизировал в Ловиче, и какую нагоняет скуку здесь, когда величайший пианист мира играет перед королями и президентами».
«А как плакал старый органист! — снова вспомнил Эдгар.— Как всегда, я должен был присутствовать и при этой смерти. Интересно, что это — наследственный туберкулез?» Но тут же Эдгар отогнал эту мысль: он очень не любил думать о болезнях, а особенно о туберкулезе.
Неподалеку от него сидела старая Гданская. Она обернулась явно к нему, хоть он едва был знаком с ней по Варшаве, заговорщически подмигнула и показала подбородком па эстраду. Эдгару даже показалось, что она слегка причмокнула. Во всяком случае, губы ее были сложены так, словно она смаковала какое-то лакомство, фиги, финики... С этой минуты Шиллер совершенно отрешился от концерта.
Януш также не мог заставить себя слушать. Его стесняло присутствие двух красивых, нарядных женщин. К тому же казалось, что мало кто пришел сюда ради музыки, разве что бельгийская королева, которая с первых же тактов погрузилась в благоговейное внимание и отмахивалась, как от назойливых мух, от слов, с которыми к ней то и дело обращалась супруга посла. Но большинство пришло сюда с какими-то совершенно определенными целями, не имеющими ничего общего с музыкой. Вот и Януш тоже хотел увидеть Ариадну, хотя бы издали. Долго не мог он найти ее среди чопорной публики. Только минут пятнадцать, спустя заметил, что Ариадна сидит недалеко от него, в ложе с Жаном Сизо и каким-то смазливым юнцом.
Януш старался не смотреть на нее, но взгляд вопреки воле тянулся к ней. Она сидела внешне сосредоточенная, но Януш видел, что мысли ее где-то далеко — он прочел это в ее устремленных куда-то вдаль глазах, которые уже затуманивала знакомая, всегда так мучившая Януша отчужденность.
Совсем иное чувство охватило Спыхалу. Поглощенный своими заботами сотрудника посольства, занятый мыслями о том, как бы не вспыхнул, словно запоздавшая ракета, еще какой-нибудь скандал, и бросавший беглые взгляды то в сторону правительственной ложи, то в сторону Марии, которая не хотела показываться с ним публично, он почувствовал, едва Падеревский взял первые аккорды, как все спадает с его души, как очищается она от накипи. Спыхала увидал вдруг и музыку Шопена, и себя самого, плывущего вместе с нею в прозрачном, кристально чистом воздухе. По мере того как Спыхала прислушивался к музыке в сосредоточенно замирающем зале, он начинал ощущать все лишнее, что было в его душе. На мгновенье подумал о Марии так, словно эта женщина уже бросила его и словно их любовь была только воспоминанием. Собственно, она действительно была воспоминанием, осталась лишь привычка и трудности «двойной жизни». Но об Оле Спыхала не подумал ни разу.
Когда Падеревский закончил программу, Спыхала с сожалением подумал, что ему придется уйти, не дождавшись исполнения «на бис». Сразу же после концерта в посольстве начинался прием, и ему следовало позаботиться о том, чтобы все было в порядке. Как известно, Падеревский обычно не торопился, а потом садился и играл шесть — восемь вещей подряд — вторую программу, Спыхала выскользнул сразу же, едва зрительный зал, на мгновение скованный тишиной, задрожал от возгласов и аплодисментов. Выходя из партера, он в дверях столкнулся с Эдгаром, который тоже хотел улизнуть пораньше. Но они не рассчитали время. Падеревский снова сел за рояль, и им пришлось остановиться в дверях.
Спыхала, к своему огромному удивлению, заметил, что не чувствует уже никакой неприязни к Эдгару. Все в нем переменилось (уж не под влиянием ли музыки?), и он не испытывает никакой робости перед старым знакомым. Сейчас ему доставило даже некоторое удовольствие воспоминание о разговоре на одесском пляже. Зазвучало скерцо си минор.
— Вы убегаете? — спросил Спыхала даже с какой-то теплотой.
Эдгар только кивнул с видом сообщника.
В эту минуту дверь отворилась, кто-то пытался войти, капельдинер остановил его драматическим шепотом. Произошло замешательство, и Спыхала с Эдгаром выскользнули в вестибюль.
— Вы не любите Падеревского? — озабоченно спросил Спыхала.
— Я вообще не люблю фортепьяно,— уклончиво ответил Шиллер, осторожно спускаясь по лестнице.— Слушая его, я думаю о цимбалах,— беспомощно улыбнулся он, словно прося извинения за свою толстокожесть.
Спыхале стало жаль композитора. На прощание он сочувственно пожал ему руку.
— Мы ведь скоро увидимся,— конфиденциальным тоном сказал он Шиллеру.
Перед театром возле автомобиля Спыхалы стоял какой-то молодой человек и оживленно разговаривал с шофером. Молодой человек поклонился Казимежу.
— Пан советникг— сказал шофер,— это Янек Вевюрский, он к вам.
— Что случилось? — Спыхала недовольно обернулся к юноше. Его отвлекали от мыслей о музыке, от воспоминаний молодости. Он не был настроен улаживать какие-либо «дела».
— Княгиня Анна скончалась,— сказал Вевюрский, приближаясь к Спыхале.— Отец телеграфировал, чтобы вас известили.
— Когда? — удивился Спыхала, задерживаясь у дверцы автомобиля.
— Да вот, умерла в Италии... а молодой княгине не сообщили. Нарочно, что ли?
Спыхала все более удивлялся.
— Что пишет отец?
— Ничего, только телеграмма, вот она.— Вевюрский достал листок.— «Княгиня умерла Палермо. Немедленно сообщи пану Спыхале. Отец». Это все.
Спыхала торопился и не сразу осознал важность полученного известия.
— Надо ехать, а то сейчас пойдет дождь,— сказал он. Шофер недоверчиво возразил:
— Разве?
— Неужели вы не видите, что собирается дождь? Взгляните
на небо. Вы что, никогда в деревне не жили? Разумеется, будет
дождь.
И, обращаясь к Вевюрскому, Спыхала прибавил:
— Хорошо, хорошо, спасибо, что известили меня, пожалуйста,
поблагодарите отца.— Он небрежно подал руку Янеку и сказал
шоферу: — Едем в посольство. И, пожалуйста, княгине Билинской
ни слова об этом.
VIII
Между тем на приеме в посольстве все уже знали о кончине княгини Анны. Вечерний выпуск «Фигаро» сообщил эту новость представляющую интерес для французских аристократических кругов, ибо покойная состояла в родстве с Бурбонами. Супруга посла лично уведомила Билинскую о случившемся, одновременно умоляя, чтобы та не покидала общества и помогла ей развлекать королеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178
«Удивительная вещь эта музыка,— подумал Эдгар.— Как она действовала на меня, когда Рысек импровизировал в Ловиче, и какую нагоняет скуку здесь, когда величайший пианист мира играет перед королями и президентами».
«А как плакал старый органист! — снова вспомнил Эдгар.— Как всегда, я должен был присутствовать и при этой смерти. Интересно, что это — наследственный туберкулез?» Но тут же Эдгар отогнал эту мысль: он очень не любил думать о болезнях, а особенно о туберкулезе.
Неподалеку от него сидела старая Гданская. Она обернулась явно к нему, хоть он едва был знаком с ней по Варшаве, заговорщически подмигнула и показала подбородком па эстраду. Эдгару даже показалось, что она слегка причмокнула. Во всяком случае, губы ее были сложены так, словно она смаковала какое-то лакомство, фиги, финики... С этой минуты Шиллер совершенно отрешился от концерта.
Януш также не мог заставить себя слушать. Его стесняло присутствие двух красивых, нарядных женщин. К тому же казалось, что мало кто пришел сюда ради музыки, разве что бельгийская королева, которая с первых же тактов погрузилась в благоговейное внимание и отмахивалась, как от назойливых мух, от слов, с которыми к ней то и дело обращалась супруга посла. Но большинство пришло сюда с какими-то совершенно определенными целями, не имеющими ничего общего с музыкой. Вот и Януш тоже хотел увидеть Ариадну, хотя бы издали. Долго не мог он найти ее среди чопорной публики. Только минут пятнадцать, спустя заметил, что Ариадна сидит недалеко от него, в ложе с Жаном Сизо и каким-то смазливым юнцом.
Януш старался не смотреть на нее, но взгляд вопреки воле тянулся к ней. Она сидела внешне сосредоточенная, но Януш видел, что мысли ее где-то далеко — он прочел это в ее устремленных куда-то вдаль глазах, которые уже затуманивала знакомая, всегда так мучившая Януша отчужденность.
Совсем иное чувство охватило Спыхалу. Поглощенный своими заботами сотрудника посольства, занятый мыслями о том, как бы не вспыхнул, словно запоздавшая ракета, еще какой-нибудь скандал, и бросавший беглые взгляды то в сторону правительственной ложи, то в сторону Марии, которая не хотела показываться с ним публично, он почувствовал, едва Падеревский взял первые аккорды, как все спадает с его души, как очищается она от накипи. Спыхала увидал вдруг и музыку Шопена, и себя самого, плывущего вместе с нею в прозрачном, кристально чистом воздухе. По мере того как Спыхала прислушивался к музыке в сосредоточенно замирающем зале, он начинал ощущать все лишнее, что было в его душе. На мгновенье подумал о Марии так, словно эта женщина уже бросила его и словно их любовь была только воспоминанием. Собственно, она действительно была воспоминанием, осталась лишь привычка и трудности «двойной жизни». Но об Оле Спыхала не подумал ни разу.
Когда Падеревский закончил программу, Спыхала с сожалением подумал, что ему придется уйти, не дождавшись исполнения «на бис». Сразу же после концерта в посольстве начинался прием, и ему следовало позаботиться о том, чтобы все было в порядке. Как известно, Падеревский обычно не торопился, а потом садился и играл шесть — восемь вещей подряд — вторую программу, Спыхала выскользнул сразу же, едва зрительный зал, на мгновение скованный тишиной, задрожал от возгласов и аплодисментов. Выходя из партера, он в дверях столкнулся с Эдгаром, который тоже хотел улизнуть пораньше. Но они не рассчитали время. Падеревский снова сел за рояль, и им пришлось остановиться в дверях.
Спыхала, к своему огромному удивлению, заметил, что не чувствует уже никакой неприязни к Эдгару. Все в нем переменилось (уж не под влиянием ли музыки?), и он не испытывает никакой робости перед старым знакомым. Сейчас ему доставило даже некоторое удовольствие воспоминание о разговоре на одесском пляже. Зазвучало скерцо си минор.
— Вы убегаете? — спросил Спыхала даже с какой-то теплотой.
Эдгар только кивнул с видом сообщника.
В эту минуту дверь отворилась, кто-то пытался войти, капельдинер остановил его драматическим шепотом. Произошло замешательство, и Спыхала с Эдгаром выскользнули в вестибюль.
— Вы не любите Падеревского? — озабоченно спросил Спыхала.
— Я вообще не люблю фортепьяно,— уклончиво ответил Шиллер, осторожно спускаясь по лестнице.— Слушая его, я думаю о цимбалах,— беспомощно улыбнулся он, словно прося извинения за свою толстокожесть.
Спыхале стало жаль композитора. На прощание он сочувственно пожал ему руку.
— Мы ведь скоро увидимся,— конфиденциальным тоном сказал он Шиллеру.
Перед театром возле автомобиля Спыхалы стоял какой-то молодой человек и оживленно разговаривал с шофером. Молодой человек поклонился Казимежу.
— Пан советникг— сказал шофер,— это Янек Вевюрский, он к вам.
— Что случилось? — Спыхала недовольно обернулся к юноше. Его отвлекали от мыслей о музыке, от воспоминаний молодости. Он не был настроен улаживать какие-либо «дела».
— Княгиня Анна скончалась,— сказал Вевюрский, приближаясь к Спыхале.— Отец телеграфировал, чтобы вас известили.
— Когда? — удивился Спыхала, задерживаясь у дверцы автомобиля.
— Да вот, умерла в Италии... а молодой княгине не сообщили. Нарочно, что ли?
Спыхала все более удивлялся.
— Что пишет отец?
— Ничего, только телеграмма, вот она.— Вевюрский достал листок.— «Княгиня умерла Палермо. Немедленно сообщи пану Спыхале. Отец». Это все.
Спыхала торопился и не сразу осознал важность полученного известия.
— Надо ехать, а то сейчас пойдет дождь,— сказал он. Шофер недоверчиво возразил:
— Разве?
— Неужели вы не видите, что собирается дождь? Взгляните
на небо. Вы что, никогда в деревне не жили? Разумеется, будет
дождь.
И, обращаясь к Вевюрскому, Спыхала прибавил:
— Хорошо, хорошо, спасибо, что известили меня, пожалуйста,
поблагодарите отца.— Он небрежно подал руку Янеку и сказал
шоферу: — Едем в посольство. И, пожалуйста, княгине Билинской
ни слова об этом.
VIII
Между тем на приеме в посольстве все уже знали о кончине княгини Анны. Вечерний выпуск «Фигаро» сообщил эту новость представляющую интерес для французских аристократических кругов, ибо покойная состояла в родстве с Бурбонами. Супруга посла лично уведомила Билинскую о случившемся, одновременно умоляя, чтобы та не покидала общества и помогла ей развлекать королеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178