Его появление обеспокоило ее.
— Я пришел,— пробормотал, запинаясь, Спыхала,— пришел, чтобы сказать... Уезжать надо... Нас предупредили, надо уезжать. Молинцы выезжают на рассвете...
— Ну вот! — вскрикнул Януш.— Семен был прав.
— Нельзя откладывать ни на минуту. Билинская беспомощно развела руками.
— Отец при смерти.
— Неужели он так плох? Януш удивился:
— Что, разве отцу стало хуже?
— Да. Я оставила при нем Карла. Когда мы показали отцу Алека, он ужасно захрипел. Мне кажется, ему стало хуже.
Текла подошла к столу.
— Наверно, до утра не протянет... Спыхала раздумывал, глядя на пламя свечи.
— Лошади у вас есть?
— Никаких лошадей уже нет,— вздохнула Бесядовская.
— Я спрошу в Молинцах,— сказал Спыхала,— может быть, там дадут повозку. Уложим графа на солому и перевезем.
— Карл надежный человек,— сказал Януш.
— Вот-вот. Человек — это главное,— подтвердил Спыхала, медля уходить. Потом добавил: — Я пойду в Молинцы и сейчас же вернусь.
— Я с тобой,— сказал Януш.
Они вышли из дому. Стало совсем уже темно, мороз прихватил лужи. Януш знал дорогу на память, они шли быстро, не говоря ни слова.
— Когда приехала твоя сестра? — спросил вдруг Спыхала.
— Час назад.
— Каким образом?
— Верхом. Ее проводили два казака. Но лошадей они забрали с собой.
— Казаки?
— Да, из прислуги князя. Один из них предупредил нас, чтобы мы не задерживались здесь.
— Так.
— Муж сестры убит в Михайлове.
— Что? Князя убили?
— Да. Но я еще не знаю всех обстоятельств. Сестра не успела рассказать.
— Убит...
— Сестра с малышом приехала. Ему едва полгода.
— Ничего не поделаешь. А теперь придется ехать дальше... До самого молинецкого дома они шли молча.
Входная дверь, еще недавно забаррикадированная, теперь была наполовину растворена. Они вошли с черного хода. В глубине комнат то здесь, то там мелькал слабый свет. В столовой горела только одна свеча. За столом сидел пан Ройский. Он растерянно, как показалось Спыхале, смотрел на тетю Михасю, которая сидела по другую сторону стола со сложенными на животе руками, словно отдыхая после очень вкусного обеда.
— Где пани Эвелина? — спросил Януш, но никто ему не ответил.
Спыхала пошел в гостиную. Там при свете огарка, стоящего па фортепьяно, Оля укладывала в маленький чемоданчик какие-то салфетки и серебряные пепельницы. Австриец Адольф выносил картины, вынутые из рам, и складывал их в углу.
— Оля,— сказал Спыхала,— что вы здесь делаете?
— Мы уезжаем, сейчас уезжаем,— почти беззвучно ответила Оля, не глядя на него.— Едем в Сквиру. Собирайтесь.
— Может быть, лучше пешком?
— Будем пробираться окольными путями.
— Старый Билинский убит...— сказал Спыхала, который никогда не видел Билинского и не имел понятия, старый он или молодой.
— Откуда это известно?
— Княгиня приехала... верхом...
— А они уезжают?
— Не могут. Старый Мышинский очень плох.
— Собирайтесь, мы уже едем.
— Мне придется остаться, Оля.
Оля подняла наконец глаза на Спыхалу. В тусклом свете огарка он казался очень бледным.
— Вы остаетесь? — спросила она.— Здесь?
— Но нельзя же бросить их на одного Януша. Ведь Билинская приехала с ребенком.
Оля оттолкнула чемоданчик и словно окаменела. Спыхала не узнал ее: глаза запали, в ней сейчас не было ничего общего с прежней Олей, девушка показалась ему совсем чужой, отчего, он не смог бы объяснить.
— Что вы так смотрите на меня, Оля? — спросил он.
Но она уже отвернулась от него, подняла крышку чемоданчика и стала механически перекладывать с места на место никому не нужные предметы. Спыхале стало жаль ее.
— Оля,— сказал он,— уж лучше смотрите на меня. Она усмехнулась, но глаз не подняла.
— Значит, вы для того приехали сюда,— сказала она,— чтобы нам тотчас же и расстаться?
— Оля, вы любите меня? — Спыхала стремительно подошел к ней, взял за руку.— Любите вы меня?
Оля продолжала рассматривать содержимое чемоданчика. Лицо ее, насколько это можно было заметить, чуть прояснилось. Спыхала увидел ее слегка приоткрытый рот, блестевшие при свете огарка зубы.
В эту минуту Адольф с таким шумом уронил несколько картин, что тетя Михася в столовой испуганно вскрикнула:
— Святой боже, что там такое?
И появилась на пороге. Увидев Казимежа, неподвижно стоявшего рядом с Олей, она поморщилась, словно от зубной боли.
— Оля, ты уложила мой чемоданчик?
— Да, мама.
— Ну так давай его сюда,— сказала старая дама, но с места так никто и не сдвинулся.
Адольф вернулся за картинами.
— Ты все снимаешь с подрамников? — спросила тетя Михася.
Тут вошла Ройская. Как всегда, улыбающаяся, спокойная, элегантно одетая.
— Лошади уже ждут,—сказала она негромко. В ее подчеркнутом спокойствии чувствовалась нервозность, она как-то осторожно произносила слова и в короткой фразе дважды запнулась.— Вы с нами, пан Казимеж? — обратилась она к Спыхале.
— К сожалению, я должен остаться,— ответил Спыхала.— Мышинские не могут ехать. Старый Мышинский очень плох.
Оля в эту минуту с громким стуком захлопнула чемоданчик, твердо ступая, прошла через комнату и протянула чемоданчик матери.
— Как хотите,— сказала Ройская, подавая на прощанье руку Казимежу.— Но это очень опасно.
— Надо же кому-то остаться с ними,— повторил Спыхала. В присутствии Ройской он почувствовал прежнюю робость
и восхищение, переносившие его в те времена, когда он был еще таким наивным и неуверенным в себе. Он молча поклонился.
В кухонном коридоре мигали огни, тени скользили к выходу. Спыхала вышел из дома в темноту. Лошади нетерпеливо потряхивали упряжью. Голос Адольфа звал всех торопиться.
Вдруг Спыхала почувствовал, что кто-то взял его за локоть. Это был Януш.
— Вы остаетесь? — спросил Януш шепотом, в котором слышалась радость.
— Я боюсь за вас,— ответил Казимеж.
— А сами вы как же?
— Пан Казимеж, пан Казимеж! — позвала из повозки Оля. Спыхала остановился у телеги, выстланной гороховой соломой, чувствуя, что Оля совсем рядом, что она обернулась к нему. Спокойный голос Ройской спросил:
— Все здесь?
— Все,— ответил голос Ройского, невидимого в ночной тьме.
— Адольф, вы что-нибудь видите? — снова спросила Ройская.
— Вижу, вижу, моя госпожа,— ответил Адольф.— Я ночью вижу, как кошка.
Казимеж подался вперед, губами нашел губы Оли. По в эту минуту лошади взяли с места, телега тронулась, и губы их, едва коснувшись друг друга, тут же были разлучены. С тихим скрежетом телега покатилась по гравию. Казимеж, ничего не видя, сделал шаг вперед.
— Оля, Оля! — позвал он почти шепотом. Януш положил руку ему на плечо.
— Уехали,— сказал он.— Ну, пошли.
Они оглянулись на дом. Привыкнув к темноте, глаза теперь различали ею очертания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178