И в этом письме
было искреннее: "Как хорошо, что дети ваши будут ходить в свободную школу".
Но, по свежести боли, покоробило меня. Я ответил, тоже искренне: "Какая ж
это радость, если большинство оставшихся ходят в несвободную?"
Вот так бы, наверное, шёл и диалог между нами, если бы мы встретились в
Монтрё. Русло жизни нашей глубеет с годами - и всё меньше нам возможностей
перемениться, выбиться в иное. Окостенел на избранном пути он - да ведь и я
костенею, мне бы тоже, ах, когда-нибудь испробовать руслом другим! А вряд ли
когда удастся.
Дальше поехали мы долиной верхней Роны - невдалеке от Рарона был ещё один
домик Видмеров, где и ждали они нас. Холодноватым солнечным вечером эта
старинная долина с наслоенными вековыми цивилизациями, и античной, и
европейской, как бы вечно обитаемая, сколько вертится Земля, и каждый
придорожный камешек, черепок, пенёк - свидетель веков и веков, - произвела
величавое впечатление: неистираемая культура, не вовсе ушедшие предки,
неуничтожаемая земля! (Вот, например, в это - как хотелось бы! и когда? -
мне окунуться?) На скале как крепостца стоит малая церковь, и подле стены её
- отдельная, одинокая могила, вся в тёплом жёлтом збаливе закатного солнца.
Чья же? Мы с Алей были потрясены и награждены: Райнера Рильке! (Хотя умер он
подле Монтрё.)
Благоговейно стояли мы, в долгом закате. Вот где привелось... Он выбрал себе
эту долину и эту скалу - можно понять! Выбор могилы...
С Видмерами пошли навестить милейшего старого пастора, который когда-то их
венчал. Переночевали в их строгом каменном доме такой старобытной и
несогреваемой постройки: по кладке, по дугам, по выступам - ну веков пять
ему, не меньше.
А дальше вёз нас твёрдыми руками Видмер - моего автомобильного опыта тут бы
не хватило. По Швейцарии не так легко проложить маршрут, не всегда прокатишь
прямо. Пришлось переваливать Симплон, там начался снег, ехать нельзя, машины
скользят, все ждут. Привезли, насыпали на весь южный спуск песка, тогда
поехали. Ниже снег превратился в проливной дождь. Въехали на несколько часов
в Италию - всего лишь, чтобы пробраться покороче в южную часть Швейцарии. (А
несколько дней оформляли визы на эти несколько часов; и итальянские
пограничники тут задержали нас на добрых полчаса безо всяких объяснений,
оказалось: бегали за моими книгами, получить автограф.) Через Домодоссолу
проехали к Лаго-Маджиоре, на берегу его нас пригласили в частную
староитальянскую виллу. (Тучевой мрачный день, полутёмные богато убранные
комнаты, и хозяйка с дочерьми, угасающий знатный род, чувствовали себя
обречёнными на конфискацию коммунистическим правительством, которое вот-вот
всеми тут ожидалось. От тени коммунизма всё в вечной Италии казалось
временным.) В тот день уже не видели доброго, лило и грязно, а наутро опять
солнце - и мелькали, путаясь, Локарно, Лугано, - как видели их, и как не
видели, Моркоте с возвышенным кладбищем над голубым озером, и назад на
север, снова возвышаясь, Сен-Готард закрыт, машина вкатывается на поездную
платформу, а на северном выходе ещё поднимаемся выше посмотреть леденящий
суворовский Чёртов мост, да в погоду холодную, мрачную, - незабываемо! На
скале - выбито по-русски, выпуклые крупные буквы, старым стилем:
Доблестнымъ сподвижникамъ
генералиссимуса фельдмаршала
графа Суворова-Рымникскаго князя Италiйскаго,
погибшимъ при переходь черезъ Альпы в 1799 году
Действительно, богатыри! - что скажешь! И можно только изумляться Суворову:
в горной стране, куда на зиму безголово загнал его капризный австрийский
Гофкригсрат, при небрежении Павла, - в этой стране, глядя на зиму и
вдали-вдали от родины, - воевать и не проиграть! (А русские косточки-то как
жаль! А - зачем его гоняли сюда? - вся война лишняя.)
Всего четыре дня дома не были, а уже и новости, по радио: американский Сенат
единогласно избрал меня почётным гражданином Соединённых Штатов! Позже
пришла официальная бумага - и я ответил письмом*.
Я сам не знал, зачем мне это избрание, но тогда казалось важным. Во всяком
случае - могло помочь моему делу и сильно перчило Советам. Однако это
прекрасно понимал и Киссинджер. Процедура требовала теперь подтверждения
палаты представителей, и звание будет решено. Госдепартамент задержал
обсуждение в палате. (Тем временем переизбран Сенат. Потребовалось вторичное
утверждение изменённым Сенатом. Оно всё же произошло весной 1975. Но тогда
Киссинджер снова затормозил, известен пространный об этом документ
Госдепартамента: это испортит отношения с Советским Союзом.)
Неудача с моим почётным гражданством в США - такая же закономерность (и
такая же благостная), как когда-то неудача с ленинской премией в СССР: я не
ко двору обеим системам, вот и находятся вовремя противодействующие силы. С
ленинской премией я в тот же момент понял как дополнительное, к моей уже
принятой решимости, освобождение; с американским гражданством - годами двумя
позже.
Теперь пришлось выступить по швейцарскому телевидению. Придумали они, чтоб я
по-немецки читал кусок "Архипелага". Затем какие-то малозначащие вопросы, а
дошло до самого лакомого - почему я выбрал Швейцарию? - тут истекло время
прямого эфира. (К моему, опять же, облегчению. Чтбо говорить, когда ничего
мы ещё не выбрали, нигде ещё не живём, тайно решён отъезд.)
В эти месяцы я должен был доделать важные дела, которые тянулись ещё с
родины: напечатать горько-неоконченное исследование покойной И. Н.
Томашевской о "Тихом Доне" - и совместно с моими соавторами, Шафаревичем,
Борисовым, Барабановым, Агурским, Световым ("Корсаковым"), Поливановым ("А.
Б.") объявить одновременно в Москве и в Европе "Из-под глыб".
Гранки ещё не вышедшей книги Томашевской были у меня в Цюрихе, когда приехал
Нильс Удгорд и попросил их с собой, намереваясь подготовить рецензию. А так
как ехал он снова в Москву, оканчивать свой корреспондентский срок, я
попросил его показать эти гранки Рою Медведеву. Потому что предвидел
грандиозную битву вокруг Шолохова, свист и вой советской лит-номенклатуры -
и вот, не пренебрег таким уж вовсе не союзником, как Рой Медведев.
(Несколько лишних месяцев он приобрёл, изучить наши аргументы и использовать
их в развитие своей самиздатской книги. Но отдать ему должное: не побоялся
же двигать этот остро-запретный вопрос, находясь в Союзе.)
Если бы не выслали меня в феврале, то к марту, самое позднее к апрелю,
"Из-под глыб" были бы уже готовы и объявлены. Мой отъезд сильно затянул
дело, усложнилась связь, последние согласования, - и растянулось это до
осени. Весь октябрь и полноября мы ждали от друзей из Москвы сигнала: когда
назначена их пресс-конференция, чтобы нашу назначить через день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79