Слишком
динамичная моя жизнь при всех её внешних успехах как бы не сдвинулась в
поражение в главном жизненном замысле.
А с другой стороны: катились огненные дни вьетнамской капитуляции, а ни
Америка, ни Европа не понимали, насколько в эти дни пошатнулось их будущее.
Вот и ландаман Аппенцелля по своим возможностям говорил мужественно и
открыто своему континенту - но ведь его не услышат. Я провёл в Европе
суматошнейший год, так нигде и не укрепясь, не упрочась, всё в перекате, - а
кроме издания "Архипелага" чтбо я, собственно, сказал? Конечно, понимающему
- и того слишком довольно, но многие ли в Европе дерзают быть понимающими? И
вот сейчас во Франции - много ли я успел сказать? истинный мой долг -
работа, и это вовсе не самоограждение, когда я отвечаю, что я - не политик.
Я не хочу дать затащить себя в непрерывные политические дискуссии, в череду
ненужных мне вопросов. Но хочу сам избирать и эти вопросы, и время
выступлений. Темперамент тянет меня вовсе не самоустраняться, не только не
скрываться в глушь, а напротив: войти в самое многолюдье и крикнуть самым
громким голосом.
В ближайшие часы это противоречие решилось так: улетая за океан, как я думал
окончательно, - я за эти семь часов перелёта написал начерно и переписал
набело статью "Третья Мировая?.."*.
Как не увидеть? Сперва подарили коммунизму Восточную Европу, теперь сдают
Восточную Азию, не препятствуют ему вклиняться на Ближнем Востоке, в Африке,
в Латинской Америке, - вот так-то, всё опасаясь Большой войны, немудрено
сдать и всю планету. В благополучии - как трудно быть непреклонным и готовым
на жертвы.
Уже зная ненадёжность канадской, ещё и вечно бастующей, почты, отдал письмо
со статьёй швейцарцу-стюарду, чтобы он вернул его в Швейцарию в эти же
сутки.
А вот уже под крыльями - Америка.
Осень 1978
ПРИЛОЖЕНИЯ
[1]
ИНТЕРВЬЮ С КОРРЕСПОНДЕНТОМ
АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС ФРЭНКОМ КРЕПО
Цюрих, 18 февраля 1974
Ф. К.: Как вы себя чувствуете в изгнании?
А. С.: Вероятно, человек во многом похож на растение: когда вырывают с места
и забрасывают далеко - нарушаются сотни корешков и питающих жилок. Все дни и
каждую минуту ощущаешь нехватку, необычность, ощущаешь себя - не собою
самим. Но я не думаю, что это безнадёжно. Даже старые деревья - и те ведь
пересаживают, и они принимаются на новом месте.
Ф. К.: Как вас встретили на Западе?
А. С.: Исключительно тепло, дружелюбно, даже горячо - и население и власти.
В Германии приходили приветствовать даже группы школьников, в Цюрихе шлют
привет многочисленные прохожие, встречные. Я ошеломлён таким вниманием,
никогда не испытывал подобного. Правда, в этом есть и изнурительная сторона:
назойливая слежка со стороны фото- и кинорепортёров, фиксирующих каждый шаг
и движение. Это - другой полюс той неотступной, но скрытой слежки, которой я
постоянно подвергался у себя на родине. Тоже очень неприятно.
Ф. К.: Когда вы ожидаете приезда вашей семьи?
А. С.: Если верить заявлениям членов советского правительства, мою семью
выпустят без помех. Но без моего участия двум женщинам с четырьмя детьми не
легко ликвидировать многолетний быт, собираться, подняться, найти момент,
когда никто из детей не болен.
Ф. К.: Как на новом месте пойдёт ваша литературная работа?
А. С.: При всех переменчивых и тяжёлых условиях я вёл литературную работу
постоянно, без перерыва даже на неделю. Как ни больно, как ни горько
начинать эту работу здесь - буду вести её и здесь. Но направление её зависит
от того, насколько беспрепятственно советские власти выпустят мой
литературный архив - почти уже готовый Узел 2-й "Октябрь Шестнадцатого",
начатый 3-й Узел и обильные заготовки материалов, документов, рассказы
очевидцев, фотографии, иллюстрации и многочисленные редкие книги с моими
пометками. Архив этот я собирал с 1956 года и вложил в него огромный труд.
Если советские власти конфискуют его, хотя бы даже частично, это будет
духовным убийством. В этом случае мне, очевидно, придётся отказаться от
главного замысла моей жизни - исторического романа времён революции.
Повторить сбор такого архива я уже не в силах. Но тогда оставшиеся мои годы
и силы вместо русской истории я направлю на советскую современность, для
которой я не нуждаюсь ни в каких архивах.
Ф. К.: В какой стране вы предполагаете обосноваться?
А. С.: Меня весьма радушно встретила Швейцария, я получаю дружеские
приглашения из скандинавских и некоторых других стран. Я сердечно благодарен
всем пригласителям. Решение будет зависеть от того, где я смогу в короткое
время найти себе достаточно просторное, тихое жильё с землёю, удобное для
работы и жизни. Все свои 55 лет я жил бездомно, тесно, не мог совместить
рабочие условия и жизнь с семьёй. В наступающие годы хотя б это я хотел бы
устроить.
Ф. К.: Как вы думаете, надолго ли вы обречены жить вне родины?
А. С.: Я - оптимист от природы и не ощущаю своё изгнание как окончательное.
Предчувствие такое, что через несколько лет я вернусь в Россию. Как это
произойдёт, какие условия изменятся - я не могу предсказать, но люди и
ничего не умеют предсказывать, а чудеса неизменною чередой совершаются в
нашей жизни. Последние годы жизни в России я почти уже был и лишён родины:
давление и слежка КГБ, противодействия властей на всех инстанциях не давали
мне возможности ни ездить по местам действия моего романа, ни опрашивать
очевидцев. Однако, я уже говорил когда-то и повторяю теперь: я знаю за собой
право на русскую землю нисколько не меньшее, чем те, кто взял на себя
смелость физически вытолкнуть меня.
[2]
РЕЧЬ СЕНАТОРА Дж. ХЕЛМСА В СЕНАТЕ
СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ
Вашингтон, 18 февраля 1974
Господин Председатель, 12 февраля известный русский писатель и
интеллектуальный лидер Александр И. Солженицын взят был силою и уведен со
своей квартиры семью агентами советской полиции, которые повезли его на
допрос. Сначала его семье даже не сообщили, куда его увозят и какие
обвинения выдвинуты против него. Но весь мир знал, что Солженицын шёл на эту
конфронтацию и даже приветствовал её, несмотря на опасность и для семьи его
и для единомышленников.
Дело это - дело свободы: свободы думать, писать и публиковать. Это также
отстаивание права не соглашаться с тоталитарной идеологией, отстаивание
права свободного передвижения для тех, кто пойман в ловушку тоталитарного
строя. Все эти права представляют собой первоосновы свободного общества.
Несмотря на отсутствие этих прав в Советском Союзе и даже несмотря на
агрессивную кампанию против него, Солженицын не хотел уезжать со своей
родины. Он хотел использовать своё выдающееся дарование для того, чтобы
улучшить положение своих сограждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
динамичная моя жизнь при всех её внешних успехах как бы не сдвинулась в
поражение в главном жизненном замысле.
А с другой стороны: катились огненные дни вьетнамской капитуляции, а ни
Америка, ни Европа не понимали, насколько в эти дни пошатнулось их будущее.
Вот и ландаман Аппенцелля по своим возможностям говорил мужественно и
открыто своему континенту - но ведь его не услышат. Я провёл в Европе
суматошнейший год, так нигде и не укрепясь, не упрочась, всё в перекате, - а
кроме издания "Архипелага" чтбо я, собственно, сказал? Конечно, понимающему
- и того слишком довольно, но многие ли в Европе дерзают быть понимающими? И
вот сейчас во Франции - много ли я успел сказать? истинный мой долг -
работа, и это вовсе не самоограждение, когда я отвечаю, что я - не политик.
Я не хочу дать затащить себя в непрерывные политические дискуссии, в череду
ненужных мне вопросов. Но хочу сам избирать и эти вопросы, и время
выступлений. Темперамент тянет меня вовсе не самоустраняться, не только не
скрываться в глушь, а напротив: войти в самое многолюдье и крикнуть самым
громким голосом.
В ближайшие часы это противоречие решилось так: улетая за океан, как я думал
окончательно, - я за эти семь часов перелёта написал начерно и переписал
набело статью "Третья Мировая?.."*.
Как не увидеть? Сперва подарили коммунизму Восточную Европу, теперь сдают
Восточную Азию, не препятствуют ему вклиняться на Ближнем Востоке, в Африке,
в Латинской Америке, - вот так-то, всё опасаясь Большой войны, немудрено
сдать и всю планету. В благополучии - как трудно быть непреклонным и готовым
на жертвы.
Уже зная ненадёжность канадской, ещё и вечно бастующей, почты, отдал письмо
со статьёй швейцарцу-стюарду, чтобы он вернул его в Швейцарию в эти же
сутки.
А вот уже под крыльями - Америка.
Осень 1978
ПРИЛОЖЕНИЯ
[1]
ИНТЕРВЬЮ С КОРРЕСПОНДЕНТОМ
АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС ФРЭНКОМ КРЕПО
Цюрих, 18 февраля 1974
Ф. К.: Как вы себя чувствуете в изгнании?
А. С.: Вероятно, человек во многом похож на растение: когда вырывают с места
и забрасывают далеко - нарушаются сотни корешков и питающих жилок. Все дни и
каждую минуту ощущаешь нехватку, необычность, ощущаешь себя - не собою
самим. Но я не думаю, что это безнадёжно. Даже старые деревья - и те ведь
пересаживают, и они принимаются на новом месте.
Ф. К.: Как вас встретили на Западе?
А. С.: Исключительно тепло, дружелюбно, даже горячо - и население и власти.
В Германии приходили приветствовать даже группы школьников, в Цюрихе шлют
привет многочисленные прохожие, встречные. Я ошеломлён таким вниманием,
никогда не испытывал подобного. Правда, в этом есть и изнурительная сторона:
назойливая слежка со стороны фото- и кинорепортёров, фиксирующих каждый шаг
и движение. Это - другой полюс той неотступной, но скрытой слежки, которой я
постоянно подвергался у себя на родине. Тоже очень неприятно.
Ф. К.: Когда вы ожидаете приезда вашей семьи?
А. С.: Если верить заявлениям членов советского правительства, мою семью
выпустят без помех. Но без моего участия двум женщинам с четырьмя детьми не
легко ликвидировать многолетний быт, собираться, подняться, найти момент,
когда никто из детей не болен.
Ф. К.: Как на новом месте пойдёт ваша литературная работа?
А. С.: При всех переменчивых и тяжёлых условиях я вёл литературную работу
постоянно, без перерыва даже на неделю. Как ни больно, как ни горько
начинать эту работу здесь - буду вести её и здесь. Но направление её зависит
от того, насколько беспрепятственно советские власти выпустят мой
литературный архив - почти уже готовый Узел 2-й "Октябрь Шестнадцатого",
начатый 3-й Узел и обильные заготовки материалов, документов, рассказы
очевидцев, фотографии, иллюстрации и многочисленные редкие книги с моими
пометками. Архив этот я собирал с 1956 года и вложил в него огромный труд.
Если советские власти конфискуют его, хотя бы даже частично, это будет
духовным убийством. В этом случае мне, очевидно, придётся отказаться от
главного замысла моей жизни - исторического романа времён революции.
Повторить сбор такого архива я уже не в силах. Но тогда оставшиеся мои годы
и силы вместо русской истории я направлю на советскую современность, для
которой я не нуждаюсь ни в каких архивах.
Ф. К.: В какой стране вы предполагаете обосноваться?
А. С.: Меня весьма радушно встретила Швейцария, я получаю дружеские
приглашения из скандинавских и некоторых других стран. Я сердечно благодарен
всем пригласителям. Решение будет зависеть от того, где я смогу в короткое
время найти себе достаточно просторное, тихое жильё с землёю, удобное для
работы и жизни. Все свои 55 лет я жил бездомно, тесно, не мог совместить
рабочие условия и жизнь с семьёй. В наступающие годы хотя б это я хотел бы
устроить.
Ф. К.: Как вы думаете, надолго ли вы обречены жить вне родины?
А. С.: Я - оптимист от природы и не ощущаю своё изгнание как окончательное.
Предчувствие такое, что через несколько лет я вернусь в Россию. Как это
произойдёт, какие условия изменятся - я не могу предсказать, но люди и
ничего не умеют предсказывать, а чудеса неизменною чередой совершаются в
нашей жизни. Последние годы жизни в России я почти уже был и лишён родины:
давление и слежка КГБ, противодействия властей на всех инстанциях не давали
мне возможности ни ездить по местам действия моего романа, ни опрашивать
очевидцев. Однако, я уже говорил когда-то и повторяю теперь: я знаю за собой
право на русскую землю нисколько не меньшее, чем те, кто взял на себя
смелость физически вытолкнуть меня.
[2]
РЕЧЬ СЕНАТОРА Дж. ХЕЛМСА В СЕНАТЕ
СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ
Вашингтон, 18 февраля 1974
Господин Председатель, 12 февраля известный русский писатель и
интеллектуальный лидер Александр И. Солженицын взят был силою и уведен со
своей квартиры семью агентами советской полиции, которые повезли его на
допрос. Сначала его семье даже не сообщили, куда его увозят и какие
обвинения выдвинуты против него. Но весь мир знал, что Солженицын шёл на эту
конфронтацию и даже приветствовал её, несмотря на опасность и для семьи его
и для единомышленников.
Дело это - дело свободы: свободы думать, писать и публиковать. Это также
отстаивание права не соглашаться с тоталитарной идеологией, отстаивание
права свободного передвижения для тех, кто пойман в ловушку тоталитарного
строя. Все эти права представляют собой первоосновы свободного общества.
Несмотря на отсутствие этих прав в Советском Союзе и даже несмотря на
агрессивную кампанию против него, Солженицын не хотел уезжать со своей
родины. Он хотел использовать своё выдающееся дарование для того, чтобы
улучшить положение своих сограждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79