И без этой стороны дела осталась бы неполна картина.
Всегда правильно толковала "Ева" (Н. И. Столярова), даже впервые открыла
мне: что главная сложность не в том, как перетолкнуть рукопись через границу
СССР (мне казалось только это единственно трудным, а уж дальше - всякие руки
в свободном мире благожелательно напечатают, и книга быстро выполнит свою
цель). Не-ет, мол, перебросить в нынешнее время стало совсем не тяжело - а
трудно, важно: найти честные руки, куда рукопись попадёт, кто будет ею
распоряжаться не с потоптанием автора, не искажая его в спешке для сенсации
или прибыли.
Отправка наша до сих пор была только одна: в октябре 1964 с Вадимом
Леонидовичем Андреевым, - и с тех пор она лежала спокойно, без движения, в
Женеве. (Там был "Круг"-87, то есть сокращённый вариант романа, с
политически облегчённым сюжетом, все пьесы и лагерная поэма "Дороженька".)
Весной 1967, приехав из эстонского Укрывища, освобождённый окончанием
"Архипелага" и готовясь ко взрыву съездовского письма (как раз начав первые
страницы "Телёнка"), я оказался перед необходимостью и возможностью решать:
как жить моим двум романам - "Кругу" и "Корпусу". Ведь на родине, исключая
самиздат, им - стена.
Да "Раковый корпус" и множился в самиздате с июня 1966. Но, видимо, ещё не
быстры тогда были пути самопроникновения рукописей на Запад. И как "Иван
Денисович" туда не урвался сам за год, так, очевидно, за год не успел и
"Корпус". Но - успеет. И я решил: уж теперь пусть плывёт как плывёт, без
моего прикосновения, без всякой опеки и соглашений. А "Круг" - куда опаснее,
и я сам буду его печатать, сам выберу и пути, и руки, и момент взрыва (так,
чтоб и успеть к нему подготовиться). Попробую по-разному, чтбо выйдет.
А ведь начал ходить в самиздате и "Круг". Тут уже стерегись. И я, по совету
Евы, решил прямо поручить печатать его на Западе - дочери Вадима Андреева
Ольге Карлайл. Убеждала меня Ева, что это уж будет издание ответственное,
качественное, и точно по моему сигналу.
До сих пор все годы я действовал или в пределах ГУЛАГа, или в пределах СССР
- и почти безошибочно в поступках и в разгадке людей. Но тут - предстояло
касаться иного, неведомого, мира, и я стал совершать почти только одни
ошибки, долгую цепь ошибок, которая и по сегодня, через 11 лет, не
расхлёбана.
Из двух выбранных мною путей для двух романов оба оказались - хуже.
Правда, первый путь я невольно подпортил, но никак того не понимая. Весной
1967 получил в Рязань телеграмму двух словацких корреспондентов, просят
интервью. Конечно, беспрепятственный приход телеграммы подозрителен, но
бывают же и осечки, вдруг ГБ прохлопало? После японца Комото (осенью 1966) я
никаких интервью не давал, "Архипелаг" успешно окончен и запрятан, меня
удушали замалчиванием, - отчего бы голос не подать, да и корреспонденты
"восточно-демократические", как будто не криминал? Принял. Один из них,
назвавшийся Рудольфом Алчинским, стройный, загадочный, всё время молчал и
приятно улыбался; но никакой его роли в дальнейшем не видно - и странно,
зачем был он? соглядатаем? Старший же был - топтыжистый Павел Личко,
корреспондент словацкой "Правды", уже тогда смелой газеты ещё не известного
миру Дубчека. В прошлом командир партизанского против немцев отряда, человек
решительный, он вёл себя и явился мне представителем ещё скованной, но уже
пробуждённой словацкой интеллигенции. В конце интервью (поданного им потом с
мещанским огрублением, с мелодрамными репликами, - научил меня, что важные
мысли надо излагать самому письменно, а не полагаться на корреспондентов)
попросил меня Личко: "А не можете вы дать нам "Раковый корпус" для
Чехословакии? Это будет нашей интеллигенции такая поддержка, мы будем
пытаться напечатать его по-словацки!" - "Уж тогда и по-чешски!" - предложил
я встречно. А для начала, в журнале, напечатать главу "Право лечить" (уж
самую безъершистую). И легко дал ему 1-ю часть "Корпуса" и в придачу "Оленя
и шалашовку": ведь в восточноевропейскую страну, как будто совсем не за
границу, не на Запад же! Я сам не заметил, что нарушаю собственное решение:
самому - "Корпуса" не давать никому. И ещё совсем не понимал я такой
стороны, что машинописная пачка рукописи там дороже пачки крупных
ассигнаций, - у нас ведь в самиздате всё льётся бесплатно, между энтузиазмом
и уголовным кодексом.
И вот за ошибку зрения пришлось поплатиться. (Ход событий я узнал только в
Цюрихе, в конце 1974, из переговоров с английским издательством "Бодли
Хэд".) В ноябре того 1967 возвратившийся из братиславской поездки в Лондон
лорд Николас Беттел, от других лордов отличавшийся знанием русского языка, -
от себя предложил издательству "Бодли Хэд" роман Солженицына "Раковый
корпус" на условиях: переводят он и Дэвид Бург (он же Александр Долберг,
темноватый для меня эмигрант из СССР, отпущенный, когда не отпускали ещё
никого), а за перевод возьмём не с издательства (как всегда), а - с автора,
половину его гонорара. Что ж, "Бодли Хэду" ещё выгодней. Беттел не
представил никаких полномочий от меня, лишь обещал такие от Личко, - и
старинное респектабельное английское издательство легко подписало
предложенный договор с Личко. ("Как же вы могли поверить в полномочия, без
доказательств?" - спрашиваю я их в Цюрихе в 1974. Отвечают: "А иначе мы не
получили бы романа". И - какие же могут быть преградные соображения?)
Несомненно, что Личко при встрече с Беттелом в Братиславе предложил ему
издать в Англии мою книгу. Поверил ли Беттел в полномочия Личко? Допустим,
внешних доказательств было не так мало: машинопись 1-й части - может быть,
авторская, а может быть, и не авторская; факт, что Личко получил в Рязани у
меня интервью; да два моих дружественных письма к Личко вослед интервью - по
тому поводу, что главу "Право лечить" напечатали-таки в словацкой "Правде" в
переводе супругов Личко. Да, это было - кое-что, но никак не достаточно
оснований Беттелу для уверенности, что я поручил Личко печатать "Корпус" в
Англии. Однако, очевидно, ему удобнее было поверить, и он, вероятно, легко
достроил, что если я открыто поручил Личко публикацию одной главы в
Чехословакии, то значит я тайно поручил ему и публикацию всей книги во всём
мире.
Тогда же, в декабре 1967, Личко кинулся опять в Москву. Он хотел получить
моё согласие на английское издание и уверен был в том. Но разве найти меня в
Москве? - я там и вообще не живу, да неизвестно где, и работаю всегда. Личко
бросился к Борису Можаеву, с которым знаком был, потому что и его переводили
на словацкий супруги Личко. И возбуждённо теперь рассказал Борису и в
возбуждённом письме открыто написал мне: что встречался с представителем
"Бодли Хэда" и уже обещал им продать "Корпус".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79